Страница 46 из 118
Ее вопрос остается не услышанным. Голос Каролины продолжает говорить со мной:
– Когда тебе исполнилось десять, ты отказалась играть на ней. Ты сердилась на эту скрипку, вы все никак не могли подружиться. Жозефина принесла ее мне и сказала, что заберет, когда придет время. Видимо, оно пришло.
Я убираю скрипку в футляр и закрываю все замочки. Слишком трудно держать ее сейчас. По рукам бьет сильная дрожь.
– А ты, Адриан? – Каролина поворачивается в его сторону.
– Что я?
– Так и не научился музыке?
Адриан усмехается.
– Я играю на инструменте иного рода.
– Каком же?
– Я хирург. Играю на чужих жизнях, как на барабанной установке. Безжалостно громко и без капли таланта.
***
Когда наступает ночь, я опять не могу уснуть. Что-то внутри меня знает, что стоит лишь сомкнуть веки, как возвращается память. Память приобретает форму старых злых сказок, память – существо, не знающее пощады, и я пытаюсь бороться с ней. Все еще продолжаю бороться.
В полночь я выхожу на веранду и долго сижу под луной, держа скрипку на своих коленях. Я качаю, ее, будто ребенка, как совсем выжившая из ума мать. Я – сумасшедшая, Каролина права в этом. Но мир разрушают и создают исключительно безумные. Что мне стоит вступить в их ряды?
Самое страшное – сделать это спустя столько лет. Я беру в руку смычок и разглядываю его в сиянии звезд.
– Елизавета, – шепчу я, и в ночной тишине это имя звучит как заклинание.
Самое сложное – вдохнуть, когда воздух обжигает легкие. Я прислоняю скрипку к оголенной коже и касаюсь смычком струн. Несколько аккордов, и ночное безмолвие разрывает сложная, неправильная мелодия. Это плач моей скрипки. Но я не останавливаюсь. Выжимаю из себя все до последней капли, пока фальшивая мелодия не становится правильной, пока голос скрипки не срывается на что-то более великое и могущественное.
Голос в моей голове вторит музыке. Голос шепчет:
Sometimes you're better off dead
There's a gun in your hand and it's pointing at your head
You think you're mad, too unstable
Kicking in chairs and knocking down tables[1]
[Иногда тебе бы лучше быть мертвым.
У тебя в руке пистолет, ты прижал его к виску,
Считаешь себя безумным, слишком неуравновешенным,
Пиная стулья и сбивая столы]
Тени причудливо шепчутся в темноте, и сегодня я слышу их шепот. Когда я на секунду отрываю смычок от струн, слова срываются с губ сами собой. Я не понимаю, почему выбрала эту песню, эту скрипку, это ночь и эту судьбу, но на секунду мне кажется, что я вовсе никогда ничего не выбирала. Все случалось со мной само, а я безвольно мирилась с этим. На самом деле, я всегда была готова к этому. К смерти родителей. К сумасшествию. К жизни в трущобах. К страху. К существованию без смысла жизни.
Too many shadows, whispering voices
Faces on posters, too many choices
If? When? Why? What?
How much have you got?
[Слишком много теней, шепчущих голосов,
Лиц на плакатах, слишком много вариантов.
Если? Когда? Почему? Что?
Сколько у тебя есть?]
Не вся музыка – крик, но любой крик – музыка. Самый чудовищный звук музыкален, он – мелодия для струн души, и что бы ты ни чувствовал в момент крика, он резонирует в тебе, дергает за определенные нити, и ты застываешь.
Я замираю, удивляясь этому животному кличу, внезапно сорвавшемуся с моих губ, и хотя скрипка зажата в одной моей руке, а смычок – в другой, я все еще слышу музыку, что играет в моей голове. И я понимаю: Жозефина и Томас не были сумасшедшими, просто они умели слушать музыку во всем, что их окружало. И я обещаю себе научиться. Только пока я буду слышать то, что слышали они, я могу разгадать тайну их смерти.
Прижимаю скрипку к оголенной коже и снова провожу по струнам. Начинаю играть заново, но та же песня становится совсем другой, хотя единственное, что изменилось – это мысли в моей голове.
И даже когда в свете облепленного москитами фонаря я вижу перед собой Адриана, я не вздрагиваю. Даже из-за того, что он похож на призрака, что его руки безвольно болтаются вдоль тела, что он, сгорбившись, оперся на фонарный столб и смотрит на меня пристально и совершенно отсутствующе одновременно. Я продолжаю играть, пока последний аккорд не покинет мои пальцы, и они не сожмутся в кулак.