Страница 44 из 118
Я вхожу внутрь. Люси чихает у меня за спиной несколько раз подряд. Окна тоже заколочены, поэтому внутри темно и очень пыльно. Затхлый воздух обжигает легкие, и я достаю фонарик и свечу по сторонам.
Стены черные, как обугленные головешки, все вещи, посуда, какие-то доски – все валяется на полу. Все грязное, разбитое, выцветшее, я делаю вывод, что многое отсюда вынесли. Конечно, зачем нужны хорошие вещи в доме, где больше никто не живет?
Лестница, ведущая на второй этаж, уцелела каким-то чудом. Я поднимаюсь на несколько ступенек и направляю луч света наверх: небольшое крыло с моей комнатой тоже уцелело. Я могу подняться.
– Грета, может, не стоит? – спрашивает Люси, но я ничего не отвечаю и медленно поднимаюсь.
Половицы скрипят под ногами, и я как нельзя крепко впиваюсь ногтями в перила. Оказываюсь в коридоре второго этажа, противоположная часть которого полностью завалена кусками обвалившегося потолка. Иду в комнату и замираю на пороге.
Конечно, забрали очень много из вещей. Здесь пол точно так же, как и внизу, усеян мусором, опилками, досками, битым стеклом. У окна я нахожу рамку с фотографией и поднимаю ее. Здесь маленькая я, мама в полосатом купальнике и папа, несоразмерно огромный мужчина, обнимающий за талию миниатюрную жену. Я сравниваю эту фотографию с моей и понимаю совершенно точно: фотографировал Адриан. Прячу ее в карман и снова обвожу взглядом комнату. Больше отсюда взять нечего.
– Ну что, нашла что-нибудь? – спрашивает Люси, когда я возвращаюсь, и я качаю головой.
– Нет, ничего такого.
– А я что-то нашла.
Она протягивает мне металлическую шкатулку с расплавившимися боками, и я открываю ее. Внутри – стопка каких-то писем. Я просматриваю их, но не сразу могу разобрать слова и почерк, он мне кажется совершенно незнакомым.
– Где ты это взяла?
– Под половицей в большой комнате.
Я киваю, но хмурюсь: определенно, кто-то прятал эту шкатулку, а значит, в ней есть что-то важное. Мы выходим во двор, и я сажусь на корточки, выкладывая на землю все бумаги.
Они все очень старые, больше половины писем написаны на незнакомом мне языке.
«Милая Кэтрин! У нас дома все спокойно, разве что малышка Жозефина растет не по дням, а по часам. Она не может жить без музыки, поет всегда, даже когда что-то говорит! Очень больно смотреть, как она пытается играть на фортепиано раненой рукой. Кость срослась неправильно, врачи говорят, что уже не исправить. Девочка могла бы стать великой пианисткой, но каждый аккорд приносит ей чудовищную боль… я не могу сдержать слез, милая Кэтрин, когда вижу, как она страдает…»
Женщина пишет о моей маме. Жозефина – я всегда обожала это имя, мне нравилось говорить его просто так и наблюдать за движением языка. Жо-зе-фи-на. Оно как нельзя лучше подходило моей маме. Оно ей шло, как ярко-лиловое платье, в котором она любила встречать рождество в месте вечного лета. Она тогда играла новогодние мелодии, пила холодные коктейли и много-много смеялась. Жо-зе-фи-на. Мне так нравилось, когда отец звал ее по имени и не скрывал нежности в своем голосе.
Я просматриваю стопку писем, и все они относятся примерно к периоду семидесятых годов прошлого века. Кажется, их пишет мама моей мамы – моя бабушка, которую я никогда не видела. Она умерла еще до моего рождения, и все, что я о ней знала – это красивое имя Елизавета и то, что она родилась в семье русских эмигрантов.
На одном из последних конвертов я замечаю это имя и убеждаюсь в своей правоте. На нем же есть адрес отправителя и получателя, поэтому я складываю письмо и затыкаю за пояс – на случай, чтобы не забыть и позже изучить подробнее. Складываю остальные письма назад в коробку, и ее берет Люси.
Я поднимаюсь на ноги и оглядываюсь по сторонам, прикрывая глаза от яркого солнца:
– Мартышка, а где Адриан?
Люси пожимает плечами.
– Мне не говорили за ним следить.
Шикаю в ее сторону и выхожу на дорогу. Адриан бежит ко мне навстречу, по-прежнему улыбается и бурно жестикулирует.
– Я нашел одну пожилую даму по соседству, и она согласна с нами поговорить!
Мы втроем идем к дому. Он маленький, покосившийся и расположен на высохшем пустыре. На веранде стоит плетеное кресло – кажется, они здесь неотъемлемый атрибут каждого жилища, – а в нем миниатюрная дама в широкополой соломенной шляпе. Когда она замечает нас, потягивает напиток из стакана и опускает книгу на деревянный столик.
– Здравствуйте, – робко говорю я и застываю под напором ее пристального взгляда. Женщина прищуривается и оглядывает меня с ног до головы.
– Та самая маленькая девочка Грета, что однажды разбила мою любимую вазу?
Женщина качает головой, и ее губы расплываются в улыбке.
– Пойдемте в дом.
– Это миссис Дуэк, – шепчет Адриан мне на ухо, когда мы заходим внутрь. – Помнишь ее?
Я мотаю головой и оглядываюсь по сторонам. Вроде бы внутреннее убранство дома кажется мне знакомым, а вроде бы – совершенно чужим.