Сказание о городе Энтэль

Аккуратно, чтобы не заметили, нукеры, он полез за пазуху и вытащил деревянную трубочку, с вложенным в нее свитком. Он извлек пергамент и застыл, не зная, что делать дальше. Одно резкое движение и ближайший нукер, может проломить ему череп точным броском копья. От бесполезной теперь деревянной оболочки он избавился самым простым способом – бросил ее на землю. Вряд ли кто-то обратит внимание на обычную с виду деревяшку, втоптанную в землю. А вот плотный лист пергамента, с начертанными на нем символами мог стать весьма необычной находкой в степи. Рвать было нельзя – получится слишком шумно, и Беру решил сделать первое, что пришло на ум. Он просто смял бумагу в комок и сунул в морду своему коню. Как это ни странно, но тот среагировал правильно – схватил комок желтыми зубами и принялся жевать.

Кузнец так и не успел порадоваться спасительному избавлению. Он даже не увидел, пришлась ли по вкусу его жеребцу такая закуска или он выплюнул обслюнявленный комок, почуяв обман. Впереди послышались громкие крики и лязг мечей. Заслышав первые звуки битвы, нукеры, окружившие караван, ринулись вперед. Некоторые перед атакой метнули свои короткие копья. Одно из них сбило с коня купца, ехавшего до этого впереди. Бедняга упал замертво. Еще один бросок тоже достиг бы цели, если бы Беру не успел увернуться. Он метнул взгляд на жену и увидел, что она уже не спит. Алима с ужасом озиралась вокруг, впившись пальцами в шерсть своего верблюда. Тот оставался равнодушным к этому, также как и ко всему происходящему. На миг глаза влюбленных встретились, но два нукера уже подступали к ним. Кузнец тоже вытащил свой меч и изготовился к схватке. Первый удар удалось отбить не без труда, но тут же последовал еще один выпад – от второго нукера. Конь под Беру плясал на месте, спасая своего седока от мечей солдат. Кузнец тоже старался наносить удары, но все они проходили мимо цели либо удачно отбивались. Краем глаза он увидел, что нападавшие стали теснить стражников каравана, которых было в несколько раз меньше. Кузнецу было неизвестно, знают ли они, что собираются искромсать тех, за кем, собственно, и помчались в степь.

В глазах обоих телохранителей читалась только жажда крови противника. Они снова и снова нападали на неопытного Беру, изматывая его вместе с лошадью. Какие-то выпады кузнец отбивал, от других удавалось уклоняться. Страха не было. Вернее он, конечно, был, но, втянутому в неравный бой эркину, было сейчас не до эмоций. Все его тело подчинилось одному инстинкту самосохранения. Изгибаясь и нанося удары в ответ, он напоминал дикого хищника, но чувствовал, что силы уже на исходе, а оба противника даже не ранены. В какой-то момент Беру вдруг понял, почему он еще до сих пор жив – изголодавшиеся по битвам нукеры просто играли с ним, не желая убивать слишком быстро. Тем более, что остальные солдаты уже добивали остатки стражников, продолжавших сопротивляться.

Неизвестно насколько затянулась бы эта жестокая игра, если бы в дело не вмешалась Алима. Она долго не решалась, но все же тронула верблюда в сторону дерущихся. Телохранители, занятые истязанием Беру, не заметили этого. Внезапно один из них, уже успевший занести руку для очередного удара, уронил меч и закрыл ладонями лицо. Это отчаявшаяся хрупкая девушка хлестнула обидчика плетью. Когда он отнял руки  Беру увидел на смуглом лице темную полоску крови, тянущуюся ото лба до самого подбородка наискосок. Глядя на испачканные руки, нукер пришел в ярость и прямо со своего седла бросился на Алиму, сбивая ее с верблюда. Второй не дал мужу защитить свою жену. Он с криком поднял коня на дыбы. Кузнецу едва удалось увернуться от тяжелого копыта, но уже в следующий миг он тоже оказался на земле. Когда конь нукера опускался, всадник силой вогнал острие меча в шею жеребца, на котором сидел Беру.

Сраженная наповал лошадь завалилась на бок, обрекая седока на верную гибель. Положение усугубило то, что падая, кузнец больно ударился головой о землю. На мгновенье он потерял способность ориентироваться. В ушах стоял такой шум, что он уже не слышал ни криков нападающих, ни стонов умирающих, ни воплей всех остальных. С трудом повернувшись, он с ужасом увидел, как телохранитель Арина душит Алиму, восседая на ней верхом. Странная немощь вдруг сковала все его члены. Тело отказывалось слушаться, и Беру продолжал беспомощно лицезреть агонии любимой. Платок, который дочь Абдулаха нашла в сундуке купца, съехал на бок. Сопротивление девушки становилось все слабее и, наконец, она обмякла. По телу пробежала предсмертная судорога.

Беру отвернулся, не в силах смотреть дальше. По его щекам, еще не знавшим лезвия бритвы, покатились слезы. И все же он не издал ни единого звука. Теперь этот молодой эркин страстно желал лишь одного – чтобы и второй нукер закончил свое дело. Кузнец решил не смотреть в глаза своей смерти, для чего крепко зажмурил свои. Однако телохранитель медлил, и Беру стало казаться, что время остановилось. Внезапно у него появилось ощущение, что он лежит сейчас на голой земле совсем один. Будто вокруг него нет ни единой души. Именно это чувство одиночества показалось ему сейчас хуже любого наказания. Впервые в жизни он стал мысленно молиться совсем незнакомому богу, даже не зная, как это нужно делать. Суть его просьбы заключалась лишь в одном – чтобы тот, кого Алима и его брат считали создателем всего на свете, избавил его от страданий.

И вдруг Беру показалось, что стало чуть ярче. Свет исходил откуда-то справа, там, где лежало безжизненное тело Алимы. Он снова повернул голову и обнаружил, что ночную степь озаряло яркое сияние, исходившее от человеческой фигуры. Фигура принадлежала женщине, но это была не Алима. Только когда она приблизилась, Беру узнал ее. Это была его мать. Ее лицо выглядело умиротворенным. Сула улыбалась, глядя на своего сына. Она присела на корточки рядом с ним и положила руку ему на грудь. Кузнец тут же ощутил растекающуюся по телу приятную прохладу.