Хайборийское Таро

«Хозяйка корчмы»

Есть мертвые солдаты. Иногда в их память складывают керны, насыпают курганы и складывают мрачные песни с названиями навроде «Штандарт шестого легиона».

Есть те, кому повезло остаться в живых. Клянчащие подаяние калеки, всегда готовые поведать первому встречному, каково оно, стоять в шеренгах у стен Венариума. С легкостью пропивающие то, что им удается насобирать за день, ибо вино убивает память.

А есть осуществившие заветную мечту всех вояк. Живые, здоровые, сохранившие свою долю армейских трофеев и сумевшие выгодно ее пристроить. Те, кто сейчас имеет полное право сидеть на крылечке, поплевывая в небо и с любезной ухмылкой посылая вербовщиков ко всем демонам.

Лорна Бритунийка относилась к любимчикам переменчивой военной фортуны. Она уцелела во всех передрягах, скопив за время службы кругленькую сумму. Получив отпускное свидетельство и кошель с расписками, Лорна отправилась в Шадизар. Ей приглянулся этот шумный, неунывающий городишко, и она решила обзавестись здесь недвижимой собственностью. Своротив в ходе переговоров нос незадачливому посреднику и переломав руки его охранникам, решившим надуть наемницу, она стала законной владелицей трактира в Обманном переулке.

Годы и ремесло наложили свой отпечаток на облик Лорны. Она родилась и выросла в суровом краю, где женщины сражались наравне с мужчинами, прошла несколько военных компаний – и совершенно не походила ни на почтенную матрону, ни на воинственную красотку-амазонку. Высокая, широкая в кости, с лошадиной физиономией и копной выгоревших на солнце светлых волос, манерами легионера в отставке и припрятанной под стойкой тяжелой дубинкой. Такой была Лорна из Пайрогии, хозяйка «Крысиной норы», корчмы с подачей блюд и комнатами в найм.

Вскоре она нашла себе приятеля и компаньона, такого же наемника на покое, уроженца Нордхейма. Райгарх одним своим видом пресекал ссоры, грозившие перерасти в поножовщину, чинил сломанные столы и лавки, подметал двор, а Лорна стояла за стойкой, наполняла стаканы и чувствовала себя совершенно счастливой. Она никогда не мечтала ни о ферме, ни о куче пискливых детишек. Ей было хорошо именно здесь, где она могла перетирать оловянные кружки и спокойно созерцать коловращение пестрой жизни.

К тому же ей посчастливилось найти хороших постояльцев. Ее трактир облюбовала шайка приятелей Аластора Дурного Глаза. Сперва они забегали к ней выпить и перекусить, потом Ши Шеламу пришла в голову идея сделать «Нору» постоянным жилищем – и компания заняла комнатушки под скошенной крышей, чему Лорна была только рада. Теперь имелось кому защитить ее собственность от погромов и отстоять ее интересы.

Целыми днями компания пропадала по своим делам, к вечеру являясь с добычей, невероятными байками о своих и чужих похождениях, и ворохом городских новостей. Лорна ждала их возвращения – и с первого взгляда поняла, что-то нынче пошло неладно. То ли ее постояльцев потрепали, то ли на сей раз они умудрились плюхнуться в особо грязную и глубокую лужу. Не было слышно ни привычных шуточек, ни болтовни, ни подначек. Компания в мрачном молчании расселась вокруг стола, изучая следы от пивных кружек и глубоко вырезанные надписи.

Подумав, Лорна откупорила кувшин белого туранского и добавила к нему миску соленой редьки. Подумала еще – и выставила на стол плетенку с мелкими сливами. Ши потянулся к лакомству, но тут же получил по рукам.

- Что будем делать? – задал самый насущный из вопросов Аластор. – Только по существу. Я знаю, вам всем не терпится принести Ши в жертву Сету, но сейчас с этим можно повременить. Есть идеи?

- Давайте подпалим дом, - Малыш подошел к делу со свойственной ему обстоятельностью.

- Правильно! – немедля поддержать его Ши. – Когда лучше всего тырить? В суматохе при переезде и на пожаре!

- Ага, и я могу побиться об заклад – в этой суматохе ты умудришься сесть прямиком на ловушку с отравленными шипами, - отмахнулся Альс. – Заткнись, Ши. Ты уже все сказал, спасибо тебе большое.

- Что стряслось-то? – Лорна украдкой потеребила приунывшую гадалку. Феруза вполголоса разъяснила сущность трудностей, и трактирщица сочувственно присвистнула. Обнести магика – задача воистину не из простых. Пожалуй, самое время откупорить второй кувшин, да побольше.

- Нам дали две декады, - по дороге к Альсу и его спутникам присоединились еще двое компаньонов, рыжий Хисс, неунывающий и склонный позубоскалить, и Джай Проныра, отличавшийся сумрачным и неразговорчивым нравом. Кэрли, подружка Хисса, шаталась неведомо где, и ее решили не ждать. – Что можно сделать за это время? Вот бы пристроить зоркие глаза и быстрые ноги в заветный особнячок…

Приунывший Альс поднял голову, одобрительно хмыкнув:

- Уже неплохо. Но кого и как? Что мы вообще знаем об этом Рилерансе, кроме того, что он практикует некромагию и якобы оживляет мертвых?

- У нас в Киммерии за такие дела камень на шею вязали и в озере топили, - внес ценное дополнение Малыш. - Давайте все-таки его подпалим. Это благочинно и богоугодно.

- Но неразумно. Вдруг что-то пойдет не так? Если огонь перекинется на книги, которые мы должны вынести? – напомнил Хисс. – Тогда уль-Вади наши собственные шкуры пустит на переплеты и не поморщится.

- От этих ваших книг никакого проку. Только мертвяки заводятся, - наставительно изрек юнец с Полуночи. Аластор скривился, как от зубной боли:

- К плану поджога мы еще вернемся. Другие мысли есть?

- Зашьем Ши в шкуру карпашского леопарда, какие в передних ставят с подносом, - проворчал Джай. – Доставим домоправителю Рилеранса, якобы подарок от друзей по Гильдии. Ночью Ши выберется из шкуры и осмотрит, как там и что. Утром придем, скажем, что перепутали адреса, и заберем его.

- Он же в собственных ногах запутается, когда вылезать будет, - вздохнул Дурной Глаз. Ши оскорбленно надулся, но смолчал. – Отказать.

- А в особняк прислугу берут? – подала голос Феруза. – Я знаю несколько известных контор по предоставлению слуг по найму. Может, если мы приплатим, удастся пристроить Кэрли горничной?

- Мысль, - Хисс заглянул в кружку, с удивлением обнаружив, что та пуста. Сунулся в кувшин, тоскливо воззвал: - Ло-орна!

- Иду, - трактирщица бухнула на стол поднос с двумя новыми кувшинами и высказалась: - Женщину туда не возьмут. Я слышала, у Рилеранса в особняке вообще нет женщин – ни служанок, ни подружек, ни родственниц. Не терпит он их. У него только мужчины. А его кухаря, ас-Равди, я сперва сама нанять в «Нору» хотела, да передумала.

- Почему, Лорна? – Альс отмахнул рукой в сторону компании, веля приятелям замолчать, и пристально взглянул на тавернщицу. Та пожала широкими плечами:

- Всяк сходит с ума по-своему. Хурман ас-Равди родом из Турана и его тянет на молодых парней. Которые потом исчезают невесть куда. Мне не хотелось, чтобы о моем заведении ходили подобные дурные слухи.

- А которые с мужиками или с козлами блудят, тех у нас… - начал Малыш, терзаемый праведным возмущением. Хисс и Феруза зашипели на юнца с двух сторон. Альс напряженно размышлял, уставившись в столешницу.

- Нужен толковый доброволец, - наконец сурово заявил взломщик.

- Что вы на меня уставились? – Ши сделал шаг назад, в сторону спасительных дверей. – Я никогда! И ни за что! Вы свечку надо мной не держали, так что нечего тут! Я только с девчонками!

- Ши, - тоном, исполненным бесконечной усталости, произнес Аластор, - все знают, что ты побежишь за любым, кто потрясет перед тобой кошельком, и сделаешь для него все, что попросят. Неважно, какого он пола, возраста и каков собой с лица. Но мы тебя не виним, потому как на с рождения слабоумных зла не держат. Я сказал «толковый доброволец». Ты для столь деликатного поручения не годишься. Едва тебя притиснут в темном уголке, ты по доброте душевной и умственной скудости выболтаешь все наши планы.

- Пошли тогда Райгарха. Он вообще говорить не способен! – обиженно взвизгнул Ши.

Вышибала «Норы», не вставая с табурета подле дверей, многозначительно хрустнул костяшками пальцев. Воришка осекся.

- Сдается мне, Райгарх придется там не ко двору, - еле сдерживая смех, предположил Хисс. – Ладно, Ши не подходит, Альсу идти невместно. Остаемся либо я, либо Джай. Метнем монетку на удачу или попросим Ферузу раскинуть карты?

- Пойду я, потому что тебя соплей можно перешибить, - изрек Джай. – Ты этого ас-Равди видел? Нет? А я видел. Это нордхеймский горный медведь, бритый налысо и ходящий на задних лапах. Если он на тебя полезет, ты вякнешь и испустишь дух прежде, чем он успеет приступить к делу.

- Не болтай о том, чего не знаешь! – возмутился Хисс, и тут же прикусил язык, сообразив, насколько двусмысленно прозвучали его слова.

- Выходит, мы чего-то о тебе не знаем? – мгновенно влез оживившийся Ши. – Хисс, слушай, за что тебя прозвали Змеиным Языком, если не секрет? Поделись с товарищами!

Малыш выбросил руку и смазал Ши ладонью по затылку. Аргумент оказался недостаточно весомым, Ши отодвинулся подальше и продолжил разглагольствовать:

- А ты, Джай, столько лет прикидывался таким скромником! Но едва речь зашла о типе, любящем покувыркаться с симпатичными мальчиками, ты прям-таки рвешься в бой!

- Держите меня, не то я сейчас это трепло прирежу, - задетый за живое Джай протянулся за ножом.

- Уймитесь, мальчики, - Лорна водрузила на стол тарелку с закусками, добродушно заметив: – Ши, толку от тебя ни на грош, а писку целый ковш. Придержал бы ты язык, пока не укоротили. О деле надо думать, а не болтать попусту.

- Точно! – вскинулся Джай. – Прежде чем я туда пойду, надо обрубить Ши язык. Иначе он начнет трепаться на всех углах. Райгарх, Малыш, ну-ка придержите его!

- Да я – могила! – для пущей убедительности Ши зажал себе рот руками, невнятно пробубнив: - Если кто и разболтает, то не я! Не быть тебе, Джай, звездой Птичника и первым среди ночных фиалок!

«Птичником» в Шадизаре именовали неприметную площадь, служившую местом встреч поклонников «любви легионеров». «Ночными фиалками» звались подростки и юнцы, зарабатывавшие этим промыслом себе на жизнь. Гулящие девицы с улицы Соблазнов и «фиалки» вели непрекращающуюся борьбу за клиентов, порой оканчивавшуюся схватками не на жизнь, а на смерть, с выбиванием зубов, выцарапыванием глаз и выдиранием кудрей.

- Лорна права, - положил конец препираниям Аластор. Оглядел свое маленькое воинство, чуть восприявшее духом: - Нам придется разыграть небольшой спектакль, дабы Джай точно сумел попасть в особняк – и его ни в чем бы не заподозрили. Я придумал, как нам поступить. Слушайте все сюда.

Головы кружком сомкнулись над столешницей, зашептались невнятно и горячо. Лорна вернулась за стойку, мысленно посмеиваясь. О чем они только думают, чем они озабочены, ее молодые приятели. Строят планы, вынашивают замыслы, запускают колесики внутри колесиков. Их можно понять, у них вся жизнь впереди, им нужно завоевывать свое место под солнцем. В отличие от нее, которая уже достигла всего, о чем мечтала, обретя гармонию, о достижении которой с пеной у рта твердят философы. Лорна из Пайрогии прожила бурную жизнь, и теперь может с чистой совестью позволить себе отстраненно наблюдать за метаниями других. Они выкрутятся, не так, так эдак, им не впервой. Шаг за шагом, вырывая у судьбы кусочек за кусочком, они добьются своего.

Как хорошо, что ей больше не нужно принимать участия в этой гонке.

История 7. «Жрец».

«Причиняя справедливость»

Шадизарский храм Возвышенного Просветления во имя Митры, Подателя Жизни, был одним из множества ему подобных, разбросанных по просторам земель Заката и Восхода, не отличаясь ничем особенным. В кладовых монахов не сыскалось ни единой подлинной или фальшивой реликвии, которую можно было бы с почетом проносить по улицам, собирая щедрые пожертвования. Не имелось при храме и достаточно красноречивого брата, чьи проповеди привлекали бы паству и опять же служили к увеличению пожертвований. Все, что имелось у митрианской общины – маленький храм с покосившейся колокольней, странноприимный дом да благотворительная ночлежка, где бродяги могли рассчитывать на краткую проповедь и миску горячей чечевичной похлебки.

Митра, бог мудрецов, философов, звездочетов и вдохновенных свыше творцов, не пользовался здесь особенным спросом. Со своими бедами и радостями мужчины Шадизара предпочитали идти к Обманщику Белу, а женщины стайками поднимались на Ветреный холм, к всегда гостеприимно распахнутым воротам обители Госпожи Иштар.

Дорога на Ветреный холм проходила как раз мимо храма Возвышенного Просветления, так что всякий день и ночь, с утра до вечера и с вечера до утра братия в оранжевых рясах смиренно наблюдала за тем, как судачащие горожанки проходят мимо, звеня украшениями и деньгами в кошельках.

Митра и его последователи не слишком-то жаловали женщин, полагая их суетными, себялюбивыми и распутными созданиями. Митрианцы желали видеть женщин целомудренными, сдержанными и молчаливыми, а сестрам Иштар было все едино. Гулящие девицы из Квартала Соблазнов были лучшими подругами сестер и самыми верными последовательницами.

Монахи скрипели зубами, смиренно варили опостылевшую чечевицу и напоминали себе, что на Серых Равнинах всем будет воздано по справедливости. Всем, всем без исключения, и той красотке, что давеча проехала мимо в роскошном паланкине – в особенности!

Служители и служительницы двух самых почитаемых божеств вели тихую, но неустанную борьбу, а обыватели с интересом следили за ходом действий и делали ставки на победителя. Сестры Иштар постепенно одерживали верх и даже отсудили у братьев Митры участок с заброшенным садом, превратив его в ухоженный парк с беседками и фонтаном.

Так обстояли дела в Шадизаре до прошлого лета. Все изменилось в день, когда по Дороге Королей из блистательной Тарантии Аквилонской в пыльный и прокаленный солнцем Шадизар прибыл досточтимый месьор Эпиналь. Приехал он в самом обыкновенном фургоне, запряженном четверкой мулов и нагруженном сундуками с книжной премудростью. Вид месьор Эпиналь имел утомленный и потрепанный жизнью, а летами перевалил за добрых полсотни. Всего примечательного в нем было – остро и хищно выставленный вперед тонкий нос, взгляд, как у меткого стрелка в цель, да хорошо подвешенный язык.

А еще у его святости Эпиналя, как вскоре выяснилось, имелись весьма широкие полномочия, заверенные грамотами верховного жречества со всеми необходимыми печатями и подписями, и донельзя въедливый нрав. Месьор Эпиналь был искреннем радетелем за чистоту веры – из тех, что в прежние времена убеждали королей разрушать города до основания, неся истинную веру на острие клинка. Эпоха кровопролитий давно миновала, но собеседники месьора Эпиналя невольно ежились, видя в его руках незримый меч Правосудия, готовый вот-вот обрушиться на головы неверных.

Легким мановением руки месьор Эпиналь разрушил относительно благополучное и тихое бытие обитателей храма Возвышенного Просветления. Он переворошил архивы, требуя отчета за всякое пожертвование и любую произведенную трату. Он довел до седых волос почтенного настоятеля, он превратил вяло тянущуюся вражду с иштарийками в настоящую войну, отспорив для обители не только сад, но и изрядный кусок земель Ветреного холма, он грозил напуганной пастве громами, молниями и карами небесными. Эпиналь даже порывался устроить показательный процесс по выявлению и изничтожению еретиков – братия еле-еле уговорила пламенного радетеля веры поумерить свой пыл. Тут ведь не Аквилония, тут Замора. Тронешь одного якобы еретика – сразу набежит десяток защитников с вилами и факелами. А то выйдет и хуже: вместо разгневанных обывателей явятся молчаливые и суровые громилы с-под руки квартального смотрящего. Им что святой храм, что бордель, что лавка – лишь бы налоги не забывали платить и не мешались под ногами. Настоятелю понадобилось очень много времени для того, чтобы втолковать почтенному месьору Эпиналю: в Шадизаре так дела не делаются. Начинать сезон охоты на еретиков – себе дороже. Всяк должен знать свое место и не пытаться прыгнуть выше головы. Дабы этой самой головы не лишиться.

- Сколь возмутительны нравы в этом городе! – фыркнул почтенный Эпиналь, в праведном негодовании потрясая жилистыми кулаками и едва не сокрушив любимую статуэтку настоятеля.

В скором времени, однако, он нашел новое русло для своей кипучей энергии, неожиданно обретя изрядное количество единомышленников. Месьор Эпиналь развернул компанию по преследованию магиков Шадизара – особенно тех, кто не делал секрета из своей приверженности темной стороне Искусства.

Очень быстро месьор Эпиналь сделался для колдунов хуже чирья на заднице и острой кости в горле. Его приверженцы, осмелевшие от безнаказанности и уверенные месьором Эпиналем в божественной поддержке, всячески отравляли жизнь магикам. Стоило почтенному колдуну появиться на улице, как воздух мгновенно наполнялся насмешками, летящими отбросами, дохлыми кошками и осколками кирпичей. Поначалу чародеи пытались гордо не обращать внимания на дерзкие выходки черни, но, как известно, терпением и снисходительностью колдуны никогда не отличались.

Появились жертвы. Трудами месьора Эпиналя похороны несчастного бедолаги вылились в штурм обиталища чародея. Явившаяся городская стража разогнала правых и виноватых, однако в суматохе успели прибить кого-то из прислуги, а дом – разграбить. Месьор Эпиналь расхаживал петухом по курятнику. Настоятель храма Возвышенного Просветления украдкой молился Митре и всем его святым, с каждым днем все более настойчивее прося сотворить чудо и забрать бешеного старца из Шадизара. Пусть в пустыню отправляется, кочевникам проповедовать. У тех, говорят, нравы простые и незамысловатые: налетели под покровом ночи, помахали ятаганами да скрылись невесть куда. Почтенного Эпиналя потом причислят к лику святых, безвинно павших за веру истинную. И всем будет хорошо.

Но боги оставались глухи, а месьор Эпиналь продолжал искушать судьбу. Даже сейчас, в полуденный час, когда все живое прячется в тень, а торговцы закрывают лавки и собираются в таверне, пропустить стаканчик вина со льдом – так вот, даже в этот одуряюще жаркий полуденный час неугомонный старец проповедовал во дворе обители, собрав вокруг себя немалую толпу. Настоятель от души надеялся, что почтенного Эпиналя хватит солнечный удар, но тот скакал шустрым воробышком, а его пронзительный голос эхом отражался от краснокирпичных стен просторного внутреннего двора:

- Доколе, вопрошаю я вас, терпеть нам на земле отцов наших зловонные и гнусные порождения тьмы ночной, место коим лишь на очищающем костре да в неосвященной земле? Доколе, братья и сестры мои, будем губить души наши соседством с проклятыми чернокнижниками, похищающими детей наших и растлевающими умы молодежи?

Толпа откликалась оратору нестройным, но дружным ворчанием. Настоятель сплюнул, помянул Сета Чревоходящего и всех змеенышей его, и с треском захлопнул окно.

Не помогло. Голос Эпиналя обладал способностью проникать даже сквозь толстые ставни.

- Воистину глаголю вам: нет у злодеятелей и чернокнижников власти над вами! Во имя Всеединого и Лучезарного надлежит вам в едином порыве, плечом к плечу, выступить против заполонивших ваш город отпрысков порока, нанеся очистительный удар и избавившись от скверны!

Для единого порыва и очистительного удара сегодня, похоже, было слишком жарко. Сборище одобрило намерения месьора Эпиналя свистом и криками, но хвататься за топоры и мчаться наводить справедливость не торопилось. Похоже, радетель за дело веры, в очередной раз смахнув пот с плешивой макушки, тоже осознал этот невеселый факт. Призвав слушателей к умеренности и благоразумию, а также многозначительно напомнив, что щедро дающему воздастся по делам его, бойкий старец, кряхтя, сполз с валуна, служившего ему подобием трибуны.

К вдохновенному проповеднику немедля присунулась некая малоприметная личность, настойчиво затеребила за рукав хламиды и зашептала на ухо. До стоящих рядом обывателей долетали лишь разрозненные реплики:

- …Митрой Всеведущим клянусь, днями приехал!

- …со смотрящим Нарикано толковал, и с приближенными его…

- …за что купил – за то и продаю!

- …и Рилеранса поминали через слово…

- …согласился, конечно! Это ж уль-Вади, а толковые воры уль-Вади в просьбах не отказывают.

- …верительных грамот в руках не держал, но сам слышал - величали графом и его светлостью…

- …век благодати не видать!

- Вот, значит, как, - тоном, не предвещавшим ничего хорошего, изрек месьор Эпиналь, выслушав гонца. – Значит, такие дела. Что ж, не молитвою единой сильны истинно верующие, но такодже буквою закона и силою его. Расходитесь, добрые люди, возвращайтесь к трудам своим, и да пребудет с вами милость Митры. Я же без промедления отправлюсь туда, где почитают закон не божеский, но людской, дабы заручиться поддержкою блюстителей сил порядка. Посох мне!

С разных сторон Эпиналю услужливо протянули не меньше десятка посохов. Выбрав наиболее увесистый и завершающийся острым медным штырем, вдохновенный борец с чернокнижием, сверкая лысиной, устремился в неведомые дали.

Толпа потихоньку расходилась. Звякали монетки, бросаемые в бочонок для подаяний. Настоятель осторожно приоткрыл окно и выглянул, с несказанным облегчением убедившись, что неугомонный месьор Эпиналь отправился портить жизнь кому-то другому. Нечего удивляться, что из Аквилонии его выслали в такое захолустье. Поразительнее другое – как месьор Эпиналь вообще умудрился дожить до столь преклонных лет? Нет, никто не спорит, и веру надо укреплять, и с чернокнижием бороться весьма богоугодно и полезно, но… Месьор Эпиналь не был глупцом, однако относился к числу тех ревнителей веры, которые, дай им возможность, будут сеять справедливость и истину направо и налево. Настоятель же предпочел, чтобы все оставалось, как есть. Община храма Возвышенного Просветления жила своим маленьким мирком и не стремилась к бОльшему. А месьор Эпиналь никому не давал покоя. Жужжал, как назойливая муха над ухом. Зудел, требовал, нарушал неписанные законы, которые всех устраивали – и все во имя чего? Столько разглагольствований и шума – но почему-то никто ни разу видел месьора Эпиналя подле котлов с овсянкой и чечевицей, или в лечебнице, или в ночлежке. Вечно он в толпе, вечно призывает куда-то идти и кого-то ниспровергать, вместо того, чтобы заняться делом, истинно подобающим достойному служителю Светозарного.

«Не доведет он нас до добра, ой, не доведет», - огорченно подумал настоятель. Ему совершенно не улыбалось на старости лет покидать уютную и обжитую келью, и перебираться куда-то еще. Он мечтал дожить до заката своих дней здесь, в этом городе, всякую весну созерцая цветение миндаля, а всякую осень – сбор урожая с персиковых деревьев. Но месьору Эпиналю не было никакого дела до чужих скромных мечтаний.

Почтенный служитель Митры мерил неширокими, но поспешными шагами улицы и перекрестки квартала Скена. Задерживаясь лишь для того, чтобы отеческим словом попрекнуть зазевавшуюся гулящую девицу или взмахами посоха разогнать группку игроков в зернь и «три скорлупки». Уже в тонкости изучившие крутой нрав месьора Эпиналя обыватели, заслышав частый стук посоха по камням, предпочитали заранее юркнуть в укрытие. Шадизарские обыватели за словом в карман никогда не лезли, но выдерживать праведный и неукротимый натиск разъяренного слуги Митры им было не по силам. Даже двое праздно торчавших на углу громил из местной шайки, завидев приближение старца, предпочли юркнуть за двери винной лавки и опасливо выглядывали оттуда, провожая удаляющего проповедника.

Месьор Эпиналь направлялся к улице Ратай, что служит незримой границей между Скеной и Ночной Пустошью. Туда, где за невысоким забором, обильно утыканным ржавыми наконечниками копий и осколками битых кувшинов, выстроились неровным квадратом пять на редкость уродливых зданий. Здесь, за воротами, украшенными вставшим на дыбы драконом, находились казармы Сыскной Когорты – нововведения, придуманного умниками из немедийских военных штабов с несбыточной целью навести порядок в буйном протекторате. Заправлял Когортой месьор Рендер, Рекифес Рендер, известный среди обывателей как Немедийская Чума.

Именно к нему, последовательно запугав караульных на воротах, вестовых в приемной и трех письмоводителей перед кабинетом, и прорвался неутомимый поборник справедливости из митрианского храма.

История 8. «Справедливость».

«Буква и дух»

У его светлости, верховного дознавателя Рекифеса Рендера, болела голова. С утра и до вечера, тупой пульсирующей болью, от которой не помогали ни настой кошачьего корня и ивовой коры, ни заговоренный амулет, ни завернутый в тряпку лед, капающий тягучей влагой. Боль стихала и приходила сызнова, накатывая темной волной, и в такие мгновения месьору Рекифесу очень хотелось умереть. Но потом становилось немного полегче, на ум приходили воспоминания о долге перед Империей и соображениях чести, подкрепленные настойчивыми мыслями о том, что сдаться – значит, признать себя побежденным этим треклятым городом. Его светлость переводил дух, орал на того из подчиненных, кто оказывался под рукой, требовал сводки Когорты за минувший день и обреченно погружался в вязкое болото рутины. Порой дознавателю казалось: он ведет безнадежное сражение с той сказочной тварью, у которой на месте отрубленной головы вырастают аж три новых. Стоило ему отправить какую-нибудь шайку в полном составе за решетку и на рудники Соленых озер, в квартале тут же появлялись три шайки взамен, еще хуже и свирепее предыдущей. Путем долгих и опасных усилий ему удавалось проследить пути караванов с желтым лотосом и перекрыть их – но уже к следующей луне саркастичные верблюды, груженые тюками желтой пыльцы, вышагивали новой дорогой.

А из Бельверуса неумолимо требовали докладов, отчетов о достигнутых успехах и убедительных объяснений тому, отчего в городе до сих пор еще не наведен образцовый порядок.

Короткими и душными ночами к Рекифесу Рендеру приходили сладостные видения. Вот он, зловеще хохоча, поджигает Шадизар со всех четырех концов и в свете очистительного пламени строчит на колене итоговый отчет о том, что порядок в Шадизаре воцарился отныне и навсегда – за полным уничтожением рассадника пороков и грехов.

К сожалению, грустно напоминал здравый смысл, в столице вряд ли одобрят такое обхождение с недавно приобретенной провинцией. Да, он может спалить Шадизар, получив от этого несказанное удовольствие. Воспоминания об этом счастливом мгновении будут скрашивать все оставшиеся дни его жизни, которые месьор Рендер проведет в должности коменданта самой отдаленной и заброшенной крепости на рубежах Пограничья.

Горожане отнюдь не стремились облегчить душевные скорби верховного дознавателя. Напротив, они только и стремились их усугубить – к примеру, священнослужители, которым полагалось быть образцом и примером благочестия, не придумали ничего лучшего, как затеять свару. Завалив Дознавательную Управу доносами и кляузами друг на друга. Митрианцы жаловались на сестер Иштар, последовательницы Богини – на дев Дэркето, поклонницы безумной красотки – на адептов Эрлика Восьмирукого, а те в свое оправдание клялись, что спутали храм дев Дэркето с обычным борделем.

И все, включая обывателей, хором обвиняли в невыразимых и ужасных преступлениях городских колдунов – хотя не могли подкрепить свои обвинения ни одним убедительным доказательством. Предводительствовал истребительным походом месьор Эпиналь, та еще колючка в заднице. Судя по доносившимся из приемной протестующим восклицаниям, он опять явился в Управу – и наверняка опять с новой идеей.

- Кого там принесло? – не выдержав, рявкнул месьор Рекифес. В щель между створками всунулся младший секретарь, выглядевший несчастным более обыкновенного:

- Пришли уль-Айяз с… с задержанным… и еще месьор Эпиналь.

- Давай их всех сюда, - обреченно распорядился дознаватель.

Последователь Митры пожаловал первым, высокомерно постукивая посохом. Следом за ним ввалился, грузно переваливаясь на кривых ногах, старший письмоводитель и великий знаток уличных нравов Шетаси уль-Айяз, цепко удерживавший за локоть ослепительно рыжую красотку. Вид у девицы был потрепанный и несчастный, и, едва переступив порог, она трогательно заверещала:

- Ваша светлость, не погубите!..

- Привет, Огонек, - отмахнулся Рекифес. – Ну-ка прикрой пастишку. Месьор Эпиналь, вам придется обождать... Шетаси, какого ляда? Это ж дело медного сикля не стоит, Огонька мы все знаем, как облупленного. Ты зачем его сюда притащил? В Алронг его, самое ему там место!

- Кхе, - с достоинством изрек уль-Айяз. Месьор Эпиналь с понятным удивлением в подслеповатых глазах уставился на рыжую девицу, явно озадачившись вопросом, кто перед ним, мужчина или женщина? – Тут такая, извольте видеть, карусель вышла, иначе разве стал бы я беспокоить вашу светлость по пустякам... Иду это я через Ламлам, значок убрал, само собой. Это тело подпирает собою таверну «Скрещенные ключи», зазывно эдак улыбится и ручкой машет. При том, что «Ключи» - не его территория, то есть делать Огоньку там совершенно нечего. Я подхожу, и что же? Тело, глядя ясным взором, предлагает мне свои похабные услуги за двадцать талеров. Смотрю я на тело попристальнее, и что вижу? Что оно вышло на промысел, по самые уши нанюхавшись лотосу!

- Это неправда…. – жалобно вякнула – или все же вякнул? – Огонек.

- Огонек, - чуть подавшись вперед, проникновенно вопросил Рекифес: - Скажи-ка, милочка, по доброте душевной и старому знакомству, где это ты разжилась лотосом? Только не ври, что уже год в глаза понюшки не видел. Будь ты в здравом уме, ты что, не признал бы почтенного уль-Айяза?

- Ничего не знаю, - Огонек, тряся рыжими лохмами, нервно затоптался на месте.

- Тогда на выбор, - голосом, исполненным искреннего сочувствия, продолжал месьор Рендер: - Ты героически молчишь, отказываясь выдать, где и у кого прикупил зелья, получаешь свои двадцать горячих и отправляешься на две декады в Алронг – если судья попадется добрый да отзывчивый, и не обратит внимания на твои прошлые подвиги. В Алронге сотоварищи по камере первым делом задирают тебе юбчонку, и обнаруживают там – что?

Огонек хлюпнула носом и трагически прижала руки к накладному бюсту.

- Или ты мне сейчас все рассказываешь, как на исповеди – у нас тут и жрец имеется, кстати говоря – и под бдительным присмотром почтенного Шетаси отправляешься к Молчаливым Сестрам. Мыть полы, перебирать чечевицу, ухаживать за болящими и отучаться от пагубной отравы. Отучить тебя быть шлюхой, к сожалению, никто не в состоянии. Итак, моя милая?

- Вечно ваша светлость все на свой лад вывернет, - проворчал Огонек. – Ладно, ладно, Монашки будут посимпатичнее тюремщиков Алронга.

- Я знал, что мы договоримся, - пристукнул кулаком по столу месьор Рендер. – Шетаси, возьми это тело под ручку, отведи куда-нибудь и пусть оно тебе изольет душу. Да в подробностях!

- Слушаюсь, ваша милость! – браво пристукнул растоптанными каблуками уль-Айяз, увлекая поддельную красотку за собой. На пороге та обернулась, послав дознавателю обольстительную, как ей думалось, улыбку.

- Какое омерзительное и растленное создание! – месьора Эпиналя передернуло.

- Кто, Огонек? – рассеянно переспросил Рекифес. – Не сказал бы. Его вина лишь в том, что у него ветер в голове. Но у него имеются глаза и уши, он многое знает и частенько делится с нами. Конечно, следуя букве закона, его давно стоило бы отправить на Соленые озера – но где мне взять столь толкового осведомителя?... Итак, месьор Эпиналь, чем вызвано ваше праведное негодование на сей раз?

- Осознанием того, что во вверенный вам город прибыл закосневший в пороках своих жулик и мошенник! – не замедлил с ответом почтенный Эпиналь.

- Еще один. Вдобавок к уже имеющемуся здесь обширному набору, - уточнил верховный дознаватель. – Который именно?

- Тот, что имеет нахальство именовать себя незаконно присвоенным титулом и именем Кебрадо лос Уракки, графа Ларгоньо! – с немалым пафосом и плохо скрываемой застарелой ненавистью произнес, как выплюнул, месьор Эпиналь. – Мне доподлинно известно, что никакой он не граф и не имеет ни малейшего отношения к семейству лос Уракка, а бумаги ему наверняка выправили на Ишлазе, если не в «Золотом пере», то у Резобарры в «Камнях и книгах»!

- А я и не знал, что Резобарра занялся подделкой верительных грамот, - Рекифес притянул к себе растрепанную книгу, сделав пометку на краю относительно чистого листа. – То есть в беседе с ним я могу сослаться на ваши сведения, почтенный Эпиналь?

- Э-э… лучше не стоит, - бойкий старец смешался и смутился.

- Тогда чего вы от меня хотите? – перешел к сути дела Рекифес Рендер – зная, что в противном случае он обречен выслушивать горячую, но не совсем внятную проповедь.

- Чтобы вы исполнили свой долг, арестовав упомянутого самозванца лос Уракку и отправив его за решетку!

- По какому обвинению? – осведомился Рендер.

- В присвоении чужого имени и… и… - Эпиналь судорожно задергал руками, от негодования не находя подходящих слов.

- Эдак мне три четверти города посадить придется, - меланхолично заметил месьор Рекифес. – Потому как они все присвоили себе чужие имена, а то и прозвища, и ничего – живут… У вас есть какие-нибудь доказательства сказанному, месьор Эпиналь – ну, кроме вашего слова?

- Он чернокнижник, чароплет, мошенник и явился сюда, вынашивая черные замыслы! – Эпиналя аж подбросило на казенном табурете. – Он есть само зло в человечьем обличье!

- И что с того? – поскучнел голосом месьор Рекифес.

- Как – что?! – старец вцепился в свой посох, как утопающий в соломинку. – Разве не в этом состоит ваш долг – в пресечении злодеяний и уличении виновных?

- Вот именно, в пресечении и уличении, - дотошно напомнил верховный дознаватель. – Упомянутый же вами человек пока не совершил ничего, за что я мог бы обрушить на него кару нашей расшатанной махины правосудия... Вы мне, месьор Эпиналь, лучше разъясните вот какой казус, - он пошелестел бумагами в поисках нужной, - отчего вы, лично вы, вместо спасения душ и распространения благодати, занимаетесь деяниями, в точности характеризуемыми статьями Королевского Кодекса 13 и 14, раздел три, «О жреческих обязанностях», как подстрекательство, а также статья 20, распространение заведомо клеветнических сведений?

Месьор Эпиналь побагровел ликом. Взял себя в руки, выпрямился и ответил с наивозможным достоинством:

- Зрю я в словах своих не клевету, но правду истинную, коей служу денно и нощно, не щадя самого живота своего и бдительным оком взирая за неправедными…

- То есть оргию, которую давеча учинили служительницы Иштар, вы видели самолично? Может, даже принимали в ней участие? – хмыкнул Рендер. – Почтенный Эпиналь, послушайте доброго совета – уймитесь. Не расшатывайте стены в нашем доме, они и так держатся на честном слове. Иштарийки сделали много хорошего для города, и я не собираюсь закрывать их обитель на основании ваших доносов. Мать-настоятельница Сехметта – достойная женщина. Мне не по душе ваши намерения вывалять ее имя и ее веру в грязи.

- Я опоздал, эта змея и прохиндейка вас подкупила, - скорбно изрек месьор Эпиналь.

- Ни в коем разе и ни единым талером. Но я вижу ее дела и вижу ваши, с позволения сказать, деяния…

- Да кто дал вам право решать и судить? Вам неведома истина, вы не узнаете ее, даже если столкнетесь на площади лицом к лицу! – возмущенно взвизгнул Эпиналь. Верховный дознаватель пожал плечами, рассеянно погладил по спине свернувшегося на краю стола позолоченного дракона с короной на голове и скипетром в лапах:

- Я делаю то, ради чего меня сюда прислали. Мне, как и вам, не по душе этот зловонный и продажный городишко. Будь моя воля, я спалил бы его, а пепелище засыпал солью. Но я должен поддерживать здесь порядок, защищая невинных и карая виноватых – лишь в том случае, когда они действительно виновны и неповинны. Я слышал, меня тут уже успели прозвать Чумой – ну так я ей и стану. Чума не делает разницы между богатыми и бедными. Перед ней все едины, она жестока, но справедлива по сути своей. От нее нельзя откупиться, нельзя убежать, нельзя уговорить и улестить. Пусть я всего лишь человек, облеченный властью – но я добьюсь того, чтобы закон здесь стал тем, чем ему положено быть – мерой весов, а не дубиной. Или сдохну, пытаясь, - месьор Рекифес Рендер сам не ожидал от себя подобного красноречия.

Эпиналь таращился на него со смешанным выражением грусти и сочувствия на морщинистом лике. Убедившись, что дознаватель все сказал, старец поднялся, хмуро подведя итог беседы:

- То есть Уракку вы арестовывать не станете?

- Без доказательств – не стану, - подтвердил Рекифес.

- Ну и пес с ним. Благослови тебя Светозарный, сын мой, и так далее, и тому подобное… - месьор Эпиналь подхватил посох и заторопился к выходу. Верховный дознаватель вернулся к россыпям бумаг, с облегчением отметив – головная боль прошла. Пусть ненадолго, но в этой жизни учишься наслаждаться и малыми радостями. А почетный Эпиналь пусть портит жизнь кому-то другому.

На всякий случай Рендер кликнул секретаря, приказав отыскать и собрать воедино все сведения о личности, именующей себя графом Ларгоньо из Зингары.

Почтенный же Эпиналь, спешно выйдя во двор Дознавательной Управы, завел разговор со скучающими караульными. Ожидая, пока к воротам не подойдут уль-Айяз и сопровождаемый им Огонек. Почтенный Эпиналь тут же, как клещ, впился в старшего письмоводителя, уверяя того, что пребывание в общине Молчаливых Сестер отнюдь не послужит укреплению нравственного стержня в душе заблудшего Огонька, но, напротив, только повредит этой неустойчивой душе. Вот если бы наказание отбывалось в митрианской обители…

- Сколько дадите, святой отец? – перебил уль-Айяз. Достойному блюстителю совершенно не хотелось тащиться по жаре на другой конец города, и было все едино, куда пристроить задержанного. Огонек рассказал все, что знал – ну так пусть катится на восемь сторон света.

Сошлись на десяти талерах. Огонек запротестовал было, но схлопотал от Шетаси снисходительную затрещину и примолк. Засим они и разошлись: почтенный уль-Айяз направился в ближайшую таверну, а Эпиналь, на удивление ловко препятствовавший всем попыткам Огонька сделать ноги – к храму Возвышенного Просветления.

История 9. «Любовники».

«Коварство и любовь»

- …И, когда он произнес последнее из круга заклинаний, окропив алтарь кровью невинной жертвы, образы на фреске ожили. Чудовище разинуло клыкастую пасть, ревя и хлеща себя хвостом по бокам, амазонка же прицелилась в магика из лука, - Альс сделал паузу, чтобы перевести дыхание и отхлебнуть из подсунутого кубка. Слушатели нервно зашептались, требуя продолжения истории.

- Дальше-то что? Что дальше было? – Ши оказался самым нетерпеливым и неспособным держать язык за зубами.

- Дальше? – Аластор прищурился. – Маг воззвал к амазонке: «Прекраснейшая из живших на земле женщин, Фестия, не убивай меня – или убей, но прежде выслушай! В детстве я слышал легенды о тебе и был навсегда очарован ими. Много лет потратил я, изыскивая способ вернуть тебя в мир живых, и вот, наконец, моя мечта свершилась! Протяни же руку, воительница, и я вырву тебя из оков камня и плена стершихся красок! Ты снова будешь жить, совершать подвиги и…»

«Что ты сказал, несчастный, как ты назвал меня?» – нарисованная героиня опустила лук, и лик ее исказился скорбью.

«Фестией, - опешил маг. – Так именовали тебя хроники и летописи. Эта фреска – единственное твое подлинное сохранившееся изображение. Ее название начертано в углу, вон там, она называется «Побеждающая Фестия»…

«Идиот! – в гневе зарычала амазонка. – Мое имя – Гесиона, а Фестия…»

Ничего больше она добавить не успела – чудовище прыгнуло ей на спину и одним ударом лапы оторвало голову. Настоящая дымящаяся кровь хлынула со старой фрески, заливая грязные плиты давно покинутого святилища. Стена покрылась тысячами трещин, когда монстр разорвал ее своими стальными когтями и спрыгнул на пол.

«А Фестией звалась я, - сладчайшим из девичьих голосов сказало чудовище. – И я сотнями убивала героев и охотников за моей шкурой, ибо это доставляло мне несказанное удовольствие. Может, я не так хороша собой, как человеческая девица, но я куда могущественней и чары мои не утратили сил. К тому же она мертва, а я – нет».

- И что же сделал маг – повернулся и с воплями бросился бежать? – предположила Феруза.

- Нет, - мотнул головой Дурной Глаз. – Для начала он посмотрел на клыки и когти Фестии. На ее сверкающую чешую, от которой отскакивали стрелы и мечи, на ее мускулы и хвост со скорпионьим жалом. Вспомнил все, что читал о ней – и свою жизнь, потраченную на составление заклятья, способного оживить нарисованную фигуру. Маг взглянул в сияющие зеленью глаза чудовища, увидев в них отражение себя, и махнул рукой, сказав: «Почему бы и нет, в конце концов? Я влюбился в легенду, а она оказалась не такой, как я себе представлял. Не вешаться же мне из-за этого? Пойдем со мной, Фестия. Может, мы не покорим мир, но заставим его как следует встряхнуться!» Они вышли из старого храма и пошли вдвоем по пыльным дорогам, из города в город, из страны в страну, оставляя после себя смерть и ужас, но храня верность друг другу. Если кому из вас доведется когда-нибудь попасть в Ианту Офирскую, не поленитесь, сходите в храм Иштар Торжествующей. Там в левом пределе сохранилась замечательная фреска с изображением магика Аззамита и Фестии. Говорят, конец своей жизни они провели в Ианте, ибо жрицы признали их любовь угодной пред ликом богини и дали убежище, когда весь мир ополчился против них. Мораль же сей истории такова, - Альс состроил многозначительную физиономию: - Коли не хочешь разгневать женщину и стать ее врагом до конца дней своих – никогда ей не отказывай. Ибо даже с истинным чудовищем можно найти общий язык – но вот мой язык пересох, а ум иссяк, так что больше историй на сегодня не будет.

- У-у-у, - разочарованно протянули слушатели.

- Ничего не «у-у», - пресекла возмущение Феруза. – Хорошего понемногу. Быть того не может, чтобы у вас не сыскалось иного занятия, чем торчать здесь и слушать сказки!

- Дорогая, я еще не настолько устал и не разваливаюсь на части, чтобы… - попытался вмешаться Аластор.

- А я сказала – будет на сегодня! – заупрямилась гадалка. Спорить с ней никто не решился. Посетители «Уютной норы» потянулись к выходу, расплачиваясь за съеденное и выпитое. Альс и Феруза, продолжая препираться, но при этом обнимаясь, поднялись по узкой лестнице наверх. Косившийся им вслед Ши мимолетом отметил: Аластор совсем не против того, чтобы женщина распоряжалась его жизнь и временем. Эта парочка может сколько угодно переругиваться и ссориться, но во всем городе не сыщешь пары, которая была бы столь искренне и крепко привязана друг к другу. Причем – и это было редчайшим случаем, достойным занесения в городские хроники! – деньги не имели к этому ни малейшего отношения. Ибо что есть любовь в Шадизаре – товар, что продается и покупается наравне с прочими. Есть товар штучный, редкий и драгоценный, есть дешевый и доступный для всех, а есть Дурной Глаз и Феруза.

А еще на свете есть такой Ши Шелам, воплощение невезения. У которого нет денег на покладистых девушек с Ак-Сорельяны, улицы Тысячи Соблазнов. Которому указала на дверь Юнра Тавилау, наследница всех богатств торгового дома Тавилау – ее чопорной родне, видите ли, пришлись не по душе манеры и нрав Ши. Они постоянно беспокоятся о том, как бы он чего не спер – и как бы не воспользовался наивностью Юнры. Наивная девственница, ха! Да у младшей Тавилау счеты вместо сердца и грифельная доска с подсчетами доходов и расходов вместо души!

Оскорбленный женской неверностью Ши, прихватив с собой нежно побулькивающий кувшин («С тебя три талера!» - крикнула вслед Лорна), убрался на крыльцо. Страдать. Пусть некоторые в комнате на втором этаже сколь угодно разнообразно мнут простыни, исполняя «Танец тюльпанов», играя в «Ашореми идет за полог» и объясняются друг другу в высоких чувствах. Он никуда больше отсюда с места не сдвинется. Да провались они, все женщины мира!

Как назло, во дворе Ши поджидало иное искушение. Даже не подозревающее о том, что являет собой сущий соблазн для глаз Ши. Ибо, стоило бы Малышу хотя бы заподозрить приятеля в подобных неблагочинных устремлениях, юнец высказался бы со всей варварской определенностью. Подмел бы тушкой Ши двор, а остатки утопил в выгребной яме поназади таверны.

«Почему мир так несправедлив? – сидя на прогретых солнцем ступеньках, Ши Шелам мрачно созерцал, как Райгарх и Малыш увлеченно пытаются выбить дух из друг друга, орудуя тяжелыми дубинками. – Я ведь так немного прошу от жизни. Малышу ведь без разницы, кого иметь, девицу или парня, а мне… Мне было бы так хорошо – ну хотя бы один-единственный разок! Да вот беда – я понятия не имею, как растолковать этой орясине, что именно я от него хочу. Причем так, чтобы он не взбесился после первых же слов. Все они там, в своей Киммерии, поголовно сумасшедшие. Сношают овец, вырубают женщин из камня, поклоняются мертвому богу и безумной воительнице с окровавленным топором наперевес. Но, как только речь заходит о том, чтобы приласкать по-быстрому хорошего парня – так сразу в кусты и орать: «Нет, нет, ни за что!» Сколько людей в Шадизаре щедро бы мне заплатили за то, что Малышу может достаться совершенно бесплатно! Просто так. Просто потому, что он мне приглянулся. Я хочу знать, какова на ощупь его грива. Хочу увидеть его улыбку – и вызнать, способен ли он вообще улыбаться. Хочу увидеть его спящим. Хочу и ничего не могу этим поделать. Потому что боги слепили меня таким – должно быть, в тот день им хотелось посмеяться».

Дубинки соударялись с громким и четким стуком, словно гвозди в крышку гроба заколачивали. На крыльцо, с важностью волоча за собой длинный хвост, выползла Райгархова любимица, здоровенная пустынная ящерица по кличке Мириама. Уселась, раздувая горло и взъерошив изумрудно-золотой чешуйчатый гребень. Ши мучился телесным томлением, созерцая перемещения Малыша по двору. Следя за порывистыми, исполненными непривычной звериной грации движениями, за поворотом головы, за мимолетно вспыхивающими в светло-голубых зрачках юнца искорками азарта. Растравляя себе душу едким зельем, обжигающим похлеще алхимического «алого дракона», грезя наяву и не забывая прихлебывать из кувшина.

Урок завершился неуловимым в своей стремительности выпадом Райгарха – от которого Малыш ушел кульбитом через голову. Эффект был подпорчен тем, что на выходе из кувырка юнец, не рассчитав, свалился в разбитый Лорной небольшой фонтан. Райгарх довольно заржал, сообщил Малышу, что тот еще не безнадежен, и ушел помогать хозяйке таверны – то есть околачиваться поблизости и убеждать Лорну не стоять весь вечер за стойкой, а прикрыть корчму и отправиться на прогулку.

Малыш, тряся мокрой гривкой, протопал к крыльцу, и, аккуратно отодвинув Мириаму, плюхнулся рядом с Ши. Ящерица немедля взобралась юнцу на плечо. Невесть почему он ей приглянулся.

- Ши, чего такой смурной? Долги замучили, брюхо пучит или то и другое вместе?

- Очень смешно, - огрызнулся Ши. – Сам додумался или подсказал кто?

Малыш пропустил колкость мимо ушей, поерзал на ступеньке, явно не зная, как поступиться к разговору. Ши невольно сглотнул, глядя, как прозрачные капли скатываются по жилистому плечу и вниз, по длинной руке.

- Ши, мне нужен твой совет, - наконец напрямую брякнул юнец. – Я тут познакомился с девушкой…

- Ты имеешь в виду, встретил симпатичную овечку, привезенную из твоих родных гор, и собираешься ее купить? Вряд ли Лорна разрешит тебе держать живность в комнате, - уныло съязвил Ши. Да что за невезение такое, теперь и Малыш подался на охоту за юбками, а был такой славный замкнутый мальчик…

- Ши, я знаю, у тебя язык без костей и подвешен посредине, чтобы трепать им с двух сторон, но что мне делать? - в кои веки Малыш проявил начатки разума и не стал лезть в драку. – Она здешняя, я чужак. Я помог ей в беде. Она сказала, что благодарна и будет рада увидеть меня снова. Я понимаю – это были просто вежливые слова, они ровным счетом ничего не значат. Но она обещала завтра к полудню ждать меня возле Конного Поля. Может, она просто посмеялась? Ши, скажи, как мне поступить?

- Кто хоть твоя загадочная незнакомка? – через силу поинтересовался Ши.

- Ее зовут Серамис, - с готовностью ответил Малыш. - Она из Квартала куртизанок, но… но это неважно.

- Изрядно ж тебя проняло, коли ты готов простить гулящей девице ее ремесло, - признал воришка.

- Серамис куртизанка, а не какая-то гулящая! – оскорбился за свою подружку юнец.

- Всего-то разницы: визит к ней обходится не в три асса, а в полста талеров, клиентов она принимает не в грязной подворотне, а в чистенькой комнате, и умеет не только расставлять ноги, но еще и поддерживать беседу, - у Ши Шелама приключился разлив черной желчи, и он не обращал внимания на то, как хмурится юнец-варвар: - Послушай меня, Малыш. Беги, пока красотка не запустила в тебя свои коготки. Забудь ее. Она тебе не по карману. Эта ненасытная гиена вытрясет из тебя все до последнего медяка, после чего захлопнет двери и заявит, якобы в жизни тебя не видела. А ты по своей деревенской наивности будешь хлопать ушами и страдать над своим разбитым сердцем. Все они одинаковы, эти женщины, все хотят только одного – денег, денег и еще раз денег. И добро б ты еще что-то получил в обмен на свои золотые! Даже не мечтай, она никогда не допустит тебя до своей постели, позволив разве что подержаться разок за задницу!..

Мириама разинула пасть и предостерегающе зашипела. Ши взглянул в глаза собеседника, ставшие из светло-голубых почти черными от плохо сдерживаемой ярости, осекся и торопливо вскочил:

- Слушай, я совсем забыл. У меня дела. Увидимся завтра. Потолкуй с Ферузой, она в этих делах соображает куда лучше мужчин. Или с Кэрли. Девочки точно тебе что-нибудь присоветуют. А мне бежать надо, вот прямо сейчас…

Со двора Ши и впрямь выбежал – трусцой и опасливо косясь через плечо.

«Поздравляю, Ши, ты снова все испортил. А мог бы дать ему пару полезных советов касательно надлежащего обращения с девицами, помочь добиться успеха у его вертихвостки и стать лучшим другом. Но нет, тебя же потянуло высказаться начистоту! Кто тебя за язык тянул, Ши? Дураком ты родился, дураком и помрешь!»

Он свернул за угол и едва не сбил с ног невысокую девицу. Та испуганно отшатнулась назад, явно приготовившись кричать и браниться – но вместо этого озарилась улыбкой:

- Ши! Ой, ну как ты вовремя! Я тут заплутала в вашем Нарикано, и дорогу толком спросить не знаю как…

Одна из богатейших девиц и невест Шадизара стояла посреди Обманного переулка, одетая горожанкой средней руки, теребя висевшую на шее нитку янтарных бус. Острый носик, серые глазища, узел пепельных волос, перетянутых зеленой лентой, и стройная фигурка.

- Юнра, - пребывая в некотором обалдении, вымолвил Ши Шелам.

- Ты же на меня не в обиде? – девица ловким движением подхватила его под руку. – Сам понимаешь, ссориться с отцом и дядюшкой мне совсем неохота, вот я и сделала вид, что послушалась и выгнала тебя. Правда, у меня здорово получилось?

- Правда, - оторопело кивнул Ши.

- Теперь и они довольны, что добились своего, и я – они больше не следят за каждым моим шагом, - весело тараторила Юнра Тавилау. – Рано или поздно я их приберу к ногтю, но пока еще не время. Ши, ну неужели ты всерьез думал, что я могу тебя прогнать? Вот глупый-то!

- Глупый, - с облегчением согласился Ши. – Что я могу поделать, если в твоем присутствии я всегда дурею? Пойдешь со мной в Гранатовые сады? Там какая-то новая плясунья, офирские вина со льдом, а еще можно танцевать хоть до утра…

- А вот и пойду! – словно бросая вызов невесть кому, согласилась Юнра.

Несбыточные мечты и клятвы никогда больше не знаться с коварными женщинами были временно позабыты. Юнра была рядом, Юнра сама отыскала его в городе – а это кое-что значило, коли девица с улицы Изис самолично, без телохранителей и паланкина, отправилась разыскивать своего дружка. За один такой поступок можно было простить Юнре многое.

История 10. «Луна».

«Все средства хороши!»

Две декады порой мелькают стремительнее, чем падают капли в клепсидре, а порой тянутся расплавленным тягучим смоляным варом. Две декады – срок, достаточный для того, чтобы разведать и разнюхать. Около полудня, когда все живое скрылось в тень и сонно дремало, всхрапывая и нервно хватаясь кто за ключи от лавки, а кто за руку молодой жены, Джай Сиггдим украдкой вернулся в «Уютную нору». Маленькое сообщество немедля собралось на задней террасе, выходивший в разбитый Лорной садик, и Джай развернул принесенный свиток.

- Смотрите сюда. Вот план «Полумесяца» – настолько подробный, насколько можно. Сразу имейте в виду – как только смеркается, в сад выпускают собак. Да не просто свору брехающих шавок, а офирских мастиффов, которых не приманишь и прикормишь, - говоря, Джай водил пальцем по линиям на свитке, складывающимся в очертания большого дома с несколькими примыкающими башенками-флигелями. – Вот это – лаборатория. Нам туда соваться не с руки, да и незачем…

- Чем это так сильно пахнет? – перебил Хисс, выразительно раздувая ноздри. – Вроде как золотой илангой? Милые девушки, кто из вас и в честь какого праздника разорился на духи с илангой?

- Не я, - Феруза и Кэрли удивленно переглянулись.

- Иланга и жасмин, - тоном искушенного знатока подтвердил Ши. Воришка шмыгнул за спину Джая, встав на цыпочки и шумно принюхавшись. Довольно осклабился: - Джай, да ведь это ты у нас благоухаешь, аки процветающая лавочка с дорогими ароматами! А это что? – он выбросил руку, ловко подцепив и выдернув из-под воротника рубахи Джая цепочку тонкого плетения, сверкнувшую червонным золотом. – Провалиться мне на этом месте, служба чернокнижникам на удивление выгодна!

- Ши, заткнись, - злобно прошипел Джай, возвращая цепочку на место.

- Джаааай, - укоризненно протянул воришка, - как тебе только не совестно? Принимать подарки от мерзостного колдуна!

- Никто мне ничего не дарил, и вообще – не твое собачье дело! – огрызнулся Джай.

- Значит, дела обстоят еще хуже, - осуждающе поцокал языком Ши. – Пребывание в обществе магика довело тебя до того, что ты начал сам покупать себе безделушки и духи. Явно с целью произвести впечатление – но на кого, спрашивается? Давеча, помнится, Малыш на удивление изящно выразился… Как же он там сказал? – Ши зажмурился, вспоминая: - А! «Муж женовидный в собранье достоин хулы и презрения!..»

- Зато ты достоин исключительно пинков и поношений, - вмешалась Феруза. – Ши, в самом-то деле, закрой рот. Джай исполняет то, о чем мы его попросили. Между прочим, рискуя жизнью! И влип он в это по твоей вине! А ты сидишь, ровным счетом ничего не делая, только зубоскалишь попусту!

- Да я просто пошутить хотел… - опешил воришка.

- Вот и шути в другом месте, - поддержал Ферузу Альс. – Джай, не обращай на него внимания. Это ведь Ши, у него голова мякиной набита. Излагай дальше.

- Книги в основном собраны в библиотеке, в полуночной башне, - Джай, мрачно зыркнув в сторону примолкшего Ши, указал на пятиугольное строение. – Высота башни – около тридцати с лишним локтей. Три яруса, окна есть, но узкие и забраны решетками, утопленными в камень. Вырвать не получится и подпилить прутья тоже, слишком много шума. Наружного входа в башню нет, попасть в нее можно только из особняка, через галерею на втором этаже. Еще часть книг, наиболее ценных и любимых, Рилеранс держит в рабочем кабинете, чтобы всегда были под рукой. Такой трехстворчатый шкаф черного дерева с замком кофийской работы. Взломать сложно, но можно, я примеривался. С десяток книг хранятся в спальне – но там я вообще представления не имею, как и что. Спальня расположена на третьем этаже, окнами в сад, вот здесь. Кабинет – вот тут, неподалеку от галереи и входа в книжное хранилище…

- Странно и преудивительно, что тебе ничего не ведомо о состоянии спальни господина чародея, - вполголоса заметил Ши. Малыш съездил ему кулаком по спине, воришка возмущенно ойкнул.

- Охрана, домочадцы, челядь? – деловито спросил Хисс, придвинув к себе план.

- Охраны изрядно, - с горечью признал Джай. – Все благодаря этому чокнутому митрианскому проповеднику. После его выходок клиент предпочел нанять дополнительных людей, так что теперь в особняке околачивается три десятка опытных мордоворотов из Гильдии Мечей. Днем пять-шесть человек посменно надзирают за входами и выходами. Остальные торчат в караулке, режутся в кости, но бдительности не теряют. Ночью где-то с десяток, чередуясь, бродит с собаками вдоль ограды, проверяет сад и опять же все двери, чтобы были на замке. В лаборатории денно и нощно постоянно околачиваются трое доверенных подручных Рилеранса, спят и едят они в помещении по соседству. Домочадцев у колдуна нет, а прислуги в целом наберется человек двадцать – кто в кухне, кто прибирается в доме и ходит за покупками, кто ухаживает за садом. Женщин – ни единой, это слухи верно говорили.

- Эдакая крепость, - задумчиво изрек Аластор, завладев свитком. – Но, как убедительно доказала история, нет на свете таких крепостей, которых нельзя было бы взять – штурмом в лоб или обходом с тыла… Нам бы лазейку. Маленькую такую, совсем крохотную лазейку, в которую мы могли бы незаметно шмыгнуть и столь же незаметно убраться. Есть соображения касательно лазеек?

- Промежуток между обходами патрулей, - подал голос Малыш. – Можно попробовать проскочить по одному.

- Псы, - напомнила Кэрли.

- Состряпаем «утреннюю свежесть», чтобы отбить запахи, - нашел решение юнец. – Если идти поодиночке и двигаться достаточно быстро, не учуют. Соберемся… - он воззрился на план, озадаченно почесывая в затылке, - соберемся вот здесь, у подножья башни. Тут должен быть небольшой закуток, сядем в него и притаимся.

- Хорошо, - без малейшей усмешки в голосе одобрил Аластор. – Дальше?

- Дальше в точно обусловленный момент Джай отпирает замок на одной из дверей, мы проскакиваем внутрь и запираемся, - подхватил Хисс. – В этом случае караульные ничего не заподозрят. Джай, как насчет обходов внутри особняка?

Сиггдим задумался.

- Постоянных обходов нет, - наконец медленно проговорил он. – Рилеранс полагается на караульных снаружи. Однако порой страже приходит в голову мысль пройтись по этажам и проверить, все ли спят и не бродит ли кто из прислуги там, где бродить не полагается. Невозможно заранее предсказать, в какую ночь они решат пойти на ночную прогулку. Как правило, они проходят мимо покоев чародея к комнатам слуг, заглядывают на кухню – и возвращаются в караулку.

- Значит, нас интересуют кабинет и библиотека, - подвел итог Аластор. – В спальню, пожалуй, мы лезть не станем. Конечно, было бы весьма познавательно там пошарить – но, боюсь, для этого нам придется учинить какое-нито светопреставление, способное выманить Рилеранса из его норы. Скажем, подпалить казармы Сыскной Когорты или уговорить сотню-другую ненавистников колдунов придти и закидать особняк камнями. Но я предпочитаю работать в тишине и покое, а не под треск огня и вопли фанатиков… Джай, где и когда ты сможешь впустить нас?

Похоже, Джай немало поразмыслил над возможными планами, и потому не замедлил с ответом:

- Дверь рядом с кухнями. Вот эта, - для пущей наглядности он поставил крестик рядом с нужной дверью. – Вторая от дальнего полуденного угла. Выкрашена зеленой краской, дверной молоток в виде бычьей головы, над ней – полукруглое окно-фонарь. Я буду там около первого послеполуночного колокола. Заходим, опускаем засов. Дальше вы идете сами, а я возвращаюсь. Два колокола вам на все про все, потом я вас выпускаю и снова запираю дверь. Оказаться под подозрением, сами понимаете, мне совершенно не хочется.

- Кстааати, - медовым голоском протянул Ши Шелам, - Джай, ты же ни словом не обмолвился касательно того, каково быть кухонным мальчиком на побегушках у колдуна! Как поживает почтеннейший ас-Равди – и как тебе с ним поживается? Изложи в подробностях, а?

- Джай, хочешь, я ему язык выдеру и прибью к воротам? – с готовностью предложил Малыш. Юнец-варвар оказался на редкость злопамятной тварью, он до сих пор не мог простить Ши, что тот в запальчивости обхаял его подружку.

- Да ну его, возиться еще со всякой болтливой гадостью, - брезгливо отмахнулся Джай.

- Если вы закончили препираться, то позвольте мне сказать, - до отвращения скрипучим и въедливым голосом напомнил Аластор. – Я еще поразмыслю сегодня и завтра, но план мне по душе. Стало быть, послезавтра в ночь выступаем. Джай, ты сможешь завтра днем улизнуть, чтобы мы обговорили последние детали?

Джай пожал плечами:

- Не уверен…

- Если не придешь в «Нору», мы зажжем красный фонарь на чердаке дома, что на углу Кисиндо и Изис. Сможешь его увидеть?

- Смогу.

- Это будет знаком того, что план запущен и к нужному часу мы явимся на место. Джай, ты… - взломщик не завершил фразы, напряженно-настороженно вглядываясь в лицо сообщника.

- Что – я?

- Ничего. Все в порядке, Джай, мы на тебя надеемся. Ты же нас не подведешь?

- Что ты хотел ему сказать? – спросила гадалка у Аластора, когда Джай, поведав об установленных в доме разнообразных ловушках, покинул таверну.

- Сам не знаю, - честно признался Дурной Глаз. – Что-то мне в нем не понравилось. В словах или в глазах. Нет, я понимаю, ему сейчас несладко – и любой из нас на его месте чувствовал бы себя не в своей шкуре. Что-то мелькнуло и сгинуло, как луна на зыбкой воде, а что – не разберусь.

«Старые способы – всегда самые действенные. Нечего лишний огород городить», - заявил две декады тому Хисс, излагая компании свой замысел. Вышло в точности по его слову. Шумная драка, затеянная подле ворот заднего, хозяйственного двора особняка Рилеранса. Драка не шуточная, но серьезная – предусмотрительный Хисс нанял парней из мелкой шайки, понятия не имевших, зачем и кого они лупцуют, но получивших строжайший наказ: кулаков не жалеть, показанного им человека измочалить как следует.

Ас-Равди как раз вышел во двор, передохнуть от кухонного чада и перекинуться словечком с караульными. Сторожа поленились разнимать потасовку – все какое-то развлечение – но туранец рявкнул на дерущихся. Те разбежались, бросив недобитую жертву.

Которая была готова отблагодарить спасителя каким угодно способом.

Сплетни о Хурмане ас-Равди, гулявшие по Шадизару, не лгали. Хмурый уроженец Турана и в самом деле предпочитал парней – девицам, а в исполнении своих желаний был неутолим и ненасытен. Джай сполна узнал это на своей шкуре в первую же ночь пребывания в особняке, когда ас-Равди стащил его с тощего тюфяка, развернул спиной к себе и хлопнул ручищей промеж лопаток – мол, нагнись и не делай вид, будто ничего не понимаешь.

Пришлось стиснуть зубы, позабыть о гордости и терпеть. Да еще и подмахивать, ибо ас-Равди, как выяснилось, терпеть не мог наяривать в дупло бесчувственное бревно, способное только мученически кряхтеть и сопеть.

«Когда-нибудь я тебе за все отомщу», - мысленно посулил Джай. Однако дело, ради которого страдала его задница, было сделано – Сиггдима взяли подсобным рабочим на кухню особняка. Он получил возможность обшарить дом, он сумел найти общий язык с ас-Равди – между прочим, тот оказался весьма щедр к своему дружку – он фактически совершил невозможное, открыв путь к сокровищам дома чародея.

«Только вот зачем я все это делаю? – Джай возвращался на улицу Кисиндо нарочито кружным путем, выбирая малолюдные переулки. Короткая тень озерцом плыла у него под ногами. – Не из-за того, что они – мои друзья. Только глупцы навроде Малыша верят в дружбу. Ее не существует, особенно здесь, в нашем продажном городе. Не из-за дела, сулящего хороший доход и славу. Но в надежде посрамить Альса».

Это было чистой воды правдой. Джай Сиггдим завидовал Аластору Дурному Глазу: его известности, его жизни, такой легкой, красочной и шумной. Хорошо подвешенному языку и способности справиться с любым замком, сработанным из холодного железа или сотворенным с помощью чар. Завидовал скрытно и безнадежно, зная, что никогда не сможет сравниться с Альсом.

Но сейчас… Сейчас у него впервые в жизни появился шанс. Он жил в доме колдуна. Рядом с человеком, который мог бы сделать его другим, мог поделиться частичкой своих знаний – или хотя бы подсказать, как их искать. У Джая было, чем заплатить – у него имелся секрет, обладание которым делало его чем-то бОльшим, чем мальчик на побегушках и безропотная подстилка старшего кухаря.

«Что, в сущности, нас связывает? Да, мы шайка, но закон улиц гласит – каждый сам по себе, каждый сам за себя. Мне достаточно просто намекнуть и больше ничего. Пусть приходят, пусть пытаются исполнить задуманное. Каждый добивается своих целей теми способами, какие ему доступны».

Над парадными воротами особняка Рилеранса покачивался, отбрасывая прохладные блики, крытый серебряной краской полулунный диск – из-за которого дом прозвали «Полумесяцем». Джай миновал ворота с узорным переплетением чугунных листьев и стеблей, свернув за угол и оказавшись перед куда более скромным хозяйственными воротами и пустынным двором, залитым ослепительным солнцем. Скучающий Хурман ас-Равди стоял, привалившись к распахнутым дверям кухонь, тонким рыбным ножом чистил ногти. Завидев Джая, туранец мотнул остриженной налысо башкой, обмотанной красным платком, и хмыкнул:

- Бабушку навещал или дядюшка занемог?

- Друзей ходил проведать, - честно признался Сиггдим.

- А чего мрачный такой?

- Да повздорили малость…

- Ужин велено подавать к седьмому вечернему колоколу, - бросил ас-Равди. – Будут гости.

- Понял, - Джай скривился при мысли о том, что опять придется сидеть, согнувшись над корзиной, чистя скользкую вонючую рыбу или тонко срезая кожуру. Туранец крутанул нож, указав лезвием на дверь конюшен и сопроводив сие нехитрое действо многозначительной ухмылкой.

«Ну вот, еще того не лучше. Мало мне суеты на кухне, еще и ублажай эту сволочь».

Джай заставил себя улыбнуться в ответ. И чуть позже - двигаться под заинтересованное фырканье лошадей, принимая размашистые толчки и порой вскрикивая. Не от неподдельной страсти, а от вполне реальной боли.

История 11. «Колесо Фортуны».

 «Раз пошли на дело…»

Вечер перед грядущей вылазкой в особняк на улице Кисиндо отличался от любого иного завершающегося дня лишь тем, что Лорна наотрез отказалась подавать компании что-нибудь крепче перебродившего кобыльего молока и свежего виноградного сока. Истолковав свое решение просто и ясно:

- Вы и так слегка чокнутые. Не хватало еще явиться пьяными на дело. Позор на всю Замору с Коринфией впридачу. И не надо так умильно на меня таращиться, все равно не налью. Вернетесь живыми и здоровыми – обещаю, поставлю «Лозу Либнума». Да, Ши, за счет заведения. А теперь отстань от меня. Коли нечем заняться, поди тарелки помой.

Желания возиться с грязной посудой у воришки не было ровным счетом никакого. Присев на крылечке, он принялся развлекать девушек и Малыша историями об удачливых ворах былых времен и легендарных великих ограблениях. Альс и Хисс позаимствовали у Ферузы белый шелковый платок, разложив на светлой ткани уйму железок вычурной формы и загадочного назначения. Всякая снасть была тщательно осмотрена, смазана, уравновешена, заточена и, будучи признанной годной и готовой к работе, размещена в надлежащем месте в кожаном кошеле.

- А еще не так давно был такой случай, - разливался Ши Шелам. – Когда окончательно порешили, что Замору берет под свою руку Немедия, в Аграпуре снарядили здоровенное посольство. Говорят, в нем было не меньше сотни верблюдов с дарами Трону Дракона, и в числе прочих подарков везли знаменитую Звезду Пустыни. Алмаз желтого цвета размером с куриное яйцо, а то и поболе. Только не думайте, что это султан по доброте душевной расщедрился и решил распотрошить дедушкину кубышку. Подвох крылся в том, что, будучи подаренной, Звезда приносила своему владельцу исключительно несчастья да беды. Когда ее крадут – ничего, камень как камень, блестит да сверкает. Зато когда ее со всем почетом да уважением вручают заклятому другу, навроде как туранцы преподнесли Немедии – тогда да, жди нестроения великого и напастей ужасных.

- Врешь ты все, - усомнилась Кэрли.

- Не веришь, спроси Альса, - с достоинством возразил Ши. – Альс, ну правда же?

- Чистой воды правда, - кивнул взломщик, не поднимая головы и не отрывая взгляда от мудреного крючка с вплавленным в середину алым кристаллом.

- И что было дальше? – потребовал Малыш.

- Было то, что из Аграпура караван вышел, и в Бельверус прибыл, да вот только Звезды в шкатулке, хранившейся у старшего посла под подушкой, не оказалось. И еще пропало до кучи всяких сокровищ, которые вроде как хранились в сундуках, окованных каленым железом, запертых на три ключа на да четыре секретных замка. Все потому, что посольство на одну-единственную ночь задержалось в Шадизаре. Квартальные гильдии потом два месяца гуляли, не трезвея и не вылезая с Ак-Сорельяны, выпивая за здоровье султана, да живет его потомство тысячу лет и не оскудеют его сокровищницы!

- А что сталось со Звездой? – полюбопытствовала Феруза.

- С тех пор Звезду никто в глаза не видывал и в руках не держал, - понизив голос, заговорщицким шепотом сообщил Ши. – Но знаете что? Джай как-то по пьяни сболтнул, якобы его дед, тот еще рукастый медвежатник, гулял с компанией, потырившей алмаз. И что дед якобы ведал, куда подевалась туранская блестяшка, в какую заповедную скрыню ее засунули в ожидании лучших времен. Да вот незадача: вскоре после этого дела у шайки, куда входил Джаев дедуля, возникли обширные разногласия с Красными Поясами из Скены. Пока эти разногласия разъяснялись, деда того, - Ши выразительно отчеркнул себе пальцем по горлу, - и больше о Звезде Пустынь – ни слуху, ни духу. Ни в нашем городе, ни в Туране, ни в Немедии, ни в Офире. Может, лежит она себе спокойно в чьей-то сокровищнице. Может, ее раскололи, пустив мелкие камни на кольца да безделушки для богатых дамочек. А может, она в тайнике ждет какого-нибудь удачливого парня, который пойдет вскапывать огород или с пьяных глаз споткнется о корень и шлепнется носом прямо в ямку.

- Но тебе не суждено стать этим парнем, - подвел итог Дурной Глаз, - если ты куда и упадешь – так только мордою в ослиную кучку, - он затянул ремни на обширном кошеле, потряс – не звякнет ли что. – Друзья мои и собратья, целуйте крепче наших красавиц, ибо роковой час настал. Все запомнили и накрепко усвоили, что им надлежит делать? Я занимаюсь шкафами и замками, Хисс – книгами… Хисс, ты список не позабыл?

Рыжий молча помахал в воздухе свитком, содержавшим перечень книг, якобы находившихся во владении магика Рилеранса – и которыми так жаждал завладеть заезжий зингарский гранд.

- Ши ищет тайники, помогает и по возможности не болтается под ногами. Малыш бдит, держа дубинку наперевес и пресекая любые попытки помешать нам в нашем богоугодном деле. Пресекает очень тихо, Малыш, ты вразумевши? Тихо. Очень тихо и еще тише. А не с шумом, гамом и поджогами, как принято в твоих родных краях. Чтобы нигде ничего не стукнуло, не брякнуло и не звякнуло.

- Да все я понял, - буркнул юнец.

Аластор глянул на него и задумчивости поскреб кончик своего замечательно горбатого носа.

- Альс, ну зачем вы его с собой тащите? – Феруза мгновенно уловила суть колебаний дружка. – С вами ведь еще идут ребята уль-Вади, будет кому присмотреть и пресечь…

- В чем-то ты, дорогая, права… - рассеянно согласился взломщик. – Но нельзя же всю жизнь держать мальчишку под замком во дворе. Когда-то ему придется сделать первый шаг.

- Но почему именно сегодня? Сыщется какое дело попроще, тогда и возьмете его с собой, - продолжала настаивать на своем гадалка.

- Именно поэтому. Охотничьего пса не натаскивают на домашних кроликах, - Альс принял решение. – Нет, Малыш идет с нами. А вы все молитесь за наше благополучное возвращение, идет?

- Катитесь, мальчики, катитесь, - Лорна помахала из-за стойки полотенцем.

Четверка покинула постоялый двор «Уютная нора», спустившись по скрипучей старой лестнице и встретившись на маленькой грязной площади с подкреплением, присланным Назирхатом уль-Вади – во главе с Кодо собственной персоной. Никто из приятелей Альса не сомневался в том, что ребятки уль-Вади явились для того, чтобы присмотреть за порядком и тем, чтобы в ходе вылазки не было прикарманено чего лишнего.

На город опускалась ночь – беззвездная, душная, напоенная запахами цветов из Гранатовых садов и нечистот с задворков Бычьего и Конного рынков. Болтливость Ши – должно быть, от волнения в предвкушении дела – многократно усилилась. Воришка вполголоса рассуждал о хитроумных ловушках, встречающихся в богатых домах, и пришел к удивительному по своей разумности выводу:

- От этих потайных капканов и незримых нитей хозяевам больше головной боли, чем подлинной защиты.

- В кои веки дело говоришь, - неожиданно для всех изрек Кодо. Кто-то припомнил поучительную историю Жебела, богатого ювелира с Ишлаза. До дрожи боясь грабительского нападения, Жебел до отказа начинил свой дом и лавку ловушками, обычными и магическими, и всякий вечер самолично заряжал их. Усилия торговца ни к чему не привели: однажды он перепутал порядок установки ключей в секретном замке, и его прихватило захлопнувшимися стальными челюстями. Жебел пытался освободиться, звал на помощь – но его домашние боялись ходить ночью по дому, опасаясь угодить ногой в капкан или быть испепеленными заклинанием. К утру Жебел истек кровью, а семейству пришлось изрядно раскошелиться на услуги мастеров и колдунов – дабы те разобрали коварные устройства и извлекли покойника. Состоянием же ювелира завладел его племянник, подделавший завещание и подкупивший стряпчих.

Шли прогулочным шагом, вроде никуда особо не спеша, но и не нога за ногу. Обычная компания, под вечер бредущая безлюдной улицей – то ли расходятся по домам из трактира, то ли, напротив, после дневных забот собрались в трактир или игорное заведение, где зазывно звенит шальное золото и перекатываются кости.

Нужный особняк отделяла от улицы высокая стена, утыканная поверху острыми железными шипами и бритвенной остроты глиняными черепками. Компания неторопливо прошлась вдоль длинной стены, пока не оказалась в темном тупичке. Свистнули веревки, лязгнули, раскрываясь в полете, строенные бронзовые крюки. Вот только что стояли в проулке люди – а вот их нет, есть только невнятные тени, а может, и теней-то нет, это всего лишь старые платаны еле-еле шелестят листвой под ленивым слабым ветерком.

Девять пар глаз пристально всматривалась в темноту, туда, где смутно вырисовывались очертания стен особняка, окна, закрытые прочными ставнями, сквозь которые не просочится и лучик света, башенки флигелей, крытые переходы и запертые двери. Тени ожидали прохода дозорных с собаками – но невидимая клепсидра уронила один десяток капель, затем другой, а сад оставался тихим и сонным. Дурной Глаз не выдержал первым. Прошелестел «Я сейчас», пушинкой соскользнул со стены, растворился в душной, прелой темноте между деревьями.

С тем, чтобы вернуться и тихо, успокивающе засвистеть сообщникам:

- Собаки на псарне, я их там запер и подбросил кое-чего душистого. Жрать не станут, зато понюхают – и зазря лаять не станут.

- Охрана? – деловито уточнил кто-то, неразличимый под натянутым на лицо черным платком-маской.

- С охраной что-то странное, - признался Дурной Глаз. – Сидят в своей конуре, и, судя по бледному виду, маются животами. Однако ж на ногах держатся…

- Может, их того, оприходовать по-быстрому? – судя по голосу, предложение исходило от Кодо.

- Я бы не стал… - Альс был известен своим пристрастием к тому, чтобы обделывать тайные дела по возможности не лишая никого жизни. – Но решение за тобой.

- К дверям, - скомандовал Кодо. Маленький отряд ссыпался с высоты забора в мокрую от вечерней росы траву, заскользил между деревьями, выходя к отмеченной на составленной Джаем карте двери.

Которая оказалась накрепко запертой изнутри.

Острожные подергивания, поскребывания и постукивания ничего не дали. Дверь высилась неприступным бастионом, не имевшим даже замочной скважины – ее по старинке и для пущей надежности закладывали изнутри тяжелым засовом. Злорадно скалилась медная бычья голова, сжимавшая в пасти кольцо дверного молотка.

- Ваш парень точно обещался быть здесь? – приглушенный шепот Кодо звучал на удивление спокойно. Кодо Ходячий Кошмар никогда не волновался понапрасну, предоставляя это занятие другим. – Это дверь, не какая-нито другая?

- Да та, та самая, - в недоумении откликнулся Хисс. – Может, мы рано?..

- Тогда подождем, - все тем же исполненным непоколебимой уверенности в себе тоном предложил Кодо.

Сообщники подождали. Еще подождали. Кто-то еле слышно чихнул в ладонь. Собаки не лаяли, охранники не топали по дорожкам, в саду вывел первую руладу невесть как прижившийся в Шадизаре соловей. Ши топтался с ноги на ногу, зыркая по сторонам и прикидывая, каковы его шансы, в случае чего, быстро и незаметно смыться.

А потом дверь бесшумно и легко открылась. Съездив по лбу тому предприимчивому типу, что сунулся поближе с целью выяснить: можно ли просунуть нож между дверью и косяком, и поднять засов?

За дверью стоял Джай - привычно хмурый и непривычно встрепанный. С притушенным фонарем в руке, настороженно вглядывающийся в темноту.

- Все здесь? – спросил он, когда незваные гости шустро проскочили внутрь, и запирая дверь сызнова. – Дозора не встретили? Сегодня моя очередь была на кухне помогать, так я им состряпал ужин.. – он еле слышно хмыкнул. – В самую меру, чтобы и от поста далеко не уйти, и пожаловаться неловко, и до сортира все время тянет.

- Молодцом, - одобрил Дурной Глаз. – А чего замешкался?

- Дела были, - туманно отозвался Джай.

Ши хмыкнул, но высказать свои предположения о том, что могло задержать Джая, не сумел – кто-то вовремя прихватил его за глотку, прошипев голосом юнца с Полуночи:

- Ши, заткнись.

- Да молчу я! – оскорблено просипел воришка, когда захват слегка ослабили. – Я ведь даже еще ничего не сказал!

- Вот и не говори, - на удивление мудро для своих юных лет заметил Малыш.

Из полутемной комнатушки общество двинулось дальше – через пустовавшие кухни, наверх по каменной лестнице со стертыми ступеньками, в застеленный ковром коридор, где веяло горьковато-приторным ароматом, мимо закрытых дверей с решетчатыми филенками, вверх, на третий этаж, к средоточию жизни особняка – хозяйскому кабинету.

Двоих громил, скучавших подле дверей, убрали из-за угла – среди пришедших вместе с Кодо парней имелся умелец по стрельбе из духовой трубки. Два быстрых свистящих выдоха, два вовремя подхваченных тяжелых тела, поворот отмычки в замке.

- А где скелеты и сушеные крокодилы? – искренне возмутился Ши Шелам, оказавшись в кабинете. Слишком простом и строгом, на придирчивый вкус воришки. – Где хоть одно завалящее чучело сколопендроморфы? Тут вообще некромант обитает или банкир какой с Золотой улицы?

На Ши прикрикнули. Ши напомнили, что истинная сила не склонна выпячивать свое положение, а сушеными крокодилами проходимцы и колдуны-самозванцы запугивают простецов, надеясь выманить побольше деньжат. После чего Ши, продолжавший недовольно бухтеть себе под нос, принялся осматривать огромный хозяйский стол на предмет потаенных ящиков. Дурной Глаз на пару с Мейегелем, умельцем из числа подручных уль-Вади, разглядывали огромный трехстворчатый шкаф офирской работы, вполголоса обсуждая, как бы половчее выпотрошить это чудище черного мореного дерева. Хисс занялся расставленными на многочисленных полках книгами – быстро и ловко снимая их одну за другой, пролистывая, изучая и возвращая на место. В определенных кругах Хисс был известен как Книжная Гарпия – прозвище, которого в среде книжников и антикваров удостаивались немногие. Хисс, казалось, знал о книгах все: когда, кем и при каких обстоятельствах был создан тот или иной ученый или колдовской труд, кто был первым переписчиком и кто рисовал картины, кто делал переплет и какова была дальнейшая судьба книги. Малыш иногда думал, что Хисс был бы счастлив, поселившись в какой-нибудь огромной библиотеке и с утра до вечера, а потом с вечера до утра обшаривая полки и шелестя пергаментными листами. Сам юнец с Полуночи находил подобное время провождение ужасно скучным, но что с них взять, с этих городских. Как правильно заметила Лорна, они тут все слегка сумасшедшие.

Сложные офирские замки не устояли перед сдвоенным напором отмычек и воровского опыта. Еле слышно звякнув и хрустнув, повернулись шестеренки и качнулись рычаги, открывая дверцы. Мейегель обрадовано сунулся внутрь, извлек толстую кипу бумаг, разворошил и разочарованно пожал плечами:

- Что-то я ничего в толк не возьму…

- Дай глянуть, - Дурной Глаз завладел бумагами и вскоре обрадовано потребовал: - Малыш, тащи мешок. Клиент-то наш, оказывается, не промах – не только с мертвяками беседует, но и с живых по три шкуры берет. Это долговые обязательства и заемные письма местных толстосумов. Может статься, эта груда телячьих шкурок содержит больше золота, чем все содержимое особняка. Если это и впрямь так, то достопочтенный уль-Вади будет нам благодарен под гроб жизни.

- И уделит не пятую часть от полученного, а целую треть, - поддержал Хисс, помахивая тонкой книжецей в зеленом мраморном переплете. – Одну отыскал.

Малыш растянул горловину просторного мешка, куда спешно отправилось найденное. Кодо пробурчал, мол, негоже это: считать неполученные доходы. Взломщики обыскали шкаф, позаимствовать все, что показалось им достойным внимания, после чего приступили к сложному делу запирания замков обратно. Ши обстукивал и чуть ли не обнюхивал стол – имелся у него такой врожденный талант, угадывая возможное расположение тайников – и уже достиг некоторого успеха. Одна из ножек стола оказалась полой, из нее извлекли тщательно замотанную в кусок атласа коричневую кость, тонкую и слишком длинную для человеческой руки. Малыш тут же предложил разломать ее и выкинуть в камин, но с подростком не согласились – еще неизвестно, какая дрянь вылезет в этот мир, если сломать эдакую косточку. Взять кость с собой, как заикнулся Ши, Аластор наотрез отказался – и в итоге трофей пришлось вернуть на место. Разочарованный Ши Шелам принялся один за другим открывать ящики, просматривая какие-то счета, выписки и заметки хозяина дома, но не находя ровным счетом ничего полезного. Правда, в дальнем конце одного из нижних ящиков сыскались песочные часы в костяном футляре с золотыми накладками. Оглянувшись по сторонам, Ши примерился уже сунуть добычу за пазуху, но его постигла неудача – стекло в часах оказалось слишком хрупким. Расколовшись, часы тоненько хрустнули у воришки в пальцах, бледно-розовый песок вытек через трещину наружу. На мгновение Ши показалось, будто он различает не звук, но далекую тень звука, похожее на звяканье оборвавшейся колодезной цепи, но воришка не придал этому значения. Чего только не померещится глухой ночью, когда ты обшариваешь чужой стол? Он прибрал футляр, как и намеревался – золото всегда остается золотом – а малую горку песка ладонью украдкой замел под край ковра. На всякий случай простучал ладно пригнанные друг другу доски и возрадовался: одна отозвалась не так глухо, как ее соседки. Неужели тайник под полом?

- Мейегель, поди сюды! Альс, тут что-то есть!

- Сейчас, - рассеянно отозвался Дурной Глаз. Он бродил вдоль стен кабинета, дотрагиваясь до обтянутых расписной кожей стен то здесь, то там, приподнимая картины и свитки – ровно искал нечто. Все знали, что в такие моменты взломщику лучше не мешать, а потому Мейегель присел на корточки рядом с Ши, принявшись аккуратно извлекать подозрительную доску. Под которой и в самом деле нашелся узкий встроенный ящик. А в ящике, разложенные по бархатным мешочкам и тускло блеснувшие, когда их вытащили на свет – драгоценности. При виде которых Кодо Ходячий Кошамр задумчиво изрек:

- Провалиться мне на этом месте, но сейчас таких уже не сыщешь… Это ж погребальные украшения. Из самой Стигии. Или с Шема, точно не скажу.

- Значит, наш дорогой клиент обчистил какую-то могилу или пирамиду, делов-то, - ухмыльнулся Ши, тщательно пряча приятно тяжелые мешочки. – Или с ним расплатились за труды этими цацками. Хисс, ты там окончательно в книжного червя преобразился?

- Я что-то запутался, - признался рыжий, кладя на край стола два внушающих уважение своей толщиной фолианта. – Вот две книги, подходящие под описание заказчика. Однако в первой не хватает титульной и нескольких первых страниц, так что я не могу в точности узнать ее название. А вторая… Вторая просто-напросто пуста, - он перелистнул чистые страницы, украшенные по краям замысловатым вьющимся узором.

- Бери обе, - рассудил Аластор. – И будет с нас. Пусть заказчик сам решает, что ему нужно.

Дурной Глаз наконец выбрал приглянувшееся ему место под одним из свитков, и теперь поглаживал стену и даже что-то ей нашептывал. Общество затаило дыхание, предвкушая маленькое чудо – говорили, якобы Альс любимчик Удачи, порой ему удается то, что другим ворам не по силам – но дождались только приглушенного щелчка и того, что малый квадрат стены распахнулся гостеприимной дверцей. Аластор потянулся было внутрь, остановился, задумался. Извлек из свои инструментов небольшие ювелирные щипчики, перерезав нечто невидимое и тоненько звякнувшее – сперва один раз, потом другой. Извлек из тайника плоскую шкатулку, обтянутую лиловым бархатом, заглянул внутрь, удовлетворенно кивнул:

- Живем, господа. И, по моему скромному разумению, не стоит больше искушать судьбу. Прибираем за собой и делаем ноги. Малыш! Малыш, душа моя угрюмая, это ведь твоя первая ходка? – подросток кивнул. – Тогда ты должен прихватить с собой что-нибудь. Традиция, знаешь такое слово?

- Знаю, - подросток огляделся по сторонам. – А что именно?

- Вещь, которая послужит тебе память и талисманом на счастье, – растолковал Аластор. Малыш недовольно нахмурился:

- Это дом колдуна. Вещь колдуна можно взять, только если убить ее владельца. Причем убить правильно, иначе накликаешь на себя беду. Лучше всего сжечь, но вы же не хотите поджигать дом.

- Малыш, твои варварские суеверия меня когда-нибудь с ума сведут, - трагически заявил Дурной Глаз. Из взломанного тайника он вытащил безделушку – причудливую серебряную монетку-шестигранник с изображением многолучевой звездочки посередине – и бросил ее Малышу: - Вот, держи. Храни и не теряй.

Подросток невесть зачем опробовал трофей на зуб, потер в пальцах и сунул в болтавшийся на поясе кошель. По его лицу было видно, что забирать монетку ему совершенно не хочется, но даже он понимает – сейчас неподходящий момент для споров. Требовалось привести кабинет в то же состояние, каким он был до визита незваных гостей: расставить на прежние места стулья и кресла, выправить покосившиеся картины и постараться скрыть факт отсутствия некоторых книг на полках. Завершив свои труды, сообщество, ступая как можно тише и стараясь не разбудить прислугу, которой уже была пора просыпаться и приниматься за дело, спустилось вниз. Открыли дверь, вышли в сад, наполненный предутренним неясным сиянием. Стоявший на пороге Джай сделал движение, словно собираясь вернуться назад. Альс придержал его за плечо:

- Ты куда, друг?

- Но мы же не можем оставить дверь открытой, - растерялся Джай. – Я останусь. Утром меня наверняка пошлют на рынок, и я смоюсь.

- А если утро начнется с того, что господин колдун обнаружит отсутствие любимых вещичек и устроит поголовный допрос всей прислуге? – напомнил Аластор. – Он может. Хочешь, чтобы тебе голову вывернули наизнанку и пошарили в ней на предмет – не знаешь ли ты чего?

Похоже, такой вариант развития событий Джаю в голову не приходил.

- Не беспокойся ты за эту дверь. Дело сделано, тебе незачем больше оставаться тут и рисковать понапрасну. Пошли.

- Он тут прижился, - съязвил Ши. После этих слов Джай, помрачнев, захлопнул дверь – даже не подозревая о том, что через несколько мгновений засов сам собой сдвинется с места и встанет в пазы, а замок на нем защелкнется, сыто клацнув. Компания в это время уже бежала через сад и карабкалась на стену, опасливо прислушиваясь к тому, как на псарне лениво перебрехиваются сторожевые псы.

- Колесо крутится, - задумчиво изрек Аластор, когда они удалились за пределы квартала Ламлам, удачно разминувшись с дозором городской стражи.

- Какое колесо? – не понял Малыш.

- Которое есть символический образ нашей жизни, - пояснил Хисс. – У Ферузы в колоде есть такая карта. Только что у тебя не было ничего – и вот уже есть все. Колесо повернется еще раз – и у тебя опять в кармане вошь на аркане. В этом и есть вся наша жизнь. Правители сменяются, то у тебя успех, то неудача, то опять успех – и демона лысого ты разберешься, почему так происходит. Почему один всю жизнь усердно лезет из шкуры вон, но у него так ничего и не выходит, а другому все само падает в руки. Это колесо жизни, Малыш.

- У нас говорят – удачи и неудачи людей сыплются из золотой мельницы, которую вращает Аса, - юнец достал серебряную монетку, подбросил. – Она волшебница. Одни видят ее безобразной каргой, другие – прекрасной девушкой. Что мельница, что колесо – не все ли едино?

- С философической точки зрения – совершенно все равно, - подтвердил Аластор. – Но мы-то знаем, что все философы – чокнутые старцы, которых в юности отшили подружки, оттого они и ударились в пустопорожние умствования и созерцание собственного пупка. И мы никогда не последуем их дурному примеру!

История 12. «Отшельник»

  «Истинное счастье»

У жителей окрестных домишек это местечко было известно как Плешка. Югер заброшенной и никуда не годной земли, заросшей бурьяном, лопухом и полынью. Еще тут прижились несколько чахлых одичавших яблонь, по осени дававших твердые и удивительно кислые яблочки. Весной на пустыре справляли свадьбы городские коты, не дававшие своим задушевным ором спать людям, летом тут выпасали коз – тощих, бодливых и пожирающих все подряд. Иногда Плешка становилась местом выяснения отношений – когда враждующие шайки назначали здесь стыки. Выжившие уходили с Плешки своими ногами, тех, кому не повезло, утаскивали приятели или бросали тут же, под глинобитными заборами в трещинах и облупившейся краске. Обыватели потихоньку обирали мертвецов и закапывали где-нибудь на том же самом пустыре, под чахлыми яблоньками. Ночами в бурьяне спали нищие и бродячие псы – мирно поделив укромные места между собой. Утром псы, отряхиваясь и зевая, убегали на рынки, а нищие, прокашлявшись, разругавшись и налепив на себя новые страшные язвы, разбредались по городу, клянчить подаяние.

Потому никто не удивился, когда утром из зарослей лопухов выбралось и восстало на ноги создание, с ног до головы закутанное в прохудившиеся отрепья, бывшие некогда хорошим плащом верблюжьей шерсти и хламидой навроде тех, что носят кочевники пустынь. Сказать что-либо о внешности бродяги не представлялось возможным – его лицо было скрыто грязными холщовыми лентами, виднелись только тусклые щелки глаз. Обычно так заматывались прокаженные, однако у загадочного типа не имелось при себе полагающейся больному проказой палки с колокольчиком и миски для подаяний. Да и вел он себя странно: неуклюже проковыляв по пустырю и спотыкаясь на всяком шагу, присел на обломок бывшей стены когда-то стоявшего на Плешке дома и глубоко задумался.

Размышлял он о причинах, в силу которых он оказался там, где оказался. И о причудах собственной памяти, всегда служившей ему верно и безотказно, а сейчас пребывавшей в глубочайшей растерянности.

Память уверяла: он прибыл в мир живущих по поручению своего господина с неким важным поручением, а потом… потом все таяло в дымке легкомысленного сиреневого окраса. Он помнил ощущение заточенности и пребывания в некоем маленьком помещении, помнил свое глухое и нарастающее раздражение – а потом его швырнули в бездну черноты и немоты, из которой он вынырнул вот здесь, на заброшенном пустыре. И собеседниками его были только две козы, продолжавшие щипать пыльную траву, да изникший невесть откуда тощий полосатый кот, усевшийся среди бурьяна и с независимым видом вылизывавший свой хвост.

И еще бродяга в драном балахоне был уверен в том, что потерял нечто доверенное ему. Нечто очень важное и опасное. Нет, не собственное имя, как с ним уже однажды случилось. Имя-то он помнил – а если бы опять позабыл, ему было достаточно посмотреть на старый медальон, болтавшийся на кожаном ремешке.

Его звали Леук.

И он был мертвецом.

Его существование среди живых закончилось много-много десятков лет тому назад. В тот тоскливый и страшный день, когда он осознал ограниченность собственного разума и скудность своих возможностей, поняв, что никогда не пойдет ответа на волновавшие его вопросы, не прочтет всех книг мира, но проживет унылой и заурядной жизнью многоученого книжника. Жизнь, зависящей от прихотей покровителей, которая в любой момент может быть прервана самой нелепой случайностью.

И тогда Леук обменял свою бренную плоть и свою душу на вечное служение. Он заключил договор и стал одним из слуг того, кого опасаются называть по имени, правителя Серых Равнин, куда ведут все пути живущих и где в равной степени получают воздаяние все, от короля до последнего нищего.

Быть мертвым, в сущности, оказалось совсем неплохо. Леука больше не беспокоили мелкие людские страсти, судорожные поиски истины и хлеба насущного, предки и потомки, борьба за место под солнцем, немилость сильных и зависть слабых. Он исполнял свою службу и расширял свои познания, беседуя с прибывающими на Серые Равнины и записывая их истории, за что вскоре получил прозвище Ловца Загадок. Господин был доволен им, Леук пользовался немалым его доверием, и вот, только поглядите-ка! – он торчит на каком-то пустыре и не может толком объяснить, как он туда попал. И где та вещь, что была ему доверена – вещь великой ценности и редкости?

Сидя на камне, яйца не высидишь, просиди хоть тысячу лет. Требовалось что-то предпринять. Для начала – обратиться с вопросом к той Сфере, которая теперь составляла часть сущности Леука.

Ловец Загадок прикрыл глаза, отделяясь от шумного, брызжущего жизнью мира смертных. Возвращаясь мыслью и разумом на бескрайние поля под выцветшим серым небом, где ветер носит облака пепла и легкие тени живших. Где едва различимо звучит пение одинокой струны, где больше нет горестей, боли и потерь – правда, нет и привычных смертным радостей. Прах среди блеклого света – и ни одна из этих теней не могла подсказать Леуку, что с ним случилось. Однако его отсутствие было замечено – и он уловил отголоски недовольства Хозяина Равнин Вечности. Хозяин желал видеть одного из своих преданных слуг – однако Хозяин мог обождать… самую малость. Хозяин был справедлив, позволяя своим слугам возможность исправить допущенные промахи.

- Мое пребывание здесь не связано ни с чьей кончиной, - сообщил пристально таращившемуся на него коту Леук, открывая глаза. Смерть не лишила его дара речи – но смертным его голос не нравился. Они говорили, что Леук скрипит несмазанным колесом или заржавевшей дверью в склеп – брошенный и наверняка населенный нечистью и злыми духами. – Стало быть, мертвые ничего не могут сказать мне. Посмотрим, смогут ли помочь живые.

Он поднялся, расправляя складки драных одеяний – из которых немедля пролился песок, серебристо-розовый песок Великих Равнин. С этим Леук ничего не мог поделать. Какую бы вещь он на себя не надевал – та мгновенно старилась, куда бы не шел – за ним оставалась едва заметная дорожка просыпавшегося песка.

Узнать, где он находится, не составило труда – первый же встреченный уличный торговец, едва только прикативший свою тележку и принявшийся раскладывать товар, сообщил Леуку, что Ловец Загадок пребывает в лучшем из городов Заката и Восхода, то бишь в Шадизаре Заморийском. После чего попытался продать ему пирожок. Со скидкой – как первому покупателю этого дня.

Чувства голода Леук не испытывал, но, порывшись в недрах балахона, извлек потертую монетку, приобретя пирог с требухой. Для кота, невесть отчего увязавшегося за ним. Кот в один присест сожрал подношение, облизнулся, потерся о ногу Ловца Загадок и решительно потрусил следом.

Так они и шли – высокий сутулящийся человек с наглухо замотанным лицом, в драной скабе кочевника-люйли, и семенящий за ним трехцветный облезлый кот. Город просыпался, и Леук даже находил некоторое удовольствие в окружающих его плотным облаком звуках и запахах человеческой жизни. Люди косились на него с подозрением, но и к этому он тоже привык. Ловец Загадок пока еще не ведал конечной цели своего странствия по городу, но знал, что в конце концов судьба приведет его именно туда, куда нужно – с той же неотвратимостью, с которой смерть настигает всякого из живущих.

Леук прошел мимо гостеприимно распахнутых ворот какой-то таверны. Над перекладиной болтался лист жести – присмотревшись, можно было различить изображенную на нем упитанную крысу с куском сыра в лапе. Несколько корявые буквы складывались в название – «Уютная нора». За воротами виднелся полуразвалившийся фонтан, украшенный позеленевшей фигуркой бронзовой цапли. Из раскрытого клюва птицы тонкой струйкой сочилась вода, а на парапете в обществе кувшина расслабленно восседал человек – мужчина преклонных лет и на редкость внушительного сложения. Судя по доносившимся из таверны радостным воплям, там с утра пораньше уже что-то отмечали и праздновали. Однако сидевший у фонтана праздный созерцатель совершенно не стремился присоединиться к веселящейся компании. Судя по всему, ему и здесь было хорошо. И даже появление странноватого незнакомца не разрушило его благодушного настроения. Напротив, он махнул рукой, окликнув:

- Эй, там! Заходи, у нас принимают всех… даже с котами, - добавил он, углядев державшегося рядом с Леуком зверька. – В таверне сейчас дым коромыслом, но мы вполне можем пропустить по глоточку за чужой успех. Ты кто будешь, человече? Что-то ты мне раньше на глаза не попадался…

- Я? Ну, можно сказать, я… отшельник, - нашел подходящее слово Ловец Загадок. – И отчасти странник. Я пришел в ваш город сегодня утром… в поисках одной вещи.

- Все куда-то бегут сломя голову, все чего-то ищут, - лениво зевнул собеседник Леука. – Когда-то и я был точно таким же. Кстати, меня кличут Райгархом. Я с Полуночи, из Нордхейма.

- Я родился в Туране, - иногда Леуку вспоминались высокие белые башни с изразцовыми куполами под ослепительно-синим небом. Бассейн в обрамлении зеленых листьев, запах пергамента и пряностей, яркие звезды – где это все? Было оно, не было – или память подсовывает ему разрозненные обрывки чужих воспоминаний и услышанных историй?

Вино, которым поделился с ним Райгарх, чуть отдавало кислятиной – и Леук удивился тому, что ощущает вкус. Это озадачило Ловца Загадок и вовремя напомнило: если он не справится со своим поручением, с Хозяина, с его-то едким чувством юмора, вполне станется к качестве меры наказания опять вернуть Леука в круг перерождений. И начнется прежняя морока. Особенно если Хозяин в качестве дополнительной обузы наградит его молодостью. Что угодно, только не это. Леуку нравилось его нынешнее существование, он совершенно не горел желанием возвращаться к живым.

- И что же ты разыскиваешь? – поинтересовался Райгарх.

- Старинную книгу в черном переплете под названием «Трактат сочтенного песка», - язык Леука дал ответ прежде вмешательства разума. Память кольнуло серебряной иглой, Ловец невольно вздрогнул внутри своего тряпичного кокона. Да, именно ее он утратил – Книгу, неотчуждаемую собственность своего господина.

- У-у, в этих кварталах искать книгу безнадежно. Это тебе прямая дорога на Ишлаз, Пергаментную аллею, - посоветовал Райгарх, почесывая кота за острым ухом. – Там книжные лавки и гнездовье скупщиков старья. Как выйдешь отсюда, так иди прямо, пока не дойдешь до большой лестницы. Спустишься вниз, повернешь направо до Каменного рынка, а там спросишь кого. Если у тебя водятся деньжата, может статься, наткнешься на след своей пропажи. Что, твою книгу спер кто-то ловкий?

- Я потерял ее, - удрученно признался Ловец Загадок. – И не помню, как и где.

- Это бывает, - покивал головой Райгарх. – Идешь себе по улице, ничего такого не подозреваешь, и тут тебе внезапно прилетает из-за угла. А потом ты очухиваешься и никак не можешь вспомнить, как тебя зовут, почему ты валяешься в канаве без штанов и без кошеля, и почему тебе приветливо светят ясные звездочки, хотя вроде бы совсем недавно был разгар дня. Такова жизнь. Надеюсь, ты сможешь отыскать то, что ищешь.

- А… - Леук отвык говорить с живыми и был удивлен тем, что человек не шарахается от него, делая знак от дурного глаза. – А ты нашел то, что ищешь?

Бывший наемник совершенно не удивился вопросу.

- Угу. В молодости я, подробно всем моим соплеменникам, мечтал о захваченных городах, сокровищах и пленных красотках. Я пошел за юношеской мечтой, став солдатом удачи, но вместо кучи золотых монет получил уйму шрамов и переломов, беготню с тяжеленным тюком за плечами и десятника, вопли которого мне до сих пор снятся в кошмарах. Теперь я сижу вот здесь и точно знаю: к этому месту я стремился. Пусть это всего лишь занюханный трактир, но мне хорошо там, где я есть. У меня есть подруга, которая много пожила и понимает, что на самом деле к чему в этой жизни. Есть приятели, с которыми хорошо выпить и поболтать о том, о сем, и помолчать, когда захочется тишины. Я хорошо и весело пожил, но теперь грядет закат моей жизни – и мне хочется встретить его именно тут.

- Немногие могут похвалиться тем, что обрели истинное счастье на закате дней, - уважительно заметил Ловец Загадок.

- Остаться в живых - вот оно, истинное солдатское счастье, - Райгарх от души приложился к кувшину и протянул его Леуку: - Хотя мои молодые друзья порой со мной не согласны. Они верят в свою переменчивую воровскую удачу и уповают на ее милость. Им кажется, что золото и чужое восхищение делают их счастливыми. Они гоняются за призраками, но кто я такой, чтобы указывать им, как поступать? Я жил по своим законам и поступал согласно своему разумению, они живут по своим. Им хочется всего, сразу и побыстрее.

- Как и всем нам в молодые годы, - согласился Леук. – В пору зрелости мы начинаем постигать, что ничто в мире не дается просто так, а в старости больше всего ценим душевный покой. И хорошее вино.

- И понимающего собеседника, - на крыльцо трактира вышла высокая женщина. – Что ж, удачи тебе в поисках, странник. Явилась нарушительница моего покоя. Сейчас она непременно попрекнет меня бездельем.

Но Лорна – а это была именно она – лишь удивленно взглянула на Райгарха и его загадочного собеседника, выплеснула ведро с грязной водой и вернулась в дом. Ее постояльцы вернулись с удачей, она откупорила для них обещанную драгоценную «Лозу Либнума» - золотую и веселящую сердце чистой радостью. Райгарх вздумал поболтать с каким-то бродягой? Его дело. Военная судьба причудлива и непредсказуема. Может статься, лет двадцать назад этот бродяга был молодым удачливым легионером, шагавшим с Райгархом в одном отряде и под одним знаменем. А теперь один из них подрабатывает вышибалой в трактире, а второй бродит по улицам в надежде на людское милосердие. Накормить его, что ли?

Но, когда Лорна с лучшими намерениями и дымящейся миской снова выглянула во двор, бродяга в драном плаще ушел. Райгарх грелся на солнышке и заявил, что с удовольствием съест то, что принесла Лорна – безмерно ценя ее заботу о его желудке и ее стряпню. Трактирщица посмеялась нахальству приятеля, но миску отдала – не пропадать же добру.

История 13. «Колесница»

 «Шелест песчаных страниц»

- Быстро, чисто, без шума и пыли, - подвел итог ночной экспедиции Кодо. – Так гладко, что даже не верится. А столько шумели об этом магике. Мол, Рилеранс то, Рилеранс се, одним взглядом в жабу превращает, а коли прищелкнет пальцами – так покойники сами выкапываются из могил и начинают отплясывать. Мы в его кабинете пол взломали, а он в своей спальне только с боку на бок повернулся и дальше захрапел.

- Стало быть, не такой уж он и великий, как о нем трепались, - почтенный уль-Вади благосклонно оглядел разложенные на столе трофеи минувшей ночи: стопку книг, мешочки и шкатулки с драгоценностями, кипу официального вида бумаг. За высокими окнами светлело, Аластор и его развеселая компания только что убрались, разбогатев на пять тысяч полновесных туранских золотых – и в предвкушении дополнительного куша, когда заказчик осмотрит принесенные книги, а оценщики уль-Вади выскажут свое мнение о драгоценных камнях и старинных монетах. Ночь выдалась удачной, весьма и весьма удачной. На днях надо будет непременно отправить щедрое подношение в храм Обманщика – удача переменчива, ей, как женщине, необходимо льстить, задабривать и дарить подарки. – Ступай, выспись, - Назирхат махнул в сторону помощника. – Вы молодцы, все толком сработали. И добыча неплоха. Что, Альс и впрямь так хорош в деле, как сплетничают на рынках?

- Еще лучше, - сдержанно отозвался Ходячий Кошмар. – И если бы он перестал наконец ломаться, перейдя под нашу руку, было бы совсем замечательно. Но в его башку втемяшилось желание изображать вольного вора, а нам приходится терпеть его выходки. Непорядок это, вот что я скажу.

- Я подумаю над этим, - согласился уль-Вади, и Кодо удалился, тяжело ступая по дорогому наборному паркету.

Какое-то время почтеннейший Назирхат покойно сидел за столом, бережно перебирая украшения и любуясь радужной игрой свечных отблесков на острых гранях камней. Вспоминая себя прежнего и давнишнего, молодого и упрямого, готового убить голыми руками и продать душу за вот эти сверкающие побрякушки. К сожалению, уль-Вади не обладал талантом Аластора Дурного Глаза по части взлома замков, его сильной стороной было иное – способность находить сторонников, объединять их и вести за собой, любой ценой и любыми средствами добиваясь задуманного. Уль-Вади быстро и свирепо расправлялся с несогласными и чересчур упрямыми, держа своих людей в железных тисках и не позволяя им, как было заведено в прежние времена, беспощадно обдирать обитателей квартала. Нарикано приносил своему смотрящему немалый доход, уль-Вади пользовался в городе немалым уважением, и вот убедительное доказательство тому – лучший из взломщиков Шадизара без возражений отправился по его слову на сложное дело и вернулся с отличной добычей. Пожалуй, компания Альса заслуживает дополнительного вознаграждения – небольшого, но такого, что заставит их задуматься и прекратить испытывать на прочность снисходительность своего смотрящего.

С драгоценностями и бумагами было все ясно. И то, и другое вскоре будет пущено в оборот, обернувшись немалыми деньгами. Книги же вызывали у почтенного Назирхата тихое, подспудное раздражение. От магических книг всегда происходили одни только неприятности. Казалось, чародеи всего мира, собравшись однажды на свой шабаш, дали великую и нерушимую клятву – всегда и во все времена награждать свои творения самыми зловещими и коварными свойствами.

Уль-Вади с опаской потянул к себе том, лежавший сверху, и перелистнул несколько первых страниц – осторожно, словно боясь обжечься. Однако со страниц не скалились хари злобных демонов и не пересекались запутанные линии пентаграмм. Страницы покрывал плотный, убористый текст, выглядевший в меру таинственным, но не пугающим.

Следующая книга оказалась бестиарием, изображавшим самых невероятных животных. Неведомый художник вырисовал зверей с таким тщанием, что казалось – еще немного, и жутковато-прекрасные твари соскользнут с пергаментных страниц и пугливо замрут, приглядываясь и принюхиваясь к этому миру.

Третью книгу облекал переплет черной змеиной кожи с медными накладками по углам. На обложке красовалось выполненное тонкими штрихами серебряной краски изображение песочных часов. Уль-Вади показалось, что песок в нарисованных часах едва заметно пересыпается из верхней колбы в нижнюю. Он повертел книгу в руках, дотошно приглядываясь – нет, не чудо, всего лишь хитроумная иллюзия. «Трактат сочтенного песка». Если он, уль-Вади, что-нибудь понимает в людских стремлениях, то заказчик, благородный дон Кебрадо из Кордавы, более всего желал обладать именно этой книгой. Все прочие названия в длинном списке – не более, чем пестрая мишура для отвода глаз. Его светлость Ларгоньо стремился завладеть этим трактатом, он был готов щедро заплатить тому, кто раздобудет фолиант – и даже не поскупился на предоплату. О чем же говорится в этой книге?

«Я только посмотреть», - уверил себя почтенный Назирхат, приоткрывая обложку.

Близоруко всмотрелся, щурясь, удивленно поднял бровь.

Спешно пролистал страницы – удивление сменилось искренним недоумением. Дорогой пергамент бледно-кремового цвета был пуст. Лишь по урезу страниц струилась вязь искусных рисунков: где гирлянда сплетающихся цветов (приглядевшись, ул-Вади отметил, что венчики цветов зубасты и хищно впиваются друг в друга), где сложный узор из черепов и костей, где фантастические животные, слившиеся воедино то ли в смертельном поединке, то ли в любовном акте. Но текста в книге не было, ни единого словечка!

Уль-Вади вспомнил, что в ящиках его стола давно уже валяется плоский топаз в бронзовой оправе – талисман, якобы позволяющий увидеть незримые и зачарованные надписи. Спешно отыскал амулет, навел на страницу. Вотще – та по-прежнему оставалась пустой. То ли талисман оказался фальшивкой, то ли чары были слишком сильны, то ли «Трактат сочтенного песка» никогда не был написан, являя собой просто сшитые воедино чистые листы. Может, его способны прочесть только магики высшей степени посвящения – и перед чтением книгу, к примеру, необходимо обрызгать кровью девственницы или соком черного лотоса?

- Тишван! – окликнул ул-Вади, так ничего и не решив, но лишний раз укрепившись в мысли о том, что чародеи и книжники все поголовно слегка полоумные. Писец, обычно всегда находившийся за столиком в комнате-приемной, сунулся в кабинет. – Сбегай в кухни за кавой. Напомни Магдише - двойную порцию и пусть корицу не забудет.

Писец понятливо кинул и убрался, беззвучно прикрыв дверь.

Листы книги, оставленной Назирхатом раскрытой примерно на середине, неожиданно сами собой перевернулись, словно под порывом сильнейшего сквозняка. Которого в кабинете не было и быть не могло, ибо все окна пребывали закрытыми. Невидимое перо медленно вывело на чистом листе: «Тишван бар-Айреми» - и продолжило писать, все быстрее и быстрее, под взглядом оцепеневшего и онемевшего уль-Вади. Смотрящий квартала Нарикано не верил в чудеса, здраво полагая их плодом искусного мошенства и ловкости человеческих рук, но прямо сейчас, перед ним, творилось настоящее чудо.

Слово возникало за словом, строчка за строчкой, заполнив весь разворот страниц и только тогда остановившись. Чернила чуть поблескивали, впитываясь в пергамент и высыхая. Уль-Вади слегка наклонился вперед, медленно, едва ли не по складам читая написанное – хотя четкости почерка мог позавидовать лучший из переписчиков королевских мастерских Бельверуса.

Перед Назирахтом уль-Вади открылась вся история жизни писца Тишвана, одного из незаметных членов Братства квартала Нарикано, от его рождения и юности до нынешних дней. Уль-Вади с некоторым изумлением узнал о том, что подростком Тишван обесчестил одну из своих сводных сестриц, но сумел отвести обвинение. Позже он оклеветал соратника по шайке – дабы проникнуть в особняк на улице Лодел, владение и крепость уль-Вади, и заполучить там должность. До поры до времени его поведение и впрямь было безупречным - пока Тишван не разбогател и не прибрел страсти к азартным игрищам. Минувшей зимой, не сумев устоять перед искушением, писец стянул со стола покровителя пенал черешневого дерева, каковой продал в лавке на Ишлазе. Деньги же до последнего суффи спустил в известном игровом доме «Улыбка удачи».

Уль-Вади поскреб бритый затылок под расшитой бисером шапочкой, припомнив, что дорогой пенал и в самом деле куда-то задевался. Заподозрили слуг-уборщиков, провели допрос, запороли кого-то до смерти, но вещицу так и не сыскали. А Тишван по-прежнему тихой мышью сидел на столом, бисерно переписывал отчеты и доклады, бегал за кавой и являл собой образчик деловитой преданности.

Вот он и сейчас вошел, неся поднос с дымящейся чашкой, вазочкой и свежими булочками. Уль-Вади оторвал взгляд от книжных страниц и, пребывая в некотором умственном ошеломлении, вопросил:

- Тиш, скотина, ты зачем мой пенал спер? В казне Братства всегда можно взять взаймы – и с твоего жалования ты бы без труда выплатил долг. Но крысить у своих?..

Челюсть Тишвана отпала. В точности как у деревянной игрушки, которой дети колют орехи. Он бухнулся на колени, выронив поднос – кава черной горячей жижей плеснула в стороны – и, часто биясь лбом в пол, запричитал, умоляя смотрящего не гневаться, обещая вернуть похищенное и проклиная свою пагубную страсть к костям. Только не прогоняйте, почтеннейший уль-Вади, все, что угодно, наказывайте, как последнего пса, карайте, хоть на цепь сажайте, только не гоните взашей!

- Приберись тут лучше, - коротко отозвался на причитания уль-Вади. – Хотя нет. Сгинь. Сиди на месте, до полудня никого не впускай, даже Кодо. Отвечай всем – я занят.

Тишван судорожно закивал и на цыпочках, пятясь, вывалился из кабинета. Уль-Вади, переведя дух, обеими руками вцепился в книгу. Текст, посвященный Тишвану, оставался на месте. Почтенный смотрящий пожевал губами, размышляя, и произнес:

- Кодо Сиверн.

Зашелестел пергамент. Жизнеописание Коддрака Сиверна по прозвищу Ходячий Кошмар заняло пять страниц. Уль-Вади убедился в том, что неплохо знает своего подручного – а тот, в свою очередь, не скрывает от своего господина почти ничего. Кроме той малости, что Кодо Ходячий Кошмар время от времени делает щедрые пожертвования сиротскому приюту «Друзья нуждающихся» в Боенском Проезде и уже несколько лет испытывает безответную и безнадежную страсть к госпоже Джемине, помощнице хозяйки «Алмазного водопада».

Два последующих колокола своей жизни уль-Вади выяснял, на какие чудеса способен угодивший ему в руки «Трактат». Книга с легкостью описывала судьбу любого из людей, чье имя называл ей Назирхат – неважно, живущего ныне или давно умершего. Уль-Вади узнал о подробностях и участниках легендарного ограбления дворца дожей в Мессантии – и разрешил загадку того, куда на самом деле подевалась добыча, якобы утонувшая вместе с шедшей в Асгалун фелукой. Он спросил о подробностях недавнего дворцового переворота в Туране – Книга развернула перед ним полный список заговорщиков. Затаив дыхание, уль-Вади вопросил о внутреннем устройстве Чамгана, укрепленного подворья двергов, где доселе не бывал ни один человек – и где, по слухам, хранились баснословные сокровища подгорных карликов. Перо шустро изобразило подробный чертеж, снабдив его точными заметками о порядке смене караулов и сложности замков на дверях.

Озадаченно похмыкав, почтенный Назирхат произнес имя человека, заслуженно считавшегося одним из самых лучших и удачливейших воров Шадизара – Аластора Кайлиени. Книга не замедлила с ответом, сообщив, что Альс явился на свет ровным счетом двадцать шесть годков назад, а произошло это событие на караванном дворе, что на полпути между Асгалуном и Эруком. Матушка его происходила из знатного семейства шемских купцов, папаша – из аргосских дворян того сорта, которые не пожалеют жизни ради красного словца и милостей красотки. Родители Аластора не заключали брака перед ликом богов и не жили вместе, однако встречались довольно часто – пока Кайлиени-старшего не прирезали по приказу очередного ревнивого супруга. Папенька Дурного Глаза, впрочем, ушел из жизни достойно, прихватив с собой на Серые Равнины не меньше дюжины натравленных на него наемных убийц.

Осиротевший ребеночек унаследовал бойкий отцовский нрав, уже лет в десять вовсю мороча головы шемским дядьям и наставникам в школе. Достигнув совершеннолетия, Альс сбежал из дома, примкнув к бродячему цирку – и с тех пор его жизнь вертелась разноцветным ярмарочным колесом, под благосклонным взглядом Удачи, невесть отчего возлюбившей смазливого проходимца. Ему удавались любые задуманные авантюры, он вечно умудрялся выйти сухим из воды, его никогда не бросали за решетку и не хватали за руку. Книгу утверждала, что Альс даже умудрился обнести одну из сокровищниц двергов и сохранить голову на плечах – совершивших такой подвиг можно было пересчитать по пальцам, причем одной увечной руки. Задайся Аластор подобной целью, и при его талантах он вполне мог бы сколотить недурную шайку, а то и сделать блестящую карьеру при любом из дворов Восхода или Заката. Но, как заявила книга, Аластору Дурному Глазу было «вполне уютно в его шкуре». Он не желал бОльшего и не стремился к нему. Ему нравилось жить в Шадизаре, водя знакомства с половиной города, браться только за те дела, к которым лежала его душа, и ухаживать за гадалкой ат’Джебеларик.

В какой-то миг уль-Вади подумал, не спросить ли Книгу о собственной судьбе – когда и от чего ему суждено умереть. Если от руки врагов, то, обладая знаниями об их замыслах, он сможет их предотвратить и тем самым отсрочить свою погибель!

Но почтеннейшему Назирхату не достало силы духа выговорить свое имя. Его захватили иные мечты. Обладая Книгой, он может узнать помыслы любого человека в городе, о том, кто и с каким товаром снаряжает караваны, о тайных путях торговли порошком лотоса и о засадах Сыскной Когорты! Он будет ведать все или почти все, происходящее в городе – а, значит, займет место того незримого колесничего, что держит в руках вожжи и направляет самое жизнь по нужной ему дороге. Он будет править – не так, как правят венценосные глупцы на тронах, получившие корону лишь по прихоти судьбы и удачному рождению в нужной семье – но как делают это истинные властелины. Оборачивая любые события себе на пользу, переставляя фигуры на доске так, как угодно ему. Он уже добился власти над кварталом Нарикано, но что такое должность смотрящего по сравнению с властью правителя города или страны?

И нужно ему для этого совсем немного. Завладеть чудесной Книгой, силой обстоятельств попавшей ему в руки. Только последний глупец согласится променять такое сокровище на обещанные пятнадцать тысяч империалов. Что значат деньги в сравнении с возможностью запрячь Судьбу и Удачу, точно быстрых и выносливых кобылиц, в свою повозку – и помчаться к своей цели?

Уль-Вади поспешно вопросил книгу о личности зингарского графа Кебрадо лос Уракка. Дважды перечел полученный ответ и нахмурился. Книга именовала Кебрадо опасным и мстительным типом, не склонным прощать тех, кто имел дерзость пытаться обмануть его или нарушить его планы. «Трактат» представил обширный список тех, чьей смерти Кебрадо способствовал – лично или косвенно.

Назирхат поразмыслил над узнанным, покачивая головой и машинально перебирая нитку янтарных четок. Не больно-то хорошо так поступать с заказчиком и знакомым, но дело есть дело. Кебрадо чужак здесь, в Шадизаре, чужак высокомерный и спесивый. Ошибочно полагающий, что его знатное происхождение и деньги ставят его неизмеримо выше коронных уроженцев Заморы. Тех, кто по праву распоряжается в этом городе.

Такая Книга стоит чужой жизни.

Уль-Вади звякнул в колокольчик. Всунулся бледный и насмерть перепуганный Тишван.

- Там пришли господин зингарский граф, - прошелестел он.

- Прекрасно, - дружелюбно просиял улыбкой уль-Вади. – Значит, так. Передай его светлости мои нижайшие извинения. Скажи, мол, у меня неотложные дела – но я буду рад его видеть сразу же, как покончу со этими досадными хлопотами. После этого дуй к Магдише. Пусть сготовит завтрак на двоих, да получше и поскорее. Поможешь ей принести завтрак сюда. После пригласишь его светлость – вежливо и почтительно. Да, и кликни слуг, чтобы прибрались. Исполнишь все в точности – подумаю, что с тобой делать: пустить твою шкуру на коврик в прихожую… или простить?

Тишван улепетнул так стремительно, что даже дверь позабыл толком закрыть. Уль-Вади сложил книги стопкой, водрузив «Трактат сочтенного песка» поверху, поудобнее уселся в кресле и рассеянно коснулся пальцем по золотой статуэтке танцующей апсары, украшавшей стол. Апсара повернулась вокруг своей оси, открыв малый ящичек – откуда почтеннейший смотрящий извлек некий флакон зеленого стекла. Постучал по сосуду ногтем, сожалеющее вздохнул и упрятал флакончик в широкий рукав халата.

«Всякий сам правит своим конем», - так говорят туранские кочевники, а уж дети пустыни точно понимают, что в этом мире к чему. Чья колесница первой сорвет финишную ленточку, тот и победитель. А победитель, как известно, прав и неподсуден.

История 14. «Солнце».

 «Скажи мне: «Да!»»

«С ними ничего случится. С ним ничего не случится. Утром они вернутся, будут смеяться, как ни в чем не бывало, и хвастаться подвигами, которых они не совершали. Все будет в порядке, с ним всегда все в порядке, глупая, и незачем тебе волноваться попусту!»

Феруза ат’Джебеларик тщетно пыталась уснуть, однако сон никак не шел. Девушка бродила по небольшой комнатке под крышей трактира, сидела на окне, прислушиваясь к голосам бессонного города, пыталась раскинуть карты – те молчали либо же давали настолько путаные ответы, что гадалка оказалась не в силах дать им верное толкование.

Дело было вовсе не в картах и не в духоте комнаты. Феруза переживала за Аластора – за всех своих друзей, ушедших в предательскую ночную темноту в погоню за переменчивой воровской удачей – но за него она переживала более прочих. Феруза боялась наступающего утра – утра, которое могло стать первым в бесконечной цепочке дней тоскливого ожидания и неизвестности. А ведь она так много не успела сказать ему, объяснить, предостеречь…

Под утро она задремала, неловко прислонившись к высокому изголовью постели. Сны ей виделись дурные и суматошные. Ферузе мнилось, якобы она ищет калитку в некий чудесный сад, но никак не может найти, заплутав в бесконечном лабиринте терновых кустов с острыми шипами. Феруза всхлипнул во сне – и проснулась, ощущая на себе чужой взгляд.

Альс, живой и невредимый, сидел на корточках перед постелью и смотрел на нее. Не с привычным смешливым обожанием, но на удивление серьезно. Гадалка машинально потянулась за покрывалом, чопорно заявив:

- Недостойно врываться в комнату спящей девушки, еще и взламывая при этом замок!

- Да у тебя все равно никогда не заперто, - рассеянно возразил Дурной Глаз. Подумал и добавил: - Ты красивая. Я тебе уже говорил это сегодня?

- Сегодня – еще нет, - Феруза закуталась в покрывало и украдкой облегченно вздохнула. Ее страхи были напрасны, а сны лгали. Альс вернулся. Он всегда возвращается.

- А я уже спрашивал – не выйдешь ли ты за меня замуж? – не унимался Аластор.

- Да, - гадалка думала, что, вымолвив это короткое и роковое словечко, ощутит ужас падения в бездонную пропасть, но испытала лишь теплое, ласкающее удовольствие – как от сладкого предутреннего сна.

- Что – «да»? – не понял Аластор. – «Да, спрашивал» или «Да, я подумаю, спроси на следующей декаде»?

- Да, выйду! – Феруза рассмеялась, глядя на недоумевающую физиономию дружка.

- Повтори-ка еще раз. Кажется, меня настигла ранняя старость и я стал скверно слышать, - медленно выговорил Дурной Глаз.

- Да, выйду! Да, я согласна! Да, я буду твоей женой! – с готовностью повторила Феруза. – Сказанное трижды верно перед ликом Бога и угодно ему. Но я могу повторить и четвертый раз – чтобы ты больше не сомневался. Повторить?

- Я уверовал, чудеса случаются, - шепотом проговорил Аластор. Вскочил, настежь распахнув дверь комнаты гадалки, и ликующе проорал вниз, в общий зал: - Она согласилась!

- Ну и хвала богам, - пробормотала Лорна. Сколько можно, в конце концов. Почти год эти двое ходят вокруг да около, никак не в силах объясниться. Будь она на месте Ферузы и в ее летах, она бы не раздумывали ни мгновения. Только беда в том, что те, кто пытался навязать Лорне роль заботливой супруги, почему-то были ей не по душе. Тех же из мужчин, с которыми она с удовольствием разделила жизнь и судьбу, отнимала из нее самая ревнивая и жестокая из соперниц – та, что завершает все собрания и разлучает все любящие пары.

У этих двоих, в отличие от нее самой, все могло сложиться хорошо.

- Д-давайте выпьем за Альса и Ферузу! – предложил Ши, не выпускавший из рук посверкивающую гранями бутылку «Либнумской лозы».

Звякнули сдвинутые кружки – как не выпить за счастье лучших друзей и удачную ходку? В кои веки даже Малыш не заикнулся о том, сколь негоже наливаться перебродившим виноградным соком с утра пораньше.

- Такое дело непременно надо отметить! – заявил Хисс после того, как опустевшие чаши и стаканы были вновь наполнены.

- Устроить толковую свадьбу – дело небыстрое, - задумалась Кэрли. – Феруза наверняка пожелает выходить замуж в благоприятный день, а когда он еще случится, этот самый благоприятный день… О! – она подняла украшенный тонким колечком указательный пальчик. – Мы можем спраздновать их с Альсом помолвку!

- Это как же? – пожелал уточнить Джай.

- Очень просто, - разъяснила увлекшаяся идеей Кэрли. – Скинемся по полсотни серебряных талеров с носа. Кликнем наших приятелей, чтобы расставили столы во дворе и помогли Лорне на кухне. Наймем музыкантов, развесим гирлянды, зажарим пару поросят на вертеле - делов-то! Пустяк, зато Альсу с Ферузой будет приятно. Ну, кто со мной? – она спрыгнула с табурета, прошелестев юбками.

- Я, - вызвался Хисс.

- Я, - подумав, согласился Малыш.

- А меня спросить? – притворно возмутилась Лорна. – Нет, вы поглядите на них – затевают вечеринку в моем трактире, а моим мнением даже не интересуются!

- Ну Лооорна! – хором воззвали постояльцы.

- Сорок лет как Лорна, - добродушно огрызнулась трактирщица. – Ладно, будет вам ужин с танцами. Но поросят и остальной припас к столу скупаете сами. Хватайте корзины и шагом марш на рынок!

Так и вышло, что еще до захода солнца двор «Уютной норы» в изобилии украсили кхитайские фонарики из цветной бумаги и перевитые лентами гирлянды лавровых ветвей, усыпанные слегка повядшими маками и розами. Аромат жарящегося на углях мяса сманил к воротам всех окрестных бродячих собак и нищебродов. Их шугали, они разбегались и стягивались обратно, не в силах устоять перед зовом желудка.

Снятые с петель створки ворот уложили подле фонтана, вышла площадка для танцев. На Ак-Сорельяне сыскался оркестр из десятка музыкантов, готовый ночь напролет терзать струны. Хисс привел стайку знакомых танцовщиц из «Золотого павлина», согласных на любой каприз за ваши деньги. Под радостные вопли во двор выкатили и вышибли пробку из первой бочки с вином – спрашивается, что еще нужно, чтобы устроить праздник до рассвета?

Были пляски под отчаянно дробный перестук каблуков и плеск взлетающих пестрых юбок. Были песни – порой не в склад и не лад, зато хором и от души, и столь громогласно, что с окрестных чердаков вспархивали насмерть перепуганные голуби. Были смешки и лукавые взгляды, обещания, которые легко даются и забываются наутро, поцелуи под кустами шиповника в маленьком саду поназади таверны. Было хвастовство и сплетни, подарки и насмешки. Были помолвленные – сидевшие во главе стола под аркой фальшивого золота и от души веселившиеся. Были гости, званые и неожиданные – нынешним вечером в «Норе» были рады видеть всех. С улицы Лодел, из резиденции Назирхата уль-Вади, явился Кодо Ходячий Кошмар – с душевными поздравлениями от имени смотрящего и достойным подарком по торжественному случаю. Подарком оказалось ожерелье из мелких сапфиров и лунного камня. Как Феруза не отнекивалась, ее уговорили надеть подношение – после чего пришли к выводу: больше Ферузе не ходить в свою палатку около Каменного рынка и не гадать там. Только если гадалку будет сопровождать по меньшей мере пяток охранников покрепче, призванных отгонять воров, привлеченных сиянием камней.

Кэрли в четыре руки забросили на стол, и воровка запела, неожиданно звонко и чисто, бойко отстукивая ритм каблучками:

- Есть такое зелье,

Что потом вся жизнь – похмелье!

Станут губы огня просить,

Станут губы огонь ловить,

Обжигаясь сугубо –

А иного им пить не любо!

Мне бы скорбеть, что время тает,

А я по бузине плутаю,

За огоньком бродячим,

Что вот тьме бузинной маячит… (Т. Шельен)

Апогей всеобщего изумления настал, когда после ворот «Норы» появился паланкин с шелковыми занавесями, в сопровождении мрачных охранников, а из паланкина выпорхнула белокурая дама невиданных красы и достоинства. Гостья благосклонно озирала простецкое общество обитателей квартала Нарикано, улыбаясь мило и приязненно – и назвалась офирской графиней Клелией диа Лаурин, подругой Кэрли. После чего Лорна безжалостно погнала кухарей и подручных к очагам, а сама, кряхтя, полезла в погреб. Разыскивать невесть с каких времен хранившуюся в самом дальнем углу бутылку «Золотого Гайарда» - единственную на весь город.

Догорел закат. Танцовщицы раскручивали на цепочках горшочки с пылающими углями, выписывая в воздухе рассыпающиеся узоры, затмевая появившиеся на небе звезды. Хисс и Малыш подпалили связку туранских фейерверков, и те взлетели под восторженный визг девиц, плюясь шипучими золотыми и серебряными искрами. Феруза хлопала в ладоши, удивленно прислушиваясь к себе – она была счастлива. Тихий внутренний голосок, что подсказывал и направлял ее в жизни, ободрял гадалку: она поступает совершенно верно. Она должна быть рядом с Альсом, а он - рядом с ней. Может, их союз и не заключен на небесах… Но Феруза была уверена: спроси она у тарока о своем решении, карты дали бы ей четкий и недвусмысленный ответ. Солнце, яркое, ослепительное солнце, озарившее и согревшее ее жизнь. Ее солнце с лукавым взором, что сейчас сидит рядом и целует ее пальцы.

Феруза была счастлива, искренне желая счастья всем, окружающим ее. В своем мимолетном ослеплении гадалка не замечала, что надежды, возложенные на этот праздник, для кое-кого не оправдались.

Зато это отметил Ши Шилам. Воришка напился как раз до такой степени, чтобы устойчиво стоять на ногах, но перестать следить за своим языком. Пошатываясь, он доплелся до ворот и скорбно запричитал:

- Горе, горе! Он не придет, точно тебе говорю!

- Отстань, - Джай уже который раз выглядывал на улицу, с явным нетерпением ожидая кого-то. Но время шло, этот «кто-то» не шел и не шел, а Джай все больше мрачнел. Ши не мог упустить такой случай слегка поиздеваться над приятелем.

- Да точно тебе говорю, его не отпустили! – он хлопнул Джая по плечу, потянув за собой. – Слушай, тут столько милых девочек! Забудь ты его. Наплюй и забудь. Развлекись!

- Ты это о чем? – подозрительно нахмурился Джай.

- О твоем дружке, само собой, - хихикнул Ши. – Которого ты с таким нетерпением понапрасну ожидаешь. Но я тебе точно скажу – он позабыл о тебе, как только ты улепетнул из особняка.

- Ши, - тяжело начал Джай, - не знаю, что ты вбил в свою тупую голову, но я ожидаю женщину. Она просто задерживается. Ты же знаешь, как они собираются в гости.

- Ну да, конечно, конечно, - с готовностью затряс головой Ши. – Женщину, а как же. Слушай, Джай, только между нами – а что, тебе и правда понравилось? – воришка сопроводил свои слова непристойным жестом, обозначавшим противоестественное сношение.

От мучительной смерти Ши спас случайно оказавшийся рядом Малыш. Подросток оттащил Джая в сторону прежде, чем тот успел размозжить голову Ши о воротный столб, и сердито буркнул:

- Нашли время. Джай, может, ты утром его убьешь? Дурная примета – убивать кого-то на празднике.

- Мараться еще об него, - Джай сплюнул под ноги. Покачался с носков на пятки, сунув руки за пояс – и скривился, точно надкусил нечто кислое: - Малыш, извиняюсь за меня перед Альсом и Ферузой. Из меня сейчас скверный гость. Пойду я лучше… куда-нибудь.

- Откуда мне было знать, что он такой чувствительный? – пьяно возмутился Ши, едва Джай скрылся в глубине переулка. – Я просто пошутил!

- Знаешь, Ши, - с чувством вымолвил юнец с Полуночи, - помяни мое слово: за твои шутки тебя когда-нибудь либо утопят в колодце, либо придушат в темном переулке. Джаю и без твоих шуточек скверно, если ты не заметил.

- Ой, да ладно тебе, – отмахнулся Ши. – Откуда тебе разбираться в шутках. У тебя и чувства юмора-то отродясь не было!

Над двором лопнула очередная шутиха, рассыпавшись дождем алых и зеленых огней.

- Ну его. Пойдем лучше выпьем, - внес поражающее своей новизной предложение Ши. – Перебесится и вернется обратно. Пошли-пошли.

В этот вечер друзьям удалось совершить невозможное – напоить Малыша. Вопреки ожиданиям, подросток с Полуночи не впал в свойственное его соотечественникам легендарное боевое безумие, но вроде как оттаял нравом и порой даже смеялся – глуховатым, непривычным смехом.

История 15. «Повешенный»

  «Одна фатальная ошибка»

Она не пришла.

Джай с самого начала догадывался – невзирая на все улыбки и заверения, она не придет. Девица из квартала Асмак, дочь богатых и знатных родителей, может водить некое подобие дружбы с оборванцем из Нарикано – но скорее небо упадет на землю, чем она позволит ему бОльшее, чем порой подержать ее за руку. Она с легкостью выдумает уйму причин, помешавших ей тайком улизнуть из дома. Хотя на самом деле причина всего одна, вечная и неизменная: девицы навроде Элаты Киннамон не ходят одними дорогами с парнями навроде Джая Сиггдима по прозвищу Проныра. Да, поначалу ее забавляло их знакомство, но время расставило все по своим исконным местам. Он слишком беден и незнатен, чтобы стать постоянным дружком девицы с Серебряной улицы. Он никто, беспородная шавка в человеческом обличье, мотающаяся по пыльным улицам – и, конечно, Элата побрезговала его приглашением. У нее есть иные друзья и иные заботы, она посещает исключительно приличные дома. Упаси ее боги сунуться в такую вонючую дыру, как «Уютная нора». Элата даже на горшок ходит исключительно розовыми лепестками!

«Вот у знакомицы Кэрли нрав оказался покрепче – пришла и ничего, сидела. Вроде ей даже понравилось у нас…»

Рассуждая здраво, Элата Киннамон не представляла из себя ничего особенного. Ни точеной фигурки танцовщицы, ни очаровательного личика. Но Элата родилась, выросла и жила в Асмаке, она никогда не знала голода и нужды, могла позволить себе любую прихоть – так не об этом ли мечтает любой из обывателей Шадизара, от только вставшего на ноги младенца до глубокого старика? Разбогатеть, добиться уважения, забыть о своем прошлом.

Джай Проныра ненавидел этот мир, этот город и свое место в нем. Его душа исходила черной желчью, осознавая: никогда ему не выбраться из трясины Нарикано, не прыгнуть выше головы. Он останется обычным уличным вором, а воровское счастье так переменчиво! Однажды ему перестанет везти, его поймает Сыскная Когорта, судья вынесет приговор – и Джай Сиггдим отправится в копи Соленых озер, откуда назад не возвращаются. А кто-нибудь вроде Альса будет по-прежнему легко и беспечно порхать над жизнью, ничуть не страшась завтрашнего дня.

«Ты неудачник, Джай. Даже тот призрачный шанс, что у тебя имелся, ты упустил – не решился сболтнуть и намекнуть, не рискнул возразить и послушно улепетнул вместе со всеми. Ради чего подверг себя позору – ради тысячи золотых? Все равно в глазах высокомерной девчонки ты останешься вонючим нищебродом. А что проку с твоих знаний? Ты не получил за них ровным счетом ничего!..

Хотя…»

Покинув таверну, Джай побрел невесть куда, сворачивая на развилках то влево, то вправо – и ноги принесли его к дальнему краю Кладбища-под-Платанами. За низкой каменной оградой мирно шелестели старые деревья. Спали вечным сном ушедшие из мира, им не было ровным счетом никакого дела до страданий и борений живущих. Среди разросшихся кустов жасмина и шиповника скрывалось и место последнего успокоения Сиггдима-старшего – Джай давно не навещал дедову могилу, но смутно помнил дорогу к ней. Столь же смутно, как помнил самого деда – тощего, жилистого, что сыромятный кожаный шнур, скорого на язык и редко появлявшегося дома. Потом дед и вовсе исчез, до внуков дошли только семейные предания о его подвигах. В том числе и то, в котором уверялось – деду было известно местонахождение тайника со Звездой Пустынь, алмазом величайшей ценности и красоты. Якобы из-за обладания этим секретом деда и убили, алмаз же больше никто не видел.

«Это безумие, - робко вякнул здравый смысл, когда Джай прыжком перемахнул через ограду и, спотыкаясь о корни, направился к темной сторожке. – Ты сам не понимаешь, что творишь…»

Престарелый сторож Кладбища-под-Платанами мирно дрых на боевом посту и ничуть не возражал против того, чтобы ночной гость украдкой позаимствовал из-под навеса лопату, заступ и масляный фонарь.

Пришлось изрядно поплутать по дорожкам, вглядываясь в темноту и подсвечивая фонарем надгробные плиты, прежде чем Джай выбрался к нужному месту. Маленький могильный холмик зарос диким виноградом, пустившим цепкие корни в землю. Здравый смысл немедля с готовностью нарисовал Джаю картинку – натужно пыхтя, тот тщится разрубить киркой сеть крепких, узловатых корней.

- Митрианцы говорят: если задаться целью и уповать на Подателя Жизни, то любое дело будет по плечу, - пробормотал в ответ Джай. В поддержку Подателя Жизни он особо не верил, но цель у него имелась. Очень ясная и понятная цель, ради достижения которой можно и лопатой помахать.

Трудиться пришлось до самого рассвета. Под утро Джай забросал свежую землю над могилой палой листвой, швырнул лопату и заступ на дорожку – и так отыщут – и, пошатываясь от непривычной усталости, убрался с кладбища. Бережно волоча с собой нечто округлое, завернутое в куртку.

Он не вернулся домой, в «Нору». В таверне наверняка стали бы расспрашивать о том, почему он ушел с праздника да где шатался ночью. Друзья могли увидеть то, что он поднял из земли – и ужаснуться. Они ни за что не одобрили бы его планов. Джай отыскал временное пристанище на постоялом дворе «Змея и скорпион». Спросил у прислуги завтрак, бумаги и чернил, заперся в комнате и принялся составлять письмо, в ходе размышлений яростно обкусывая кончик гусиного пера.

Совесть ни в какую не желала умолкать. Совесть твердила: он совершает ошибку, девицу из Асмака надо поскорее выбросить из памяти, в «Норе» обитают его друзья – и своими действиями он может причинить им немалый вред. Джай отмахивался от зудящего голоска, как от назойливой мухи, хмурился, теребил нижнюю губу – а лист медленно покрывался строчками.

Проныра никогда прежде не занимался шантажом и потому старался предусмотреть все. Выбранная им жертва слишком опасна и наверняка пребывает в ярости. Нельзя позволить Рилерансу поймать себя и одержать верх. Если магик желает вернуть похищенное, пусть платит за сведения. Той ценой, которую предлагает он, Джай Сиггдим.

Начисто переписав текст, Джай перечел его – и остался доволен собой.

Сперва он хотел нанять мальчишку, чтобы тот отнес письмо к особняку на улице Кисиндо, но потом раздумал. Посланца могли задержать или выследить. Лучше он сделает это сам, благо за время пребывания там неплохо изучил дом колдуна. Всего-то делов – подобраться к хозяйственным воротам и подбросить пакет с посланием.

Целых три колокола Джай изнывал от нетерпения, заранее спрятавшись на чердаке дома напротив условленного места неподалеку от Чамгана, на площади Трезубца, куда не подберешься незамеченным. Он мог ликовать: в назначенный час явился посланец от Рилеранса, огляделся по сторонам, сунул ответное послание в трещину старого обелиска и поспешно ушел, как требовал в своем письме Джай.

Чихая, Сиггдим выбрался с пыльного чердака и отправился забирать письмо. Распечатав сложенный в несколько раз пергаментный лист, Джай возликовал. Рыбка попалась на крючок, Рилеранс согласился!

- Обещаю, дедуля, позже я верну тебя на место и позабочусь о твоей могиле, - Джай без особого уважения щелкнул лежавший на столе коричневый череп по темечку, прежде чем вновь завязать его в узелок из цветастого платка. – Мне нужен твой секрет, уж извини. При жизни ты никому его не открыл, так проболтаешься после смерти. Причем родному внуку, а не какому-то стороннему проходимцу. Родственники должны помогать друг другу в беде, слыхал об этом?

По причине врожденной немоты череп ничего не ответил. Лишь скалился пожелтевшими и раскрошившимися зубами, да таращился на потомка черными провалами глазниц.

- Счастливого тебе пути, дедушка, - от души пожелал Джай. – Возвращайся целым и невредимым.

Проныра оставил свой узелок в стенной нише митрианского храма – там, куда горожане складывали подношения для монахов и нищих – и, затерявшись в уличной толчее, убедился, что узелок попал в нужные руки.

Оставалось только дождаться ответа. Джай представления не имел, сколько времени занимает церемония общения некроманта с духом давно умершего человека, положив сроком нынешний вечер. В ожидании заката он бродил по улицам, строя планы, один невероятнее другого. Ощущая себя канатным плясуном, справа и слева от которого разверзлись бездны, а единственной ненадежной опорой служит тонкая нить каната. Если все выйдет по задуманному… если дед откроет местонахождение тайника… если Звезда Пустынь все еще там и Джай найдет способ до нее добраться… Как разительно переменится тогда его жизнь! Все в ней перевернется с ног на голову, она станет совершенно другой – только бы ему достигнуть своей цели!

И демон с ними, с уль-Вади и спесивым зингарским графом. Пусть перегрызутся за свои замшелые чародейские книжки, так будет даже лучше для города!

Джай даже не понял толком, что случилось. Чутье, обычно предупреждавшее его о приближающейся опасности, дало осечку. Он шагал по переулку, раздумывая, не купить ли на лотке уличного торговца что-нибудь перекусить – и тут ему на голову обрушилось нечто тяжелое, удушливо-мягкое, словно тюк вспоротого хлопка.

Очнулся Джай не в самом лучшем положении. Болела голова, ломило затылок – и он никак не мог взять в толк, отчего мир слегка раскачивается у него перед глазами. Он смутно различал трепещущие огоньки свечей. Они то приближались, то отдалялись – и внезапно Джай сообразил: он болтается вверх ногами, в точности уподобясь поддетой на крюк в мясной лавке свиной туше. Ему связали руки за спиной, он находился в полутемном, стылом помещении – и вместо ужаса, который бы полагалось испытывать человеку в подобной ситуации, его охватила вялая, тупая усталость. Ну с кем он вздумал бодаться по глупости и самонадеянности? Что с ним станется? И никто из его друзей даже понятия не имеет, в какой переплет он угодил…

Память иногда играет с нами в странные игры. Невесть почему Джаю вспомнилось, как они однажды сидели на крыльце «Уютной норы», разглядывая колоду тарока Ферузы. Его внимание привлекла карта, изображавшая повешенного вверх ногами человека. Джай спросил у гадалки: за какие прегрешения бедолагу вздернули на шибеницу, да еще столь диковинным способом?

- Он – жертва, - ответила Феруза. – Иногда добровольная, иногда вынужденная. Но всегда – жертва. Тот, кто обречен умереть ради того, чтобы другие достигли цели. Тот, кто умирает ради возможности увидеть мир иным – или ради того, чтобы возродиться в ином облике.

Как легко и просто было рассуждать о высоких материях, сидя на теплых досках крыльца, в безопасности и беззаботности. И как трудно было принять эдакий поворот своей судьбы – а ведь, казалось, он все предусмотрел!

Джай безнадежно задергался в путах, извиваясь и убеждаясь, что связали его на совесть.

За его спиной открылась и закрылась дверь, Джай догадался об этом по мимолетно появившейся и пропавшей узкой полосе света. Он успел разглядеть стоящий неподалеку бронзовый треножник и водруженный на него череп, к макушке которого прилепили несколько тонких свечей – а потом это сооружение загородила массивная тень. Джаю, вынужденному разглядывать вошедшего снизу вверх, он казался невероятно огромным, куда выше обычного человеческого роста, и неестественно широким в плечах. И от него веяло яростью высшей пробы – точно жаром от раскаленной печи.

За две декады, проведенные в особняке на улице Кисиндо, Джай видел хозяина дома только издалека – но сейчас не сомневался в том, что столкнулся с Рилерансом лицом к лицу.

Джай попытался булькнуть что-то в свое оправдание. Уверяя чародея в том, что случилось чудовищное недоразумение. Он угодил сюда по ошибке и ни к чему не причастен. Но язык не слушался, словно оцепенев – да и заговорить Джаю не позволили.

- Мерзкий, подлый гаденыш, - сдавленным от злости и отвращения голосом проскрежетал колдун, пнув Джая так, что тот закачался на балке. – Надеялся обвести меня вокруг пальца? Думал, я не смогу отыскать мелкую крысу в моем доме? Навел своих дружков и удрал – а теперь имеешь наглость предлагать мне сделку? – каждый вопрос сопровождался увесистым пинком. – Той мякины, что заменяет тебе мозги, недостало для простейшей догадки! Ты прислал ко мне усопшего родственника – и мне было достаточно задать ему один-единственный вопрос. Вопрос о том, кто он таков - и какое ты имеешь к нему отношение. Дедушка и внучек, ха! Алмаз ему подавай! Дедок оказался не в меру болтливым – посмотрим, унаследовал ли ты его склонность молотить языком! Кто завладел моими книгами, говори, ты, мокрица в человеческом облике! Говори, говори, говори!..

«Я ничего не знаю», - от прилившей к голове крови в ушах Проныры стоял немолчный шум, прорезаемый требованиями Рилеранса немедля признаться. Джай молчал – не потому, что был таким уж героем и преданным другом своих друзей – но скорее от страха.

Когда же магик зажег несколько факелов, осветивших каменные стены и сводчатый потолок подвала, и выкатил из дальнего угла переносной столик с поблескивающими начищенной медью и бронзой инструментами, Джай заорал. Орал он очень долго и громко – но толстые стены и двери скрадывали любые звуки, доносившиеся из подвала.

А когда Джай Сиггдим наконец замолчал, для него уже ничто не имело значения. Мир совершил кувырок через себя, мир изменился – и возврата к прошлому больше не было. Джай поведал своему новому хозяину все, что знал и о чем догадывался – и мешком упал на пол, когда Рилеранс ослабил веревки. Ему велели убраться в угол и не мешать – и он послушно отполз в темноту, ненавидя себя, но не в силах что-либо изменить.

Череп деда скалился мертвой усмешкой, исполненной бесконечного презрения к неудачливому потомку.

История 16. «Сила».

  «Укрощение Змея»

Несмотря на зловещие слухи, ходившие по Шадизару о колдунах вообще и о некромантах в частности, Прасад Плешивец полагал магика Рилеранса налучшим своим клиентом. Чародей никогда не мешкал с оплатой, никогда не отмахивался: «Зайдите завтра», не скупился, понимая всю тяжесть Прасадова ремесла, и не придирался по пустякам, стараясь сбить цену. Иметь с ним дело было легко и выгодно – а что он вытворяет с купленным товаром, Прасада ни в коей мере не волновало. Да хоть на медленном огне жарит и вкушает за обедом. Товару все едино, а закону – тем более.

Прасад Плешивец, его сводный брат и трое племянников служили городскими мортусами в квартале Нарикано. Всякое утро они объезжали свои владения на предмет поиска и сбора тех, чья нить жизни по неизвестной причине оказалась прерванной. Отысканных покойников свозили в небольшой домик подле Угловой площади, где в течение трех-четырех дней хранили в холодном подвале. Коли за мертвецами не являлись родственники и друзья, их сжигали – пепел же один из умных племянников Прасада додумался выгодно продавать крестьянам из предместий, на удобрения.

Товар, доставляемый Прасадом месьору Рилерансу, был особым и отборным. Господин чародей скупал тела молодых мужчин и женщин, желательно без признаков внешних физических повреждений и чтобы с жизнью они расстались считанные колокола тому назад. Даже в таком опасном и склонном к насилию городе, как Шадизар, подобные сладкие кусочки попадались довольно редко.

Но сегодня Прасаду повезло. Хорошая добыча явилась сама собой – и совершенно неожиданно. Запряженная старой кобылой тележка мортусов тащилась по мосту через давно пересохший отводной канал, Прасад по привычке свесился, глянув через перила – не завалялось ли чего внизу? И тут же схватился за вожжи, остановив лошадь и торопливо скатившись вниз по песчаному склону.

Трофей валялся вниз лицом в грязной лужице, но опытному Прасаду хватило одного взгляда, чтобы понять – он отыскал сокровище. Ценой в двадцать, а то тридцать полновесных серебряных талеров. Молодой мужчина, обобран до нитки, судя по гладкой коже и пальцам без мозолей – из знатных или фартовых. Умер невесть отчего – раны от удара мечом или кинжалом нет, синей полосы от удавки на шее нет, синяков или ссадин тоже нет.

- Грузите его, грузите! – шипел на подручных Прасад, торопливо накрывая тело отрезом холстины. Вот только не хватало сейчас патруля Сыскной Когорты. Въедливые ребятки Рекифеса непременно заинтересуются, что случилось да отчего произошло. С них станется забрать покойника в казармы на Ратай, а ведь это законная добыча собирателей трупов!

Получившая вожжами по крупу и проникшаяся важностью момента кобыла прибавила шагу, доставив повозку к хозяйственным воротам особняка на улице Кисиндо. В доме, похоже, что-то стряслось – дозорные на воротах наорали на честного мортуса и долго не хотели звать хозяина, но в конце концов отправили гонца.

При виде чародея Прасад привычно съежился и постарался сделаться маленьким и незаметным. Хоть мортус и почитал магика за своего лучшего клиента, но все едино его побаивался – не в силах дать ответ, почему. Вроде господин Рилеранс и с лица не страшен, и черепа с костями с собой не таскает, и изъясняется как человек вежливый да благовоспитанный, но жутковато рядом с ним. Холодно. Промерзло, даже на самом ярком солнце.

- Сто, - бросил чародей, едва приподняв край холстины и взглянув на тело.

- Как вашей милости будет угодно, - с готовностью согласился Прасад. Сто талеров – это ж, почитай, целое состояние!

На самом деле ценность добычи Прасада и его родственничков была неизмеримо выше ста серебряных талеров. Но мортусу было совсем необязательно знать об этом, с него было достаточно той щедрой мзды, что отсыпал в его трясущиеся от жадности ручонки хозяйский домоправитель. Труп перенесли в подвалы, повозка трупожогов укатила, настроение господина Рилеранса самую малость улучшилось. Он искренне сожалел о том, что не обладает возможностью превратить мальчишку-вора в крысу – запаршивевшую, тощую, бесхвостую крысу! – и швырнуть собакам на псарне, пусть порезвятся. Рилеранс выжал из пленника и неудачливого вымогателя все, что тот знал – о его пустоголовых дружках, об их смотрящем и нанимателе, и теперь обдумывал план мести. Мести неизбежной и неотвратимой, ибо никому не позволено ограбить дом чародея и уйти безнаказанным.

Парня Рилеранс решил пока оставить в живых – проведя того по первому кругу преображения человека в оживленного мертвеца. Теперь мальчишку можно было резать заживо тупой пилой или поджаривать на углях – он ничего не ощущал, лишившись телесной чувствительности. Телесной, но отнюдь не душевной. Магику всегда нравился этот изящный парадокс, пограничное состояние между живым и умирающим. Жаль, что подопытное создание не могло долго оставаться на этой тонкой границе, либо окончательно умирая, либо переходя на другую сторону небытия.

Вдобавок Рилеранс получил неожиданный и очень приятный подарок. Тело весьма странного и удивительного создания, с виду вроде бы ничем не отличавшегося от человека – но таковым отнюдь не являвшегося. Тип скончался от отравления ирханчайским черным грибом – так, повозившись с настоями и полистав травники, определил Рилеранс. Формально тело его было мертво, но вот две другие составляющие, дух и душа, никуда не делись. Душа была заточена в обездвиженном теле, она струилась по наглухо запертому обиталищу, точно огромная змея, заточенная в клетку. Рилеранс как наяву видел эти бесконечные извивы, алые и черные с серебряным блеском, слышал беззвучный шелест чешуи – и смеялся. Ибо дух, оживлявший это диковинное создание, не мог отыскать дорогу домой – и болтался рядом, подобно воющей собаке на руинах хозяйского дома.

- Кажется, я знаю, кем ты можешь быть, - беседовал сам с собой некромант, подготавливая так удивительно доставшееся ему тело к ритуалу. – Ты – неудачливое божественное воплощение. Смертное отродье Змея и сам Змей в одном лице. Богам так нравится играть в смертных, натягивая их облики, словно маски – но вот умирать, подобно смертным, им совсем не хочется, верно? Я подарю тебе жизнь. Ты мне пригодишься.

Магик провозился до глубокой полночи, но все же добился своего. Мертвая плоть обрела подобие жизни, судорожно задергавшись на обшитом жестью столе в тщетных попытках порвать ремни, которыми Рилеранс предусмотрительно обмотал подопытного. Поняв, что вырываться невозможно, существо повернуло голову, взглянув на своего нового творца и хозяина. Глаза у якобы-человека были желтые, с крошечной точкой зрачка – в точности как у разъяренной змеи. Рилеранс ощущал его ненависть и растерянность, ярость укрощенной и поставленной на колени силы, привыкшей к всеобщему подчинению и тому, что перед ним никогда не возникает преград.

- Да-да, ты в плену и ты попался, - Рилеранс переломил над огнем тонкую стеклянную палочку, завершив тем самым сотворение сети заклинаний. Теперь дух Создания помещен обратно в тело и накрепко привязан к нему – а Создание лишено возможности напасть на своего создателя. – Ну-ка для начала скажи, как тебя зовут и каким дурным ветром тебя занесло в этот омерзительный городишко?

Племенное Дитя Змея попыталось гордо отмолчаться. На собственной шкуре убедившись в том, что распоряжается здесь не он.

- Кебрадо, - нехотя назвал он имя своего воплощения, и тогда из темного угла подал голос воришка. Рилеранс позабыл о нем, и тот весь ритуал отсиживался в дальнем углу, словно ночное животное, боящееся выйти на свет:

- Эй! Это он платил за ограбление.

- Что? – Рилеранс развернулся, взмахнули полы широкого, на туранский манер одеяния.

- Он, говорю, пожелал, чтобы мы наведались в ваш дом, - настойчиво повторил Джай. – Его светлость Кебрадо лос Уракка, граф Ларгоньо, из самой Зингары. Ему были нужны ваши книги. Мы их достали и принесли уль-Вади. А то должен был передать ему. Вот с него и спрашивайте, - не-мертвый злобно хихикнул, донельзя довольный тем, что кому-то сейчас придется хуже, чем ему.

- Где книги? – потребовал ответа магик, уверовав, что удача сегодня на него стороне.

- Не знаю, - буркнул Кебрадо. – Мне они не достались.

- Врет, - зашипел Джай. – Он врет.

- Заткнись, - чародей коротко отмахнул в его сторону рукой. – А ты – говори.

- Я пришел к уль-Вади и книги были у него, я сам их видел, - продолжил зингарец. – Все книги, в том числе и Трактат Песка. Меня угостили завтраком… больше ничего не помню.

- Выходит, этот тип, смотрящий квартала, оказался не в меру догадливым парнем – и сообразил, как пользоваться трактатом, - раздраженно пришел к выводу некромант. – Книге нет никакой разницы, с кем беседовать, лишь бы ее держали в руках и задавали вопросы… Проклятье. Трижды проклятье. Где живет этот ваш уль-Вади, на улице Лодел? А твои дружки, крыса, на какой свалке они обитают? И ты говоришь, среди вас есть взломщик, способный видеть то, чего не замечают остальные и вскрыть любой замок?

Рилеранс прошелся туда сюда, в задумчивости вертя в руках подвернувшийся инструмент – нож с широким и узким лезвием. Взмахнул им – замки на ремнях, удерживавших Кебрадо, открылись сами собой. Ремни опали, Дитя Змея взвилось, точно укушенное осой за седалище.

- Отправляйтесь туда, - распорядился маг. – В вашу «Нору». Приведите мне взломщика – живого и невредимого. Сделайте так, чтобы до всей округи, до всякой тупой головы дошло – это только начало. Если понадобится, убейте там всех. Бегом! – он указал в сторону двери. Та сама собой распахнулась, и магик сдержанно улыбнулся, глядя, как его творения с поразительным единодушием рванулись к выходу. – Кстати. Даже не надейтесь сбежать. Вы мои, - он свел пальцы, ощутив прикосновение двух незримых поводков, холодных и тяжелых. – Мои, не забывайте об этом.

«Мои охотничьи псы. Ядовитый змей и уличная шавка. Бегите и притащите добычу».

История 17. «Башня»