Эффект плацебо

Кто-то хлопает меня по плечу, и я рывком поднимаю голову. В глазах мутнеет и двоится, веки склеены от засохших слез, и я тру воспаленную кожу.

– Грета? – спрашивает мужской голос.

Я оборачиваюсь и вижу Себастиана. За ним стоит Андерсон, и они оба удивленно смотрят на меня. Я отпускаю руку Адриана, которую все еще сжимаю в своих, и с трудом поднимаюсь на затекших ногах, опираясь на протянутую руку Себастиана.

– Все в порядке? – спрашивает он.

Я не отвечаю, пытаюсь кивнуть, но, кажется, он не замечает этот жест. Я смотрю на Андерсона, вид у которого такой, будто он хочет что-то сказать мне, но не может подобрать слов.

– Ты... – все же выдавливает он, – ты можешь залезть в его голову? Ты можешь понять, о чем он думает?

Я киваю.

– И... что ты видела?

– Адриан все слышит, мистер Андерсон. И знает обо всем.

– Ты можешь его вернуть? – в его голосе одна мольба. Я опускаю взгляд и с трудом пытаюсь совладать со своим дыханием.

– Я сделаю все, что в моих силах. Спасибо, что пустили меня к нему.

Я пытаюсь направиться к двери, мне хочется на воздух, потому что стены душат меня.

– У меня ничего не осталось кроме него, Грета! – кричит мне в спину Андерсон, его голос накатывает на меня волной, и я захлебываюсь в ней.

– У меня тоже ничего не осталось, мистер Андерсон, – оборачиваюсь я и сжимаю кулаки. – Ничего. Я люблю его, поймите это. Он был единственным человеком, не пытавшимся скрыть от меня правду, он был искренним, честным и добрым, он был самым лучшим из всех, кого я знала, – слезы ползут по щекам, выжигая на них уже проторенные тропы. – Но я не господь Бог, чтобы вернуть его. Я не могу воскресить своих родителей или вашу жену! Я не могу забыть обо всем и начать жить с чистого листа! Я не могу простить Томаса, но найти и убить его я тоже не могу. Мне проще умереть самой.

Я срываюсь с места, выворачиваюсь из рук Себастиана, который хочет меня остановить, и выбегаю на улицу. Я наваливаюсь всем телом на фонарный столб и закрываю лицо руками, потому что ненависть жжет мне лицо и все внутри, потому что мне так больно, и я устала от этой боли. Потому что теперь я чувствую не только себя, но еще и Томаса внутри своей головы.

Я знаю, что ему тоже больно. Я знаю, что больно каждому человеку вокруг меня.

Себастиан выходит за мной.

– Ничего не говори, – прошу я, и он подчиняется, молча привозит меня назад в IDEO. Силы понемногу возвращаются, пока я поднимаюсь в нашу с Люси комнату и застываю на пороге, поймав на себе взгляд двух пар испуганных глаз.

– Какого черта?.. – выдыхаю я, и головная боль на секунду становится нестерпимой.

– Грета, я все объясню... – лепечет Люси, но я ее не слушаю.

Передо мной стоит Майк. В моей комнате. В моем мире. И перед моими глазами разрастается алая пленка ненависти. Я бросаюсь вперед, хватая его за воротник рубашки, и впечатываю в стену.

– Какого черта?! – кричу я громче.

– Грета, остановись, пожалуйста! – Люси пытается оттащить меня от Майка, но это не так-то просто.

– Как ты вообще посмел приходить сюда? Как посмел попадаться мне на глаза?

– Генри, я...

– Ты слабак! Ты трус, ты... мешок дерьма, вот ты кто!

– Грета, отпусти его, прошу тебя! – кричит Люси, и на этот раз я подчиняюсь. Отхожу к противоположной стене и осматриваю Майка с ног до головы. Он в чистой выглаженной рубашке, подстриженный и такой, каким я его раньше никогда не видела. Он поправляет свой воротник и смотрит на меня с опаской, будто я могу сорваться во второй раз, и тогда от него уж точно и мокрого места не останется. А я ведь и правда могу.

– Грета, – говорит Люси слабым голосом. – Выслушай его.

– Как ты вообще только додумалась привести этого засранца сюда?

– Грета, я...

– Потом поговорим. А у тебя есть тридцать секунд, чтобы меня удивить, – говорю я, пристально глядя на Майка.

– Я бы никогда не бросил тебя там, клянусь! Да, мы были знакомы с Томасом, и...

Я прыскаю.

– Пф... знакомы? Да ты спал с ним!

– Генри, это... это было один раз, он.. он свел меня с ума просто своими бесконечными разговорами. Он будто влезал в мою голову, понимал меня прежде, чем я что-то скажу и все такое. Но клянусь, я не помню ничего из того, что случилось в ту ночь на складе! Я не помню, как... как бежал. Это чистая правда.

– Да ты врешь, – говорю я. – В меня стреляли. Я звала тебя, ты остановился, посмотрел на мою рану и побежал так, что аж пятки сверкали.

– Генри, клянусь, я бы так ни за что не поступил. Я очнулся наутро с полным рюкзаком товара и отвез его человеку Томаса. Он дал мне деньги и сказал, что нам больше не стоит встречаться. Я обдолбался., я... потратил половину денег, но через пару дней пошли слухи о том, что тебя подстрелили. Что тебя не отпускают и скорее всего убьют. Я ничего не помнил о той ночи, клянусь!

– Но что ты делал тогда у Андерсона на его собрании?

– Я... я узнал кое-что о Томасе. Я узнал, что он – сын Андерсона, которого все считали без вести пропасшим еще в детстве, и я пришел с повинной, чтобы все рассказать. Я хотел, чтобы тебя отпустили.

– Бред какой-то, – прыскаю я. – Ты пожертвовал собой, чтобы спасти меня?

– Когда они узнали, что сбежали Хьюстон, Чак и Черри, а еще и ты с сыном Андерсона, меня избили до полусмерти. Они думали, что я в этом замешан!

Майк приподнимает рубашку и демонстрирует шрам на ребрах.

– И что было потом?