Страница 75 из 118
Лея крепче сжимает мои плечи.
– Мы хотим помочь тебе, Кит. Это же настоящее путешествие!
Я силюсь улыбнуться, но в ту же секунду за спиной вырастает огромная тень.
– Прежнего Монсуна здесь больше нет, – говорит мужчина. – Но, возможно, я смогу вам помочь.
***
Человек без имени одет в большую черную куртку и темно-синюю шапку. Я молча протягиваю ему листок с адресом, руки дрожат. Следом же мои отогревшиеся пальцы ныряют в страницы дневника и выуживают из них одно из писем моей бабушки. Человек без имени хмурится и садится на корточки близко к печке. Отогревает одну руку, пока другой держит письмо и пробегает взглядом по строкам.
– Кто ты? – спрашивает он, поднимая голову. У него маленькие прищуренные глаза, но пронзительный взгляд.
– Грета о’Нил, – тихо отвечаю я, – Елизавета – это моя бабушка.
Мужчина снова опускает голову и смотрит на письмо.
– Ты дочь Жозефины?
– Да.
Мы долго молчим, и я слышу, как громко и часто дышит Лея рядом со мной. Я удивляюсь тому, что вполне свободно рассматриваю мужчину, не отрывая от него взгляда. Он не молодой, но и не слишком старый. Огрубевшие руки крепко держат письмо, но оно дрожит в них. Его взгляд ничего не выдает, ни о чем не говорит, выражение лица – совершенно каменное.
– Почему ты здесь?
– Я хочу узнать правду.
– Жозефине и так все известно.
– Она погибла шесть лет назад.
Мужчина поднимает голову, и мы встречаемся взглядом. На секунду его лицо меняется, приобретая совершенно иное выражение, вытягивается, губы складываются буквой «о», которая читается и в самих глазах.
– Я добиралась до этого места много месяцев. Я… у меня больше нет дома.
Мужчина долго не отвечает. Прожигает взглядом стену позади меня.
– Я не знал, что она умерла.
– Они убили всю мою семью, – голос срывается.
– Кто?
– Вы должны знать.
Человек без имени кивает так, будто бы нуждался в моем подтверждении. У него совершенно отсутствующий вид. Письмо в его руках начинает дрожать.
– Елизавета была моей матерью, – наконец говорит он, и я непроизвольно подаюсь вперед, оказывая ближе к огню. – Она забеременела в семнадцать. Отдала меня на воспитание своей тетке, а сама уехала в Америку. Я не видел ее лет десять, потом она стала регулярно приезжать. Привозила Жозефину с собой. Мы не особо любили друг друга, я… был не слишком эмоциональным ребенком, всегда прямо говорил, что думаю. Лизе это не нравилось.
– Она стала привозить вам наркотики?
– В восьмидесятых. Я чудом сбежал от тюрьмы. Должен отметить, Лиза приносила мне удачу. Наше дело было мощным проектом, пока…
– IDEO, – говорю я за него, – пока не появились они.
Мужчина не смотрит на меня.
– В городе построили фармацевтическую фабрику с иностранной поддержкой. Американцы. Об этом сотрудничестве запрещено было упоминать где-либо, хоть в личных разговорах. Я знал людей, которым это не нравилось и которые пытались бороться. Эти люди погибли или исчезли без вести.
– Вам тоже угрожала опасность?
– Если бы я отказался сотрудничать с ними, то да. Но мне нравилось. Я был богатым человеком.
– Что вы делаете здесь?
– Мы встречались здесь с Лизой, каждый год. Когда она умерла, стали приезжать другие люди, я все равно продолжал приходить на встречи. Каждый год в одно и то же место. Сегодня прислали тебя.
Он наклоняет голову и этот жест на секунду напоминает мне об Адриане, что-то внутри меня переворачивается, сжимается в кулачок ребенка, разжимается вместе со взрывом. Все внутри меня разлетается на сотни невидимых частиц.
Я Грета. Девочка-бомба.
– Они привозили товар, – взгляд мужчины становится отсутствующим, он смотрит сквозь меня, будто я призрак, совершенно прозрачная девочка. Он смотрит сквозь меня – будто я стеклянная ваза, разбилась мгновением раньше. Он собирает осколки меня взглядом и говорит голосом требовательным, монотонным, не оставляющим мне попытки сбежать, уйти или спрятаться.
Я даже не могу отвернуться, смотрю на него неотрывно, отвечаю взглядом осколочным, пытаюсь оставаться собранной, будто вовсе не разбитой.
– Они привозили деньги. Бумаги, врачей, трупы, органы, лекарства, пробирки. Я отвозил товар на фабрику, прятался и бежал. Они возвращались, находили меня, били, пытали, но оставляли в живых. Возвращали в дело против моей воли. Это проклятие на всю жизнь.