Страница 49 из 90
И тут он заметил невдалеке желтый, как лепестки подсолнуха, купол. Зачем откладывать в долгий ящик – вот он храм божий, близкое и верное очищение от скверны, поразившей его грешное тело и душу. Филя решительно зашагал, морщась от летящего в лицо снега. Дверь церкви была приоткрыта, слышалось пение. Филя потянулся, чтобы сотворить крестное знамение, и его пронзила адская боль – заставила каждую малую мышцу вздрогнуть. Он тряхнул кистью и перевел дыхание. Боль стихла. Тогда он попробовал еще раз, и второй приступ, сильнее, чем первый, накрыл его с головой. Волна прошла по всей грудной клетке, перебрала ребра. Филя согнулся пополам и замычал.
«Да что это такое? – испуганно думал он. – Заболел? Чем? Ревматизма? Паралич разбил?»
К пальцам вновь вернулась чувствительность, хотя локоть тоскливо поднывал и меж ребер было прежнее стеснение. Филя зачерпнул с обочины снега и коснулся им пылающего лба. Хотел положить в рот – побрезговал. «Зайду без креста, – решил он. – Безруких же тоже пускают. Я сегодня инвалид». Он прыгнул на крыльцо и потянул на себя дверь. Запах ладана сшиб его с ног. Из глаз потекли горючие слезы, и Филя разразился громогласным чихом. Стоявшие на молитве бабушки дружно обернулись на него, поп застыл с кадилом в руке, нелепо отворив уста.
– Сатана! – крикнул кто-то.
Что тут началось! Поп выронил кадило и опрометью кинулся к двери. Бабушки сбились в кучу и принялись верещать. Нищий калека, отиравшийся у порога, подполз к Филе и стал сипеть:
– Анчихрист! Анчихрист!
Филя застыл на пороге не жив не мертв. И сюда не пускают! Он попятился назад, запнулся и брякнулся на крыльцо. Поп грозно встал над ним, сведя в единую точку кустистые брови, и пробасил:
– Ты чего здесь забыл?
– Очищения алкаю, – сказал Филя, дивясь слову «алкаю», которое само собой соскочило с языка.
– Алкай где-нибудь в другом месте! У нас здесь храм божий, а не вертеп.
– Не пустите?
– Не пущу! После тебя отмывать все придется. Давай, убирайся, не пачкай мне порог. А то святой водой плесну, слышишь?
– Хорошо, плесните, я не против – обреченно сказал Филя, подымаясь. – Думаете, я от этого исчезну? Я человек! Обычный человек!
– Анчихрист! – продолжал вопить нищий, подползая поближе. – Бей анчихриста!
– Гундяй, не лезь! – строго сказал поп. – Сам разберусь. Никакой он не антихрист.
– Вот! – воскликнул Филя. – Вот!
Поп устало вздохнул и промолвил:
– Я прошу тебя, не приходи больше. Ты мне всю паству взбаламутил. Думаешь, им до молитвы сейчас? Не место тебе в церкви.
– Но я же просто хотел войти! Нельзя?
– У тебя теперь своя вера. Бог от тебя отвернулся. Служи своему господину, а к нам не лезь. Пропащая душа!
И поп захлопнул перед его носом дверь. Филя приложил ухо к щели: возбужденный гомон стих, раздалось пение. От обиды он дважды пнул порожек. Как можно? Почему с ним обращаются, как с прокаженным? И в мастерской, и здесь – словно сговорились! Несправедливо, подло, гнусно!
Он еще немного постоял, вслушиваясь в звуки голоса, упрямо и монотонно выводившего «Кирие елейсон», повздыхал и отправился восвояси. Дома его встретил довольный Витя с крынкой молока.
– Вот, смотри, принес! Коза черная, что твой уголь. Сам видел!
– Отлично! – буркнул Филя.
– Ты не рад?
– Отчего же, меня прямо распирает от радости. Не видно?
– Что случилось? – Витя поставил крынку на стол и принялся счищать с лягушки слизь в стоящий рядом коробок.
– Да так… – сказал Филя, раздумывая, стоит ли делиться переживаниями. – Хотел зайти в церковь, не пустили.
– И только-то? – удивился Витя. – Меня уже третий год не пускают. Отец Паисий вытолкал взашей, сказал, я нехристь. Мать, конечно, убивалась, а мне хоть бы хны. Эй, ты чего? Реветь вздумал? Ты что, девка? Давай, соберись. Я тебе слизи наскреб, вот сколько! И молока залейся.
Лягушка проскакала по столу и со значением заглянула Филе в глаза.
– Уйди, – отмахнулся Филя. – Не до тебя сейчас.