Эффект плацебо

And the whole of him cascades through my hands

Making a castle on the floor

Then I'm alone again

No keys and three doors

And a smoke filled room

[Дальше мы целуемся, и его губы обращаются в песок,

Он рассыпается в моих руках,

Оседая замком из пыли на полу.

И вот, я вновь одна,

Ни одного ключа, три двери,

И дым заполняет комнату][1]

– Ты должна услышать эту историю, – говорит Адриан, и я протягиваю руки вперед. Я хочу коснуться его лица, я хочу коснуться его волос, губ, рук, но он меня отталкивает, грубо обрывает, хмурится и шепчет серьезно: – Слушай.

Я замираю. Хлопаю ресницами, смотрю на него исподлобья, а внутри все взрывается от колотящегося сердца.

Почему все так?

– Жила-была девочка, от которой зависело многое в этом мире. Она знала тайну, страшную тайну, рассказывала сказки про рыб и китов, за что многие считали ее сумасшедшей. Но странными историями она прикрывала тот страх, что душил ее каждую секунду жизни. Она так люто ненавидела свою тайну, так хотела сбежать от нее, что однажды просто… забыла. Забыла все, что с ней случалось прежде, списав на чудодейственную таблетку.

Я задыхаюсь.

– Нет, Адриан, нет.

– Она так сильно хотела сбежать, что сбежала, конечно же. Она всех вокруг убедила в том, во что верила сама.

Мне на плечи падают чьи-то руки. Невесомые длинные холодные пальцы. Я вздрагиваю и медленно оборачиваюсь. Мама смотрит мне в глаза, она не улыбается:

– Это называется «Эффект плацебо», Грета. Все, что происходит только в твоей голове, чего не существует на самом деле.

– Так все мои домыслы – это… ложь?

Я смотрю на них обоих, Жозефина становится рядом с Адрианом и замирает. Они не качают головами и не кивают, они продолжают неотрывно смотреть на меня. Этот взгляд проникает глубже, чем мог бы проникнуть взгляд из сна, и я просыпаюсь.

Я должна во всем разобраться.

***

Невозможно совладать с холодом. Мне кажется, эта дрожь навсегда останется со мной, даже когда будет жарко. Я замерзла на всю оставшуюся жизнь, ничто уже не отогреет ледяную девочку Грету.

После ночного снегопада невозможно выбраться наружу через дверь – все завалило, как ни толкай. Выглядываю в окно, но под ним сугробы по пояс, поэтому я не решаюсь вообще вылезать – подожду, пока проснутся остальные.

Возвращаюсь назад и обвожу взглядом комнату: Карлик обнимает во сне погасшую печку, Лея жмется к Кирпичу. Во сне их трясет от холода, но никто не просыпается. Все напряжены до предела, но никто не сдается и не возвращается в реальность.

Слишком холодно. Хочется свернуться в клубочек и стать еще меньше, меньше, чем вообще возможно. Я с силой притягиваю колени к груди. Сворачиваюсь на полу. Закрываю лицо воротником, дышу внутрь пальто, но теплее не становится, даже дыхание холодное, замерзающее. Крепко зажмуриваюсь и сильнее обнимаю себя руками. Так лучше.

Перекатываюсь с одного бока на другой, снова и снова, начинает болеть спина. Замираю, упершись коленками в стену.

Мои мысли – волны в океане. Я – рыба. Я плыву, не чувствуя ни пола, ни стен, ни потолка. Ничего не существует, пока я этого не вижу.

И меня тоже на самом деле нет.

***

– Грета.

Его пальцы касаются моей щеки, проводят по волосам, и все внутри меня сжимается. Так больно. Кажется, ребра наезжают друг на друга, я все еще лежу, свернувшись клубочком, и, кажется, кости грудины пережимают дыхательные пути. Не могу пошевелиться.

– Кит. Моя девочка.

Его голос – самое сладкое, что я слышала в своей жизни. Когда я открываю глаза, его лицо, почему-то нечеткое, размытое, нависает надо мной. А я не могу пошевелиться. Адриан берет меня за руку.

 – Нужно бороться, Грета.

– Я знаю, – шепотом отвечаю я. На это уходят все силы.

Боль отвратительная, ноющая, она повсюду. Жжет каждый сантиметр кожи, и я больше ничего не чувствую. С каждым вдохом горло разрывается, кажется, уже кровоточит, до того нестерпимо хочется дышать, но не получается. Я переплетаю свои пальцы с пальцами Адриана и держу так крепко, как это вообще возможно.