Страница 206 из 231
- Змейка... - сдавленно выдохнул он в её волосы и ответно качнул тазом.
Подхватив её тело вверх, он направился к кровати. Она обвила ногами его талию, словно боялась, что он выпустит её, но у Конора вряд ли возникли бы сейчас такие мысли.
Бросив её на кровать, он метнул взгляд в сторону двери, и Лете показалось, что любой, кто посмеет в неё постучаться, будет обречён на особо мучительную смерть. Его глаза вернулись к ней и вновь потемнели, проходясь по всем изгибам её тела.
Большой палец прочертил линию точно по шраму на голени, там, где когда-то вместо кости и плоти было лишь месиво. Этот шрам она ненавидела, он был уродлив, извилист и противно шероховат на ощупь, несмотря на все старания того, кто лечил её ногу. Но более того, она не выносила его из-за воспоминаний, следом которых он был.
Горячий язык скользнул вдоль ненавистного шрама, а руки сжали её бёдра до терпкой боли. Лета со стоном уронила голову, испытывая странные, не совсем знакомые чувства, иголками тыкавшие её пальцы и разливавшие по венам пламя жарче, чем в аду.
Избавившись от штанов, Конор навис над ней и приподнял бровь, вынуждая Лету самой поддаться ему навстречу. Он не торопился, даже в такие минуты не справляясь с желанием подразнить её, и она со злым вздохом потянула его лицо к себе, впиваясь губами в проступившую на нём усмешку. Войдя в неё, он не сдержал свой первый стон, потонувший в её крике, и тут дошёл до своего предела. Он перешагнул эту черту без колебаний, накрывая её лицо поцелуями и становясь другим — открытым ей полностью, обнажённым и телом, и нутром, холодным и одновременно горячим, безжалостным, но ласковым, не прятавший себя больше за стеной, слепленной из насмешки, цинизма и презрения.
Он остервенело вбивал её в тонкий матрас кровати, затем захотел её у окна, жадно касаясь лица и тела, прерывисто дыша, глядя на неё мутно и почти что затравленно. Он имел её яростно и нежно, медленно и быстро, не возражая, когда она перекатила его на спину, усаживаясь сверху и выгибаясь, позволяя свету близкого месяца залить её всю.
Ему было мало её, потому что скорый призрак утра грозил вот-вот застигнуть их, прицелившись первыми полосами зарева в небе. Конор оставлял под её кожей шрамы, невидимые, но вечные, сладкие сейчас, горькие потом, и был не в силах предвидеть, какие следы оставит эта ночь ему самому, кроме рваных воспоминаний.
Всё меркло, тонуло, крутилось в её срывавшихся стонах. Мысли о том, что будет после и какие слова он найдёт, чтобы вновь закрыться перед полукровкой, казались ему ничтожными, пока он был здесь, пока шептал проклятия вперемешку с её именем, с настоящим именем, а не тем излюбленным прозвищем, сходил с ума под ней и на ней. Пытаясь запомнить каждый участок её тела, он всё равно думал о том, что станет завтра говорить. Всё это было слишком сложно — её обжигающие глаза цвета золота, сковавшие его тугой плетью в вечный страшный кокон, её искусанные до крови губы, её тонкий, уносивший сознание в бездну запах, хриплые жаркие вздохи над его ухом...
Слишком сложно. Он бы просил богов, если б умел, чтобы злой рассвет никогда не настал, чтобы ему не пришлось снова лгать — ей и самому себе.