Фантомная боль

Равику показалось, что он вот-вот отключится. В глазах рябило, по телу пробежал нездоровый холодок. Казалось, что воздуха стало в разы меньше. Склонив голову, он попятился чуть вперед. Седовласый мужчина подхватил его и потащил к машине.

- Я вывезу тебя отсюда, Равик, - сказал он.

- Откуда вы знаете мое имя?

- Позже объясню! - бросил седовласый, усаживая Равика на переднее пассажирское сидение. Сам он сел за руль автомобиля и, нажав на кнопку включения двигателя, вдавил педаль газа в пол. Volvo рванул с парковки, выехал на дорогу и унесся прочь от полуразрушенного здания больницы.

- Фамилия Маврин тебе о чем-нибудь говорит? - спросил седовласый.

- А должна?!

- Не отвечай вопросами на вопросы, мать твою! Это раздражает. Так говорит о чем-нибудь, или нет?

- Нет... - протянул Равик.

Он закрыл глаза. Болью было наполнено его тело. Голова, казалось, вот-вот разорвется на части. Оттого он и отключился практически моментально.

Седовласый мужчина, управляя автомобилем на петляющей загородной трассе, время от времени посматривал на спящего Равика. Во взгляде его читалось подозрение.

***

Высокое солнце освещало беспечно возвышающиеся над неспокойными равнинами горы. Лето 1982-го года в Афганистане казалось особенно жарким. Быть может, виной тому ощущению были непрекращающиеся боевые столкновения с моджахедами. Маврин не мог знать наверняка.

В Афганистан он отправился несколько недель назад. Если быть точнее, то три недели и два дня назад. В аду каждая минута на высоком счету. В этом Маврин, которому лишь недавно стукнуло восемнадцать лет, убедился буквально в первый же день, когда попал под обстрел и увидел смерть на предельно близком расстоянии.

Все не так, как в кино. Когда кровь сослуживца брызгает на твое лицо, а изуродованное взрывом тело товарища лежит в нескольких метрах от тебя; когда в ушах стоит дикий гул, а тебя тошнит до того сильно, что нет возможности держаться; когда в перекрестном огне погибают ни в чем не повинные люди - женщины, дети, старики... мир кажется вывернутым наизнанку, изуродованным. В войне нет ни капли прекрасного. Нет в ней романтики.

Пожалуй, есть лишь романтика исхода. Когда за спиной остается вражеская территория, и расстояние от нее до тебя такое, что ни один снайпер не возьмет на мушку. Но даже когда транспортный ИЛ-76, грозно разрушая молчание пустыни ревом реактивных двигателей, отрывается от взлетно-посадочной полосы и устремляется вперед, в родные для сотен солдат края, на дне души остается тот самый осадок, что не дает многим жить нормальной жизнью «на гражданке». Каждый из нас получает то, что заслуживает.

Долгие дни отделяли Маврина от возвращения домой, но он уже не чувствовал себя прежним человеком. Да и чувствовал ли он себя теперь? Казалось, что в тело впрыснули огромное количество новокаина. Иначе сердце просто разорвалось бы от постоянной тревоги за самого себя и за тех, кто рядом.

На склоне, ближе к вершине горы, было спокойнее, чем там, внизу. Солдаты редко спускались в ущелья, даже когда желание набрать трофейного оружия и поглумиться над трупами убитых «духов» было непреодолимым. Все же, желание остаться в живых одерживало верх над жадностью. Если и спускались, то только лишь с прикрытием. По-быстрому обшаривали кишлаки и сматывались прочь. Наверх, где спокойнее.

Маврин как раз залег наверху. Со своим боевым товарищем по фамилии Степаненко - украинцем, перебравшимся в Москву еще в детском возрасте - и лейтенантом Трофимовым - бывалым офицером с крупными черными усами и неизменной папиросой в зубах - он следил за отрядом моджахедов. Вглядываясь в иссушенные, темные лица «духов» сквозь оптику бинокля, он насвистывал старую мелодию из любимого фильма.

В тот момент ему почему-то вспомнился дом родной. Знакомые со двора. Школьные заботы. Год назад война казалась ему другой. Никто ведь не рассказывал об ужасах, которые происходили на чужбине.

- Расслабились «духи», - сказал Трофимов рядовому Степаненко, убрав бинокль от лица. - Доложи в штаб. Пускай «вертушки» вызывают. Пора тут все с землей сравнять к чертовой матери...

Степаненко ничего не ответил. Вообще, говорил он крайне редко, но делал все добротно. Хороший такой боевой товарищ. За несколько недель, проведенных в аду, Маврин успел несколько раз поблагодарить судьбу за такое вот знакомство. Стрелял Степаненко хорошо, да и в технике шарил. И человеком был честным. А большего и не нужно было.

Трофимов был мужиком суровым. Он потерял троих друзей за каких-то полгода, оттого запасся ненавистью к «духам» на долгие времена. Никакой сложной драмы. Лишь желание мести, более свойственное человеку, нежели какому-либо другому животному.

Вероятность того, что в кишлаке, что находился у подножья горы, кроме моджахедов могли находиться мирные жители, нисколько его не смутила. «Тут мирных нет!» - говорил он, когда дело касалось случайных жертв среди мирного населения.

Степаненко доложил по рации о местонахождении банды моджахедов. Дело оставалось за малым: дождаться прибытия авиации и не высовываться. Троим выступать против целого отряда было просто бессмысленно.