Эффект плацебо

– Нет! – верещу я, когда Майк снова выдергивает руку из кармана.

– Да не кричи ты, я заставлять не буду. Я не виноват, что ты такая зануда, остальные себя отлично чувствуют, – бурчит он, а я опускаю взгляд и рассматриваю трещинки на полу.

– Генри, один раз. Если ты съездишь туда со мной один-единственный раз, мы больше не будем жить в бараках. Все мы будем жить в городе. Долго и счастливо, Генри! Тебе не придется батрачить в порту сутками. Ничего этого больше не будет.

От его слов у меня перехватывает дыхание. Сложно, очень сложно верить в уговоры на воровство, сложно видеть все так, как описывает Майк, но от этой картинки перед глазами я не могу дышать. Боль застревает в горле, комок, слепленный из слез, страха и рыбьей чешуи, он впивается острыми ребрами в слизистую, режет ее, надрывает мое горло, кровоточит изнутри.

И это странно, потому что мне хочется верить Майку. Потому что перед глазами снова встает каждодневная картинка в грязи и пыли, в ссадинах и кровоподтеках, в вони канализации и голоде. Каждый день жить, как последний. И молиться о том, чтобы эта жизнь кончилась побыстрее. Поэтому мне хочется верить в красивую сказку Майка точно так же, как в нее верит он сам. В своем отчаянии, слабости, усталости, страхе я уже готова поверить во что угодно.

И я киваю. Чувствую взгляд Майка на себе и киваю едва заметно, но знаю, что он заметит. И знаю, что он улыбается. А после говорит:

– Завтра я еду в город, чтобы встретиться с одним человеком. Ты должна быть там со мной.

По спине пробегает холодок. Последний раз я была в городе полгода назад, да и то не по своей воле. Люси просила погулять с ней, и я сдалась. С тех пор отчаянно держала оборону своей нерушимой крепости аскетизма.

– Мне придется снова пропустить работу, – сухо говорю я скорее себе самой, чем Майку, но он кивает, задумчиво потирая затылок.

– Генри, после этой поездки все…

– …изменится. Я поняла тебя, Майк. Ты тоже меня пойми: это дико, опрометчиво, глупо. А что если ничего не выйдет?

– Все получится, Генри. Я делал это два раза, и никто не пытался меня остановить, схватить или убить.

– Но зачем тебе я?

– Я нашел человека… он готов отвалить огромную сумму денег за разовую вылазку. Слишком большое количество товара, я сам не справлюсь.

– А другие? Почему я?

– Чак настырный и бестолковый. У Хьюстона проблемы с ногой, он не может бегать быстро. Черри понимает только «жрать», «срать» и «облодбаться». О Люси я молчу. Осталась только ты, Генри. Пожалуйста.

– Не трогай Люси, – тихо говорю я и зарываюсь лицом в ладони, кожа на которых расходится трещинами от дешевого мыла.

– Пожалуйста, Генри.

– Хорошо, – говорю я, но голос дрожит. Дрожит все мое тело, аварийная лампочка пищит внутри головы и страх сковывает руки, ноги и голосовые связки.

«Нет, я не могу!» – немой мольбой застывает на моих губах, но теперь слишком поздно поворачивать назад.

***

Люси возвращается поздно вечером, мне удается поймать ее в коридоре, но она ничего не говорит и даже не смотрит в мою сторону. Медленно плетется к себе в каморку, и я знаю, что Майк уже сказал ей все, что нужно. Все решил за меня.

Внутри остается неприятный осадок предательства. Причем не понятно, кто кого: то ли я предала Люси, то ли сама оказалась предана и разбита. Это тупое ноющее чувство пульсирует внутри и сводит меня с ума, когда я вновь ползу к кровати и валюсь на нее.

Сон долго не приходит ко мне, сотни мыслей роятся в голове, путаются, перекрикивают друг друга, и ничто не может унять их галдеж. Слышу крики из коридора: пацаны задумали устроить драку среди ночи за чей-то пакетик с травкой, и ругань продолжается еще с час.

Когда все стихает, я по-прежнему смотрю в потолок и считаю песчинки, витающие в воздухе. Они невидимые, и как меня когда-то давно, в совсем чужой жизни учила мама, это – души наших прошлых решений. Они летают вокруг нас перед сном и не позволяют заснуть. Если мысленно сдувать каждую подальше, то будешь спать долго и крепко. Я пытаюсь, но не выходит. Поэтому и считаю эти мелькающие перед глазами круги.

Когда нервы побеждают сон, подскакиваю на ноги и плетусь по темным коридорам в ночь. Здесь горят звезды, и я забираюсь на крышу ангара, как и обычно. Сижу там и смотрю на звезды. Они тоже как те пылинки, только это решения, которые нам предстоит сделать. И мне хочется, чтобы у моей рыбы были маленькие крылышки на спине. Чтобы она выпрыгивала из воды так высоко, чтобы успеть поймать ртом звезду и вернуться назад в свою лужу.

Странно, что сидя здесь мне кажется, что звезды – это самые правильные решения и их достичь очень сложно. Еще сложнее – поймать. И это великое чудо, когда на твоих глазах падает звезда.

Я закрываю глаза, перебираю в голове тысячи желаний, но все слишком далекие – не достать, как ни прыгай. И крыльев у меня нет. И еще я смотрю в темноту, тайно надеясь, что увижу в ней облако дыма от зажженной сигареты, и что вот сейчас выйдет в ночь наш Серый, и я расскажу ему всю свою теорию о звездах и решениях, но он не выходит.