Страница 100 из 118
– Не трогай меня! Не вздумай больше жалеть меня, то есть саму себя! Никогда больше не делай этого! Борись, Грета, беги, разорви его в клочья, сожги его дом, ворвись в его голову, и если ты снова сдашься, то больше никогда не проснешься...
На секунду мне кажется, что маленькая Грета становится полупрозрачной на фоне темного леса, и вот-вот исчезнет, как призрак Томаса, но я ошибаюсь. Девочка все так же остается на месте, а я растворяюсь в воздухе, проваливаясь в трещину между реальностью и сном.
***
– Грета?
Я забываю обо всем. Всего лишь на секунду, и в первое мгновение я успеваю почувствовать страх падения в пустоту, страх кромешной темноты в мыслях, а в следующую – облегченно вздыхаю.
Но потом все возвращается.
Я вспоминаю окровавленное лицо Адриана и свои руки, вспоминаю крик, застревающий в горле и зацикливающийся в голове.
– Грета...
Вокруг темно: близится ночь. В свете от окна я различаю лицо Себастиана, склонившегося надо мной. Несколько темных прядей падают ему на лицо, он выглядит таким потрепанным и уставшим, он смотрит на меня, а глаза – черные точки в темноте. В них я вижу какую-то глупую жалость, и меня уже от нее тошнит.
Я поднимаюсь и сажусь на диване, заспанные, склеенные слезами веки зудят, и я тру лицо до красноты. Смотрю в коридор: оттуда пробивается свет сквозь прикрытую дверь. Дом тихо гудит от переизбытка людей в нем. Все разговаривают тихо, но слышны громкие шаги, стуки, грохотания.
Голова раскалывается. Желудок сводит. Я притягиваю колени к груди, обнимаю их, упираюсь в них лбом, и мой организм разваливается на части. Каждый орган работает сам по себе и разражается ноющей болью.
– Что с ним? – тихо спрашиваю я у Себастиана. Не уверена, что готова услышать ответ. Серый молчит. Смотрит не на меня, но куда-то в пол и молчит. – Скажи мне, что с ним.
– Адриан в очень тяжелом состоянии.
На секунду меня отпускает боль.
– Жив, – я выдыхаю, запрокидывая голову назад и глядя в темные очертания потолка.
– Что произошло там, Грета?
Слишком больно. Больно-больно-больно.
Электрический ток уходит в подушечки пальцев. Голову будто сдавливают в тисках.
– Я не знаю. Все произошло слишком быстро... я... – мой голос – сухой и безжизненный. В нем совершенно не осталось эмоций, сил, чтобы их выражать. – Андерсон здесь? он вернулся?
Себастиан кивает.
– Бертрам тяжело переживает все это
Я замираю.
Бертрам Андерсон.
А я все никак не могла вспомнить это имя.
– Он знает о Томасе?
Себастиан отворачивается.
– Не знал. Но Чарльз уже поговорил с ним, и сейчас Бертрам один. Грета, пойми, ему сейчас очень тяжело от всей этой информации...
– Но и мне непросто, Себастиан! – неожиданно взрываюсь я. Частое-частое дыхание, как у собаки. И все равно кислорода не хватает. – Представь себе, как я должна себя чувствовать!
– Грета...
– Я должна поговорить с Андерсоном обо всем. Он имеет право знать всю правду.
– Грета, ты хотя бы можешь представить себе, что сделает эта правда с ним сейчас? Раздавит. Убьет остатки человеческого. Бертрам – сложный человек, Грета, неэмоциональный, суровый даже, можно сказать. Но он любит Адриана, и намного сильнее, чем может думать кто-либо. И Томаса он тоже любит до сих пор.
И все же это не может меня остановить. Я уже поднимаюсь с дивана и направляюсь к двери, но Себастиан хватает меня за руку.
– Нет, Грета, стой!
– Что не так, Себастиан? Я все равно скажу ему, сейчас или потом – скажу.
Себастиан вздыхает.
– Грета... есть кое-что еще, чего ты не знаешь.
– О чем ты говоришь?
– Томас не родной сын Андерсону. Чарльз только что рассказал ему об этом.
– Боже...
– Лучше не иди туда, Грета.
– Но если он не сын Андерсона, то кто отец Томаса?
Себастиан поднимает взгляд и смотрит мне в глаза. Так, будто я должна узнать ответ, прочитав его мысли. Но никакой телепатии здесь нет, я все понимаю, когда вижу его дрожащий подбородок, сведенные домиком брови и вид застигнутого врасплох человека. Или даже кролика.
– Нет... не может быть, – выдыхаю я.
– Нам нужно серьезно поговорить.
Мы выходим на улицу, едва ли освещенную фонарями. Здесь темно, тихо и пусто. И здесь лучше, чем в доме, дом как будто пускает в тебя свои корни-щупальца, вырывает все эмоции из твоей головы, а здесь ничего этого не происходит. Ты просто дышишь.
Ты можешь дышать.
– Как это произошло, Себастиан?
– Эрика – мать Адриана и Томаса – была лучшей подругой Жозефины. А еще она была замужем за Бертрамом, и с ним мы тогда работали вместе. Все переплеталось очень сложно... это была мимолетная связь, ни на что не обязывающая. Я приехал забрать документы, но Бертрама не было дома. Все случилось так, как случилось.
– Кто знал об этом?
– Лиза. Она... она была помешана на теме своей генетики, они с Чарльзом работали над этим. Мы с Жозефиной были ее подопытными кроликами, и она все боялась, что гены по-иному раскроются в следующем поколении. Когда Лиза обо всем узнала... она приехала к Эрике и убедила ее сотрудничать. Лиза пообещала ей сохранить эту тайну и выполнила обещание. Но еще она оказалась права, Томас был необычным ребенком. Талантливым, одаренным, все в нем души не чаяли. И вроде бы Бертрам ни о чем не догадывался, он не знал о всех тех опытах, что мы проводили.