Воскрешающий легенды

Когда Амантай удалился, Жангир перешел к обсуждению плана дальнейших дейст­вий. Казахи продолжали охранять вход в Орбулакское ущелье. Основные силы ойратов подошли слишком поздно. Попавший в западню авангард был к тому времени почти полно­стью уничтожен. Непонятно почему, но джунгары не стали атаковать с ходу, а ре­шили разбить лагерь прямо напротив ущелья.

На всякий случай Жангир не стал снимать стрелков с позиций. Обе сотни, расположив­шиеся за выстроенными укреплениями, остались на прежних местах. Осталь­ные сарбазы тоже не теряли бдительности. Спали на голой земле, в обнимку с оружием. Жангир всерьез опасался внезапного нападения. Он даже не разрешил врагу собрать трупы погибших, боясь, что под этим предлогом джунгары решатся на новую атаку.

Словом, пока все складывалось более чем удачно. Выместив гнев на несчастном най­мане, султан немного успокоился и повеселел. Он даже велел подать всем кумыса, чтобы отпраздновать первую победу. Батыры находились в прекрасном расположении духа. Все живо обсуждали происшедшую бойню, не стесняясь хвалиться друг перед другом собствен­ными подвигами.

И только Кульмагамбет чувствовал себя лишним на этом празднике жизни. Кроме изгна­ния Амантая, был у него еще один повод для расстройства. Мирас так и не вернулся в лагерь. Карасай на расспросы бия лишь пожал плечами: мол, дело такое, за всеми не усле­дишь. Глупый мальчишка! И зачем только он вызвался пойти вместе с летучей сот­ней!..

Когда веселье было в самом разгаре, Кульмагамбет вдруг понял, что ему невмоготу нахо­диться среди приближенных султана. Необъяснимое чувство вины одолевало его. Каза­лось, он предал Амантая. Однако что он мог сделать? Уйти вместе с ним? Наверное, это было бы правильным. Но он не ушел. Еще большие терзания бий испытывал от мысли о возможной смерти Мираса. И здесь он уже не находил себе никакого оправдания. Не надо было вообще брать его с собой.

 

 

Глава 35. В плену

 

Подрагивающий свет нескольких костров выхватывал из темноты раскосые, похо­жие друг на друга лица. Словно в один ряд выстроилось немыслимое количество кровных братьев. Перед строем вышагивал невысокий мужчина в остроконечной шапке, оторочен­ной богатым мехом.

Мирас, с которого уже сняли мешок, наблюдал за происходящим с нескрываемым любо­пытством. Его даже оставило жгучее чувство тревоги за собственную судьбу. Не зная языка ойратов, он мог только догадываться, о чем говорит этот джунгарский вель­можа. Его принадлежность к знатному роду видна была во всем, и в первую очередь, в поведении. Разве мог простой ойрат позволить себе кричать на соплеменников, точно на провинившихся детей? Одежда тоже больше соответствовала какому-нибудь степному князю, нежели именитому воину или купцу. Неужели это тот самый Эрдэни, о котором так много говорили казахи? За что же он отчитывает своих воинов?

Обремененные тяжелыми пластинчатыми доспехами ойраты были угрюмы и молча­ливы. Только голос Батура нарушал ночной покой древних гор. В нем слышались гнев, боль и возмущение одновременно. Ратники молчали. Казалось, хунтайджи выплескивает эмоции на каменных идолов.

Сложно сказать, сколько именно воинов выстроилось перед повелителем. Многочислен­ные костры, разведенные ойратами, не в состоянии были справиться с густо­той ночного мрака. Чем в этот момент занимались остальные обитатели лагеря, тоже остава­лось загадкой. И вообще, есть ли здесь кто-нибудь еще? Или перед хунтайджи выстрои­лось все его войско?

Ночь была холодной, а Мирас перед боем нарочно не стал утяжелять себя теплой одеж­дой, которая бы сковывала движения во время стрельбы. Временами по его телу пробе­гала крупная дрожь. Изо рта валил густой пар. Двигаться он не мог – руки по-преж­нему стягивала веревка. Хуже всего дело обстояло с кистями. К холоду снаружи доба­вился покалывающий морозец изнутри. Мирас уже не мог пошевелить обескровленными пальцами. Ноги тоже были связаны, правда, слишком слабо, чтобы перекрыть приток крови.

Пленник молча сносил мучения. Оба надзирателя, приведшие его сюда, стояли ря­дом. Было понятно, что они ждут окончания отповеди Батура, чтобы доложить о захвачен­ном казахе. И этот момент настал.

Батур закончил речь короткой повелительной фразой, означавшей, что господин больше не желает видеть своих вассалов. В той же звенящей тишине ойраты разошлись. Постепенно лагерь стал наполняться звуками жизни.

В этот момент пленный Мирас и джунгарский хунтайджи встретились взглядами. Прило­жив невероятные усилия, казах все же выдержал немую дуэль. Батур властно указал пальцем тем, кто стоял за спиной пленника. Мираса грубо толкнули в спину – шагай.

И вновь непонятные вопросы и такие же непонятные ответы. Впрочем, о сути диа­лога догадаться было нетрудно. Ойраты объясняли, где и как обнаружили пленника. Батур отдал какое-то распоряжение. Из темноты вынырнул воин с факелом в руках. Стало чуть светлее. Хунтайджи смерил Мираса надменным взглядом, медленно перемещая его снизу вверх.

Закончив изучение, Эрдэни потянул из ножен длинную кривую саблю. Дрожь предатель­ски усилилась, когда холодное острие уперлось в подбородок. Невольно повину­ясь, Мирас задрал голову.

– Какой имя, казах? – сильно коверкая казахские слова, спросил Батур.