Картограф

– Отпусти, сволочь! – закричал Филя, брыкаясь. – Я полицию вызову. Убери руки, ты, верзила!

Но сладить с Васькой он не смог. Тот легко приподнял его над землей, тряханул и швырнул на пол, как окурок. Филя больно ударился подбородком о ножку кровати, во рту собралась кровь. «Ах, черти! Ну, погодите!» И он смачно сплюнул прямо на белые ботинки барина. Пока Васька соображал, что к чему, Филя отполз подальше, повалил стул и спрятался за ним. Если к нему полезут, получат удар всеми четырьмя подкованными ножками.

Существо всплеснуло руками и с рыданьем принялось оттирать ботинки манжетой. Детина Васька застыл в ожидании команды.

– Василий, стой, где стоишь. Сима, довольно, – неожиданно грозно сказал барин. Голос его был тонок, говорил он медленно, с растяжкой. – Устроили тут цирк! Кто вам сказал, что его можно бить?

– Так он же… мы же, – залепетал Сима, нехотя вставая. Кровь запачкала шнурки и не хотела оттираться.

– Картограф, подними стул и садись, они тебя больше не тронут.

Филя встал.

– Кто вы?

– А то не знаешь? – усмехнулся барин. – Благодетель. Вера говорила?

Филя кивнул. Быстро же свершилась сделка.

– Будем знакомы. Сила Силыч, если хочешь, зови меня просто Сила. А это Василий Пустобрюх и Онисим Чуня, мои помощники.

– Ассистенты? – зачем-то спросил Филя, морщась.

– Можно и так сказать, – уклончиво сказал Сила Силыч. – Садись, не стесняйся. Поговорить надо. Василий, встань к двери и никого не пускай.

Детина отлип от печки и застыл навытяжку у входа. Пиджак продолжал трещать.

– А ты, стало быть, Филимон? Славно, славно, – ласково протянул Сила Силыч. – Уж как ты мне нужен, касатик, ты и представить себе не можешь.

– Зачем я вам? – угрюмо спросил Филя.

– А ты догадайся! – подмигнул Сила Силыч.

– Карты я вам рисовать не буду, – храбро заявил Филя. – Хоть режьте!

– Василий, убеди!

Детина сорвался с места и в два счета оказался рядом с Филей, выкрутив ему руку.

– Уй! Больно, больно! – закричал тот. Сустав хрустнул, готовясь сдаться на милость победителя.

– Идиот, руки не трожь! Куда он мне без рук? В ухо приложи, или еще куда. Всему-то вас учить надо.

Детина отпустил Филину руку и съездил ему пару раз по хребту, а потом для убедительности дал подзатыльника. Филя проглотил злые слова и сказал:

– Неубедительно, Сила Силыч. Можете убить меня, пальцем для вас не пошевелю.

– Сима, неси утюжок.

Онисим метнулся в коридор и принес огромную сумку, из которой ожесточенно принялся выкидывать на ковер пыточный арсенал – устрашающего вида щипцы, прутья, гвозди, намордник вроде собачьего, целую связку кляпов и наконец крепкий утюг старинного фасона. Филя сжался от страха, наблюдая, как помощник сыпет угольки в поддон утюга и раздувает их во всю силу легких.

– Дедушкин агрегат, – заметил Сила Силыч. – Традиции и все такое. Сима, приступай!

И Онисим задрал на Филе рубашку до лопаток.

– Стойте! Я буду на вас работать.

– Умница моя, – сказал Сила Силыч, исходя отеческой улыбкой. – Сима, убери утюг, не нервируй мальчика. Василий, пусти его, а то кости переломаешь, доктора не соберут.

Детина разжал лапищи, и Филя закашлялся, разбрызгивая кровавую слюну. Утюг остывал у ножки стула и зловеще шипел.

– На чем, бишь, мы остановились? – спросил Сила Силыч, возводя очи горе. – Кажется, о работе. Так вот, у меня, друг мой сердечный, есть одно маленькое дело. Я держу магазинчик на Сенной. Сувениры, редкости всякие, чаи, табакерки. Ну, и карты.

Филя покосился на него. Такой матерый бандит, и всего лишь владелец магазинчика? Ха!

– Не веришь мне? Зря. Договорим и, пожалуй, прогуляемся. Посмотришь мои владения.

– Я по-прежнему не понимаю, зачем вам я? Торгуйте себе на здоровье, кто мешает?

– Ай-ай-ай, грубый мальчик! Тебя приличиям не учили? Василий, научи!

Раз – удар в живот. Два – под дых, благо не со всей силы. Мир померк у него перед глазами.

– Василий, Василий, что же ты делаешь? Не видишь, мальчик задохся. Погладь его по голове.

И к вящему Филиному удивлению Василий нежно погладил его по затылку. Это было мучительней всего. Филя скрипнул зубами и пообещал себе, что если он и нарисует когда-нибудь смерть, то для них, для этой мерзкой троицы. Он выдумает что-нибудь особо зверское, по сравнению с чем Ад покажется заграничным курортом. Доиграетесь, гады, допляшетесь!