Страница 1 из 13
«Беги, вор!»
«Вот бежит Ши. Не упусти случая, пни его по заднице. Повесь на него лживое обвинение. Натрави на него весь квартал и Стражу впридачу. Пусть побегает. Такова краткая история его жизни: шевелить копытами, пока не догнали!»
Погоня только началась, но желающих присоединиться было полно. Жители славного города Шадизара просто обожают бесплатные развлечения. Особенно если в финале кого-нибудь как следует отвозят мордой в пыли.
Бежать. Бежать по шумным, прокаленным летним солнцем, воняющим отбросами переулкам, прыгая через разложенные товары под вопли разгневанных торговцев. Под звенящие в ушах крики: «Ату, хватай его! Десять золотых тому, кто изловит паршивца!», через разлетающийся вихрь клочьев овечьей шерсти из разорвавшегося мешка. Вечный азарт охоты и страх удирающей добычи, гончие псы и улепетывающая лань.
Ланью Ши Шелам по прозвищу Умелые Ручки себя не считал. Скорее уж, крысой – загнанная в угол, она оскаливает зубы и сражается до последнего…
Не подведите, ноги. Только не подведите. Взлет по крошащейся стене, прыжок, треск ломающегося тростника, прыжок – полет – отскок – переворот через голову, бежать – бежать – бежать!
«И не лень им. Другие давно бы уже плюнули и отстали».
В другой день и в ином случае – может быть. Но на сей раз Ши умудрился накликать на свою буйную голову целую разъяренную свору. Телохранители разгневанного заезжего гостя из Зингары, у которого Ши Шелам непринужденным движением кисти смахнул кошелек. Мрачные парни с Телячьего рынка, который вообще-то не был законным местом охотничьих угодий Ши, рванувшие по следу нарушителя неписанных воровских законов. Городская стража, недавно получившая очередную строжайшую взбучку от мессира Рекифеса, а потому более обычного злобная к нарушителям спокойствия. Им тоже нужно свой хлеб отрабатывать.
Говоря по правде, сейчас Ши предпочел бы уютную камеру в городской тюрьме. Ну, отберут кошелек, всыплют десяток горячих – и отпустят. Зато хмурые мальчики, что ходят под рукой Кодо Ходячего Кошмара, разберутся с пойманным ворюгой по-свойски, по-дружески. Так, что потом долго будешь сломанными руками выбитые зубы подбирать.
А потому – бежим, летим, виляя по узким переулкам квартала Сахиль между глинобитными заборами, топча разросшиеся лопухи и молясь ветреной воровской Удаче. Чтобы не позабыла, чтобы взглянула милостивым оком, чтобы укрыла полой своего плаща и подсказала верный путь.
«Налево! Направо! На… Мать твою, тупик – тупик – тупик… Прямо!»
Ши стрелой вылетел из переулка, едва не ставшего для него роковой западней, завертел головой по сторонам, соображая. Он неплохо знал родной город, но из-за назойливости топотавших сзади преследователей несколько сбился с намеченного пути отхода. Мелькнуло искушение сбросить кошелек – пусть рвут друг другу глотки над добычей! – но жадность оказалась сильнее. Да и десятинные взносы в Ночную Гильдию пока еще никто не отменял.
Уличную заварушку бы… Отходящий караван из ревущих верблюдов, перегородивший улицу. Опрокинутую телегу с бочками, представление бродячей труппы – любое скопление народу, в котором можно затереться.
- Вон он!
Трубный глас сорвал Ши с места, придав немалого ускорения. Воришка птицей вспорхнул на покосившийся под его тяжестью ветхий забор, сиганул вниз, поскакал по хрустящим под босыми пятками ступеням Долгой лестницы. Мир размытой полосой летел мимо, и в неразрывной полосе грязно-желтого, грязно-белого и пыльно-зеленого яркой пестротой мелькнуло нечто радужное.
Беглец затормозил, совершив заячью скидку через перила, пролетел по чьему-то палисаднику, топча едва прижившиеся кусты, и юркой ящеркой шмыгнул в сплетение скользко махнувших по лицу полотнищ. Тут же хлопнувшись ничком и затаившись среди вороха расшитых кожаных подушек.
- Гм? – обитательница пестрого шатра озадаченно подняла тонкую бровь.
- Не выдавай, за мной не пропадет! – отчаянно зашипел Ши.
- Гм? – интонация с вопросительной сменилась на раздраженную.
- Ну Феруза, ну милая, ну самая добродетельная и милосердная дева в Шадизаре! Меня же на ленточки порвут!
- Ты мерзкий червяк, бессовестно губящий мою репутацию, - холодно высказалась добродетельная дева. Набросила расписной платок на мутный хрустальный шар, поднялась на ноги и вышла навстречу гомону требовательных голосов у входа в шатер.
Обливавшийся холодным потом Ши замер, прислушиваясь. Гадалка Феруза ит’Джебеларк была известна всему городу, ее любили и уважали – и потому даже головорезы Кодо не рискнут обшаривать палатку против воли предсказательницы.
Возмущенные крики постепенно стихли и удалились. Похоже, Ферузе удалось убедить преследователей в том, что беглец промчался мимо, углубившись в путаницу улочек, переулков и проулков Ночной Пустоши. Пыльно-таинственную полутьму шатра прорезал солнечный луч –Феруза вернулась. Уселась на свое место, оправив складки платья, мониста из серебряных монет и растрепавшиеся локоны, и строго приказала:
- Явись!
Ши чихнул, на четвереньках выползая из своего убежища и мысленно готовя благодарственную речь. Наткнулся на свирепый взгляд карих глаз и мудро решил промолчать.
- Я все понимаю и могу принять, Ши. Но только не твою манеру злоупотреблять доверием друзей! – в попытке восстановить утраченное душевное равновесие гадалка схватила неразлучную колоду. Затрещали перетасовываемые карты, замелькали пестрые картинки. – Чем ты думал, как ты мог? А если бы они ворвались и отыскали тебя? Какой бы вид я тогда имела в глазах горожан? Ши, ты хотя бы раз в жизни задумывался о последствиях своих поступков?!
- Нет, - честно признался воришка. – Зачем? Прости. Ну извини. Хочешь половину с добычи?
- В твоих подачках не нуждаюсь, - Феруза надменно вздернула точеный носик, а Ши с сожалением вздохнул. Его хваленое обаяние и развеселая болтовня, столь безотказно действовавшие на легкомысленных девушек Шадизара, на Ферузе дали сбой. Гадалка упрямо полагала воришку чем-то вроде непутевого и с рождения ушибленного на голову младшего братца, коего нужно при всяком удобном и неудобном случае учить и наставлять. И она совершенно не намеревалась изменять своему дружку ради Ши – ни сейчас, ни в отдаленном будущем.
Справедливости ради надо заметить, что сердечным другом Ферузы ат’Джебеларик был Аластор Дурной Глаз, лучший из взломщиков Шадизара и закадычный приятель Ши. Так что спор за сердце красотки был проигран достойному.
Феруза повела рукой – карты-тарок разлеглись широким веером. Ши подполз ближе, самоуверенно полагая себя способным прочитать расклад, и получил щелчка по носу. Впрочем, голос Ферузы звучал уже спокойнее:
- Оно хоть того стоило – так рисковать жизнью?
- Конечно! – бодро подтвердил Ши. – Зачем вообще жить, если не рисковать? Это же весело!
- Посмотрела бы я, как ты веселился, если бы мальчики Кодо тебя схватили и принялись коптить на медленном огне, - вполголоса заметила гадалка.
- В этом случае веселились бы они, - не стал отрицать Ши. – Дорогая, ты ведь не хуже меня знаешь наш паршивый городок и его шакальи законы. Живи быстро, умри молодым. Или живи долго, умри богатым и всеми ненавидимым.
- Это так, - Феруза рассеянно водила рукой над картами, не смотря на них, но, казалось, изучая сотни раз виденный выцветший шелковый свиток на стене палатки. – Но ты ведь никогда не пытался искать иного пути к процветанию.
- Потому что его не существует, - залихватски тряхнул спутанными черными локонами Ши. – Нет, можно пойти на поклон к Кодо и его хозяину Назирхату, стать одним из стаи… Но я – свободный вор. Сам по себе, я не перед кем не отвечаю и никому ничего не должен. Такая судьба мне по душе. Вытяни мне карту, о мудрейшая из мудрых, и я пойду своей дорогой, восхваляя тебя!
Пальцы гадалки дрогнули, выхватив расписанный яркими красками кусочек пергамента. Феруза повернула карту изображением к Ши – молодой человек в сопровождении скачущей собаки и с узлом за плечами замер в шаге над разверзшейся пропастью. Легкомысленная улыбка и полнейшее равнодушие к грозящей опасности.
- И что же пытается сказать мне Судьба?
- Лишний раз подтверждает сказанное тобой, ибо высказанное трижды – верно, - гадалка всплеснула рукой в широком рукаве, карта исчезла. – Ты упадешь в пропасть, если по-прежнему не пожелаешь смотреть себе под ноги. Нам будет очень жаль потерять тебя.
- Надеюсь, вы разоритесь на достойные поминки, - отмахнулся Ши. – А если тебя так беспокоит моя участь, скажи, что я должен делать!
- Я не даю подобных советов, ты же знаешь, - Феруза качнула головой, звякнули украшения в ее прическе. – Свою судьбу человек творит сам. Мне позволено только предвидеть развилки на его жизненном пути. Дай себе труд задуматься, Ши. Да смотри по сторонам, не то угодишь прямиком на расправу к Кодо. Сделай милость, избавь меня от своего присутствия. Ко мне сейчас клиентка пожалует. Шестой десяток даме, а она все о женихах мечтает…
- Как я ее понимаю, - ехидно пропел Ши, выскальзывая из пропитанного благовониями нутра прохладной палатки в объятия палящего зноя.
Обещание он выполнил. Шел, размышляя и пиная камешек, украдкой поглаживая кончиками пальцев благословенно толстый кошель за пазухой. Феруза занималась невозможным: пыталась оставаться правдивой посреди Города Лжецов. Будучи гадалкой, то есть той, чьи речи изначально лживы – ибо человек желает услышать от прорицателя только подтверждение собственным замыслам и подозрениям. Но было в ее словах что-то… что-то такое, над чем стоило поразмыслить.
Ши повернул за угол, въехав носом в брюхо каменной твердости, обтянутое расшитой бисером кожаной жилеткой. Вскинул глаза.
- Доброго тебя дня, Кодо... и счастливо оставаться!
«Ну, хоть передохнул. Надо было у Ферузы воды попросить. Или холодного шербету. И пирожка с требухой заодно. Эх, выносите меня, ноги. Такова судьба, а плетью обуха не перешибешь, что бы там не твердила Феруза…»
История 2. «Маг».
«...И никакого мошенства!»
Полбеды, что явившаяся с опозданием клиентка оказалась истинной представительницей великого племени зануд. Все мы несовершенны - кроме познавших безначальные небесные истины просветленных служителей Митры - а люди становятся на удивление дотошны и подозрительны, когда дело касается их будущего. Но достопочтенная матрона Доместиция вдобавок без всякого на то основания полагала себя истинным знатоком человеческих душ и тайн раскладов тарока. Феруза едва удерживалась от искушения спросить клиентку, зачем та вообще тратила время на дорогу в пыльный и темный шатер гадалки, коли ей заранее все ведомо про прошлое, настоящее и на три года вперед?
А еще матрона имела неосторожность несколько раз снисходительно назвать Ферузу ит’Джебеларик «милочкой» и заявить, что та когда-нибудь непременно добьется успеха в своем ремесле.
Феруза прикусила губу. Когда-то она дала себе нерушимую клятву всегда быть терпимой к людям и их недостаткам, ибо всех нас в конце дороги ждет одна и та же дверь, из-за которой не возвращаются. Матрона Доместиция просто-напросто скучала в своем доме и жаждала хоть какого-то развлечения. А то, что она была высокомерной сучкой – ну, с этим ничего не поделаешь.
Зато она была богатой сучкой, и, покидая шатер, уронила на медное блюдо целых пять империалов. Пять сверкающих тусклым золотом кругляшков, ради обладания которыми большинству приятелей Ферузы пришлось бы, не покладая рук, трудиться целую луну, а то и две. А кому-то из горожан вообще не судьба даже раз в жизни ощутить в ладони прохладную тяжесть золотой монеты с выбитым на ней солнечным ликом в обрамлении звезд.
Феруза прибрала монеты в бархатный мешочек и не отказала себе в удовольствии взглянуть на истинный расклад ближайших дней госпожи Доместиции. Выходило, что не будет матроне ни обещанного знакомства с молодым и горячим поклонником, ни ночи страстных удовольствий, а выйдут ей сплошные хлопоты пополам с непрестанной головной болью и недовольством сильных мира сего.
- Феруза, звезда моих очей, ты там или тебя уже нет? – окликнули снаружи. Кто-то похлопал ладонью по натянутому полотнищу. Гадалка невольно замерла на месте – пойманная птица в руке, трепещущее сердечко в чужой ладони. Как все-таки глупо и как естественно для любой женщины, влюбиться и терять частичку разума при звуках знакомого голоса, умирать и воскресать.
- Там она, не ушла еще, - отозвался второй, и Феруза невольно улыбнулась. Ломающийся голос подростка на пороге превращения в мужчину, Малыш, забавное и устрашающее порождение Полуночи, подозрительный чужак в земле чужой. Впрочем, Малыш имеет все основания недолюбливать города. Ему повезло прибиться к их шайке, другой на его месте давно бы уже остывал под забором. А этот выходец из варварских краев ничего, держится, упрямо стараясь постичь местные порядки и обычаи. – Если б ушла, то ремни на входе бы завязала. И уличные туфли ее вон стоят.
- Тогда почему она не откликается?
- Может, с духами общается, - серьезно предположил Малыш. На самом деле звали его коротким дикарским имечком Конан, однако городское общество сочло юнца покамест не заслуживающим настоящего имени и наградило кличкой.
- Ферузааа! – нетерпеливо заголосили снаружи. – Оставь духов в покое, поверь, с нами куда лучше! Они дохлые, а мы живые!
- Иду, - Феруза накрыла платком низкий столик с принадлежностями для познания будущего, привычно сунула в пояс колоду, свой неразлучный талисман на счастье, и, приподняв полог, выскользнула навстречу городскому гомону, обдавшему ее горячей и упругой волной. – Альс. Малыш. Что вам дома не сиделось в такую жару?
- Решили прогуляться и заодно взглянуть, как твои дела, - оба спутника превышали маленькую гадалку по меньшей мере на голову. Идя между ними, она невольно ощущала себя знатной дамой под присмотром телохранителей. Малыш, долговязый и костистый, обманчиво неуклюжий, отчаянно молодой, вечно настороженный. Молодой, еще не освоившийся зверь в чужих лесах – и Альс, вышагивающий по мостовым Шадизара с видом некоронованного короля. Красавчик Аластор, для которого жизнь – увлекательнейшая из азартных игр. Ей никогда не удастся узнать, что она для него – ценный приз или мимолетное увлечение. Карты упорно отмалчивались, когда Феруза робко задавала им этот вопрос. Но ей так хорошо рядом с ним, а может ли женщина требовать от жизни бОльшего?
- Куда мы, собственно, направляемся? – бодро поинтересовалась гадалка.
- Учить Малыша жизни, - в тон ей откликнулся Аластор. Вблизи становилось понятно, отчего воровское сообщество наградило Альса прозвищем «Дурной Глаз». Он слегка косил, агатово-черные зрачки съезжались к переносице, отчего его физиономия до смешного напоминала каменную морду иронично ухмыляющегося демона над фонтаном у городской ратуши.
- Опять? – гадалка нахмурилась.
- Что ты предлагаешь, милая? – возмутился Альс. - Мы все очень любим этого варварского медвежонка, но в городах медведи вынуждены плясать на площадях, чтобы прокормиться.
- Ты мог бы похлопотать и пристроить его куда-нибудь в приличное место, у тебя же столько знакомых повсюду! – не отставала Феруза.
- Ага, подавальщиком в трактире. Чтобы спустя пару дней оттуда в ужасе разбежались все посетители. Гильдия кабатчиков занесет меня в списки личных врагов, которых не обслуживают даже в самой жалкой забегаловке, и я скончаюсь от голода. Потому что ты готовить не умеешь и не желаешь, - согласно хмыкнул Аластор.
- Я предсказательница, а не кухарка, - огрызнулась Феруза.
- Вот о чем я и толкую. Всяк должен находиться на своем месте. Законное место Малыша – на стенах пылающей крепости с топором в зубах. Но, коли его занесло в наши прекрасные края, где крепости не штурмуются, а сдаются по обоюдной договоренности за умеренную плату… - Аластор пожал плечами.
- Топоры в зубах не держат, - внес ценное дополнение молчавший до того Малыш. – Они тяжелые.
- Я высказался в переносном смысле. Всякий из живущих здесь по мере сил заботится о своем процветании – и не дает заскучать окружающим. Каким-то вот таким образом, - они миновали ювелирные прилавки, и Альс жестом уличного трюкача вытащил руки из-за пояса. Сверкнул золотой браслет – Феруза могла поклясться бессмертием души, что за все время их беседы Дурной Глаз так и шел, небрежно заложив ладони за пояс из переливающейся змеиной кожи.
- Отдай! – гадалка выхватила драгоценную безделушку, заозиралась по сторонам. Углядела двух женщин, облаченных в черные с желтой каймой хламиды, метнулась к ним: - Святые сестры, я хочу пожертвовать это заради спасения души одного проходимца… Не откажите в просьбе!
Монахиня помладше растерянно заморгала и икнула. Ее товарка постарше летами не растерялась, цепко ухватив протянутый браслет и рассыпавшись в благословениях щедрой дарительнице. Малыш еле слышно хихикнул. Аластор страдальчески закатил глаза, пожаловавшись выцветшему небу над головой:
- Никогда мне не постичь таинственной женской души. Я ей целый город готов преподнести на золотой тарелочке, а она жертвует мои подарки митрианским святошам и ругает меня за то, что я краду! Феруза, ну чем мне еще заниматься, посуди сама? Наняться на шерстобитную фабрику? Мешки таскать на рынке?
Ат’Джебеларик насупилась, подыскивая достаточно убедительные слова. Ей с детства внушали заповедь о том, что крадущий неугоден перед лицом бога и после смерти будет пребывать в бесконечных мучениях на Серых Равнинах. Феруза выросла с этим стойким убеждением, а потом угодила в Шадизар, где воровство было образом жизни, искусством и единственным способом добыть средства к пропитанию. Все ее друзья и знакомые либо крали, либо охотились на крадущих, а она сидела в своей палатке, гадала и пыталась изменить мир.
- Я просто не хочу, чтобы однажды тебя поймали и сослали на Соленые озера, - наконец нашлась она. Аластор пренебрежительно свистнул:
- Не родилась еще та ищейка, что схватит меня за горло. Я ценю твои заботы, звезда моя, но тревожься лучше о Малыше. У него руки точно не тем концом воткнуты. Иногда мне кажется, что было бы намного проще отрубить ему пальцы, а потом пришить заново!
- Я охотник и воин, - сумрачно возразил подросток.
- Ты никто, - отрезал Альс. – И останешься безымянным никем, если не будешь слушаться старших. Смотри и учись. Феруза, сделай мне одолжение, не гляди столь тоскливым взором. Я трижды предлагал тебе выйти за меня замуж. Что ты ответила? Что подумаешь. Вот и думай. Когда согласишься и станешь законной госпожой Кайлиени, тогда попрекай меня, сколько вздумается. Слова поперек не скажу.
- Так я и поверила, - буркнула задетая за живое гадалка. Девица отстала от молодых людей, и шла, злясь на саму себя. Эрлик устами пророков заповедовал женщине уступать мужчине и поддерживать его, а она чем занимается? Ежедневно спорит с Альсом, заранее зная, что ей никогда не удастся переубедить его. Он живет той жизнью, которая ему по душе. Его любит Удача и ценит Ночная Гильдия, он уверен в себе до кончиков ногтей. Было бы очень странно и даже как-то противоестественно пытаться представить Аластора за торговлей в лавке или занятым каким-то ремеслом. Нет, он создан помешивать бурлящее ядовитое варево городской жизни – а теперь еще собирается приобщить к древнему как мир ремеслу наивное горское дитя. Которое с таким восхищением таращится на самозваного наставника. Треснуть бы им обоим по головам чем-нибудь увесистым…
Приобщение к таинству шло полным ходом. Занимавшийся традиционным обвешиванием, обмериванием и обсчитыванием под сопровождение выкриков зазывал и ожесточенные перебранки. Каменный рынок подвергался незаметному разграблению. Разложенные на прилавках драгоценные мелочи исчезали прямо на глазах торговцев, чтобы объявиться в руках Альса. Прикованные стальными цепочками кошельки испарялись из-за пазух, золотые гребни сами собой выскальзывали из вычурных причесок девиц с Ак-Сорельяны, решивших обновить свои наряды и драгоценности, хрустальные флаконы с вендийскими благовониями, только что стоявшие вот здесь, пропадали невесть куда. Феруза никак не могла отделаться от мысли о том, что одной ловкостью рук и проворством завзятого щипача здесь ну никак не обойтись. Она угадывала присутствие магии – словно обоняла отдаленный тончайший аромат диковинного цветка, которого ей никогда не доводилось видеть, но о котором она была наслышана. Альс казался ей образом, сошедшим с ее карточной колоды, темным магом воровства, зловещим фокусником, жонглирующим то ли украденными предметами, то ли похищенными жизнями.
Это пугало. Гадалка страдала, взирая на творимое ее шальным любимым безобразие, и вполголоса причитала:
- Альс, пожалей торговцев, им еще дела вести на этом рынке! Альс, будет с тебя, хватит, пойдем домой! Ты меня вообще слышишь?!
- Слышу, дорогая, слышу, - Дурной Глаз замешкался подле игрока в «три скорлупки», мимоходом ткнув в одну из перевернутых ореховых скорлупок, под которой обнаружился заветный глиняный шарик. – Я прекрасно слышу все, что ты говоришь, но не способен уловить в твоих речах ни одной разумной мысли…
Феруза от души заехала ему острым кулачком под ребра. Аластор довольно заржал. Малыш недоуменно взирал на них из-под спутанной черной челки. Отсмеявшись, взломщик заявил:
- Насмотрелся? Твоя очередь. Тихо, аккуратно, без лишних движений и суеты. Клиент не должен ничего почувствовать и заметить. Говоришь, ты охотник? Представь, что скрадываешь хищного зверя. Он не должен тебя услышать и учуять. Попадешься – спасать не буду, имей в виду и помни. Отсидишь все, что положено согласно закону, - он потянул Ферузу к входу в ювелирную лавку, бросив Малыша на произвол судьбы.
Какое-то время гадалка рассеянно взирала на разложенные украшения, а Альс поддразнивал хозяина лавки, уверяя, что даже отсюда сможет безошибочно определить, какие из камней в перстнях и ожерельях поддельные, а какие – настоящие. Феруза выбрала серебряное тонкое колечко с аметистом, долженствующим оказывать своему владельцу помощь в улаживании распрей. Альс потянулся за кошельком, но девушка отрицательно покачала головой:
- Я сама.
- Но почему? – с искренним недоумением и обидой в голосе спросил Аластор. – Ты не принимаешь моих подарков, не хочешь, чтобы я что-то покупал для тебя! Что я делаю не так, скажи? Мне просто хочется обрадовать тебя и сделать тебе приятное. Ты обиделась из-за мальчишки? Но я делаю это ради его же пользы. Я учу его выживать в нашем мире, полном шакалов и крыс, готовых в любой миг вцепиться в горло. Рано или поздно он встанет на ноги, и тогда пусть катится на все четыре стороны и выбирает свою дорогу. Но пока он с нами, мы в какой-то степени ответственны за него. Особенно ты. Ведь это ты притащила его к нам. А Лорна тебя поддержала, еще одна непомерно добрая к побирушкам женщина…
- Не могла же я бросить его подыхать на улице! – возмутилась Феруза, и тут снаружи загомонили. Звякнула набранная из деревянных шариков занавесь, взломщик и гадалка выскочили на улицу – ибо обоих настигло дурное предчувствие.
Драки не было. Трупа под крыльцом ювелирной лавки – тоже. Наличествовал кружок притихших в предвкушении обывателей, изрядно сконфуженный Малыш, прихваченный за локоть мертвой хваткой хмурого телохранителя, и благообразного вида купец из зажиточных, но не первой руки – в туранском халате жатого шелка в зелено-желтую полоску и плотно сидящей на обширной лысине черной бархатной шапочке. Выражение лица жертвы неудачного ограбления было не разгневанным, но скорее недоумевающим.
Альс тихонько присвистнул и легким движением руки отодвинул ойкнувшую Ферузу себе за спину.
- Кайлиени! – обрадовано воззвал почтенный господин, узрев взломщика и приязненно разулыбавшись. – Поди-ка сюда! Растолкуй, на каком перекрестке твой дружок остатки совести потерял? Про страх не спрашиваю – все знают, что парни с Полуночи с рождения ихним мертвым богом молотом по башке стукнутые, отчего страх из них напрочь вылетает вместе с мозгами и соплями.
Оскорбленный в лучших религиозных чувствах Малыш возмущенно засопел, аки роющий песок копытом ристалищный бычок.
- И тебе доброго дня, госпожа Феруза! Вы ведь составите компанию доброму знакомому, а то толковать посреди улицы о делах как-то уж совсем невместно?
- Пошли, - обреченно сказал Аластор. – Ну спасибо тебе. Малыш. Удружил.
- А чё я такого сделал? – эту заветную фразу изъяснявшийся с резким акцентом юный уроженец Полуночи успел освоить в совершенстве.
- Да ровным счетом ничего особенного. Пытался подломить смотрящего нашего квартала, ну подумаешь, какие пустяки, - жизнерадостно откликнулся Дурной Глаз. – Пойдем, дорогая. По крайней мере, нас хотя бы вкусно угостят, прежде чем швырнуть в болото с мельничным жерновом на шее.
Феруза печально вздохнула. А ведь карты честно старались ее предупредить. Это не матроне Доместиции грозило недовольство сильных мира и головная боль, а ей самой.
История 3. «Император».
«Утка с миндалем».
Внешность всегда обманчива. В Шадизаре, где обман стал образом жизни, внешность обманчива вдвойне, а сущность – втройне. Облик почтенного Назирхата уль-Вади наводил на мысли о деловитом и скромном торговце, изо всех сил старающемся свести концы с концами, дабы удержать на плаву семейное предприятие и достойно содержать двух жен и пятерых отпрысков.
На самом деле Назирхат уль-Вади никогда не был женат, предпочитая брать в подруги дорогих девушек из «Алмазного водопада» и меняя их всякую луну, а делом своей жизни полагал неустанную борьбу за главенство над кварталом Нарикано. Какового добился года три назад, искусно сведя в кровавом стыке предыдущего смотрящего с шайкой конкурента из соседнего квартала Сахиль. С тех пор уль-Вади железной рукой правил добытым с потом и кровью владением, искореняя несогласных с его мнением, недовольных его решениями и пренебрегавших соблюдением воровского Устава. Поддерживая относительный порядок, при котором и волки были сыты, и поголовье овец отнюдь не уменьшалось, но возрастало, принося доход и приплод. Обыватели искренне полагали господина уль-Вади защитником, кормильцем и поильцем: при нем прекратилась бесконечная вражда шаек, поджоги, погромы и прочие безобразия. Можно было наконец вздохнуть спокойно и заняться своим делом.
Потому неудивительно, что в «Рубиновой лозе», лучшей из гостиниц квартала, славившейся своей кухней, для господина Назирхата и его спутников немедля нашелся свободный уютный стол, на котором возникла и скатерть из настоящей парчи, и серебряные тарелки, и приличный обед, и все, что к таковому обеду прилагается, включая танцовщиц с бубнами. Совершенно задаром, как уверил непрестанно кланяющийся хозяин, исключительно для дорогого гостя.
От танцовщиц уль-Вади вежливо отказался. Заговорил, помахивая в такт рассуждениям серебряной вилкой:
- Понимаю, всем нам когда-нибудь суждено уступить свое место молодым да ранним. Но, коли уж берешься натаскивать щенка, то растолкуй ему внятно и доступно, что к чему! Альс, я тебе говорю, между прочим! Твое чудо полуночное знаешь, что натворило? Притерся – хорошо, не спорю, ладно притерся, я даже сперва внимания не обратил, хоть он орясина редкостная – после чего просто-напросто схватил кисет и дернул со всей молодецкой одури!
Альс фыркнул. Малыш в недоумении склонил голову набок.
- Кисет, ясен день, отрываться не собирается, потому как на цепочке – от таких вот умельцев. Так у твоего парня достало ума рвануть снова – когда уже любому разумному щипачу понятно, что клиент потерян и самое время сматываться. Готов поспорить, если б мои мальчики его не придержали, он так бы и дергал!
- Так ведь у него получалось, - пробурчал Малыш. – Ему кошельки сами в руки прыгали.
Дурной Глаз скроил выражение: «Я сегодня схоронил любимую тетушку, а она, стерва старая, не внесла меня в завещание», поднял руку. Блеснуло кольцо с плоским золотистым топазом. Камень внезапно провернулся в оправе, высунув бритвенно отточенный срез, и вернулся в прежнее положение.
- Малыш, ты глаза по дороге потерял? – осведомился Аластор.
- Откуда я знал, что ты там прячешь…
- Воистину незамутненная варварская простота! – искренне умилился хозяин квартала. – Даже убивать такого жалко. Альс, ты впредь присматривай за ним построже. Вдруг мальчику встретится на пути кто не такой добрый да отходчивый, как я?
- Спасибо за заботу, - ноток благодарности в холодном голосе Аластора что-то совсем не слышалось. Феруза украдкой пнула его под столом туфелькой в лодыжку. Их компании совершенно ни к чему ссориться с уль-Вади. Другой проучил бы Малыша, чтобы впредь узнавал господина смотрящего в лицо и не позволял себе столь опасных выходок. Альс намек понял, заговорив более приязненно: - Он больше так не будет, верно, Малыш?
Юнец пробурчал в ответ нечто маловразумительное. Ему очень хотелось есть, но Альс и Феруза почти ни к чему не притрагивались, и он не осмеливался потянуться за тарелкой. Только мрачно пожирал взглядом стоявшее радом блюдо, где зазывно топорщила лапки и исходила благоуханием фаршированная утка. Феруза, сочувствуя, тихонько придвинула ему тарелку.
- И о девушке своей ты совсем не заботишься, как я погляжу, - не преминул отметить господин Назирхат. – Женщина должна быть в теле, а барышня Феруза больше на тростинку смахивает.
Феруза, отличавшаяся стройностью стана и гордившаяся своей фигурой, искренне возмутилась:
- Я не корова и не свинья, чтобы меня к празднику откармливать!
- Так-то оно так, - согласно покивал бритой макушкой уль-Вади, - но красивой женщины должно быть много, чтобы было, чем полюбоваться…
Гадалка возмущенно поджала губы. Уразумев, что смотрящий нарочно поддразнивает ее.
- Я к чему веду, - невозмутимо продолжал уль-Вади, - сдается мне, Альс, что тебе в последнее время совсем делать нечего. А это непорядок. Ты у нас, конечно, сам по себе и сам за себя, это твое право, я, обрати внимание, даже не возражаю, хотя мог бы. Да только нехорошо это, когда первостатейный мастер по замкам ради развлечения чистит пояса на рынке. Отнимая кусок хлеба у тех, кому положено этим заниматься – и кто честно оплатил свое право промысла.
- Дел подходящих нету, - дернул плечом Аластор.
- А если сыщутся?
- Сыщутся, тогда и потолкуем.
Половинки створчатых дверей «Рубиновой лозы» распахнулись, впуская новых посетителей. Первым пожаловал тип заносчивого вида с физиономией уроженца полуденной Зингары. Да не из простых торговцев и путешественников, но наследник истинных грандов голубой крови, невесть какими шальными ветрами занесенный в Замору. Следом вышагивала пара сопровождающих, а за ними вошел Кодо Ходячий Кошмар, правая рука господина уль-Вади, без особых усилий волоча за шиворот изрядно потрепанного Ши. Завидев знакомых, Ши затрепыхался, пытаясь выдраться. Кодо слегка приподнял его над полом и встряхнул, как нашкодившего котенка. Лязгнули зубы, Ши затих, взирая на мир скорбным взглядом несправедливо обвиненного в чужих преступлениях.
Гость из Зингары изволили возмущаться и негодовать. Стуча по столу в подтверждение истинности своих слов позолоченным овалом памятного медальона. Символом того, что предъявитель сего сделал щедрый взнос в казну Ночного братства квартала Нарикано, и отныне он сам и любое его имущество являются неприкосновенными, находясь лично под защитой смотрящего. Палец гостя, украшенный перстнем с редким звездчатым рубином, указующе вонзался в Ши. Который имел нахальство наплевать на вывешенный напоказ медальон, стянув у его светлости Ларгоньо кошелек и злонамеренно пустившись в бега.
Назирхат уль-Вади сочувственно кивал, внимая речи оскорбленного до глубины души зингарца. Когда тот начал повторяться в обвинениях, распорядился подать гостю вина, да получше и со льдом, и обратил полный искренней тоски взор на возмутителя спокойствия.
- Нет от тебя покоя ни днем, ни ночью. Почтеннейший мессир Ларгоньо прибывает в наш город, рассчитывая встретить тут поддержку и понимание, и что же? Какой-то проходимец пытается его обчистить – после того как я словом своим поручился за благополучное пребывание мессира Ларгоньо в наших краях! Выходит, я нарушил свое слово из-за такого мерзавца, как ты, Ши Шелам?
Ши явственно затосковал. Он запоздало сожалел и о попытке цапнуть кошелек, и о бегстве, которое все равно ни к чему не привело.
- Кстати, ты отчего босиком? – неожиданно пожелал знать уль-Вади. – На сапоги денег не хватает? Ах, Ши, до чего ты докатился. А ведь так хорошо начинал.
- Его сегодня утром вышвырнули за неуплату из «Водопада», - ровным голосом доложил Кодо, знавший все обо всех. – Имущество госпожа Джемина оставила в залог.
- Злые они там и жадные, - возмутился Ши, распаляясь праведным возмущением: – Постоянного и лучшего клиента в чем мать родила за дверь выкинули. А твердили – приходи в любой день, Ши, мы всегда рады тебя видеть, Ши, конечно, ты всегда можешь рассчитывать на кредит, Ши, а сами-то!.. Никогда больше к ним не пойду!
- Когда это девочки в «Алмазном водопаде» давали в долг? – поднял левую бровь господин Назирхат.
- Лет десять тому Сестры Безбрачия проходили через Замору с паломничеством в Аграпур и везли с собой подлинное покрывало Иштар, - вспомнил Аластор. – Тогда целую декаду бордели работали совершенно бесплатно. А покров какая-то хитрая сволочь подменила и пожертвовала в храм на Ветреном холме.
- О чем они? – прошипел Малыш, оторвавшись от утки и украдкой потянув Ферузу за рукав.
- Как водится среди настоящих мужчин, о борделях, - сухо отозвалась гадалка, огорченная тем, что на шелке теперь останутся жирные разводы от пальцев.
- Гулящие девицы – это неблагочинно, - глубокомысленно заметил юнец с Полуночи.
- В Шадизаре бордель – единственное место, где женщина может рассчитывать на достойную оплату своих трудов! – отрезала ит’Джебеларик. – И где она вправе сказать мужчине «нет».
- Феруза у нас рьяная поборница прав женщин, - растолковал Аластор, вернувшись к более насущному вопросу: - Так что будем делать с Ши? Сколько за ним долга?
- У меня денег нет, а кошелек Кодо себе захапал, - мгновенно откликнулся карманник. – Хоть режьте, отдавать нечем. Денька через два-три верну, господин уль-Вади, вы же меня знаете, за мной не пропадет… - он умильно и просительно заулыбался.
- Я-то тебя знаю как облупленного. Зато мой друг и гость представления о тебе не имеет, - довольно хохотнул смотрящий. – И ждать два-три дня не в его привычках. Отдашь натурой. Мессир Ларгоньо, берите это тело себе, оно полностью ваше. Хотите – станет сапоги вам чистить, хотите – отсасывать на ночь. Ши у нас мальчик опытный, с огоньком и выдумкой. Его только сперва самого отмыть и почистить надо, но Кодо этим займется, не беспокойтесь. Блох и вшей в дом не притащит.
- Угу, - немногословный гигант повлек Ши в сторону выхода.
- Я возражаю! – оглушительно заверещал Ши. – Назирхат, это не по Уставу, я не вхожу в квартальную гильдию, ты не можешь так со мной поступить!
- Отчего ж не могу, очень даже могу, - с достоинством возразил господин уль-Вади. Гость из Зингары взирал на представление с смесью удивления и презрения. – А коли ты щиплешь на наших землях, не входя при том в Гильдию, так ты ж вообще паршивый шакал, достойный всеобщего поругания… Что полагается за крысятничество, Кодо?
- Пальцы ломать, - не замедлил с ответом Ходячий Кошмар. – Сперва на левой руке. Ежли поймают вторично – на правой.
Ши сглотнул. В немом ужасе уставился на смотрящего. Так он еще ни разу не попадал.
- Господин уль-Вади, мы не могли бы договориться миром? – не выдержала Феруза. – Может, уважаемый гость согласится на иную виру – в качестве нашего искреннего извинения за те неудобства, что ему пришлось испытать по вине Ши?
- Сломайте ему руку, - охотно согласился мессир Ларгоньо. – Прямо сейчас. Можно даже обе. Калекам подают охотнее.
Ши взвыл. Феруза схватилась за голову, скорбно воззвав:
- Альс!
- Чуть что – сразу Альс, - проворчал взломщик. – Уль-Вади, мы ж не комедианты какие уличные. Давайте поговорим, как серьезные люди. Оставьте Ши в покое. Он с рождения придурковатый, не может пройти мимо того, что плохо лежит. Сперва сопрет, потом подумает.
- Вот это разговор деловых людей, - возрадовался Назирхат уль-Вади. – Ты вот жаловался, достойного дела нет, а у меня оно есть. Нужно помочь моему другу мессиру Ларгоньо в поисках… некоторых вещей. Не задаром, разумеется.
- Что именно ищем? – Аластор поставил локти на стол, переплел пальцы, уперся подбородком.
- Несколько редких книг, - нехотя уточнил зингарец.
- На Пергаментной аллее шуршали?
- Тамошние и подсказали, - кивнул шапочкой Назирхат. – Мол, были да сплыли, ушли книги всей партией в Ламлам, в один уединенный особняк на Кисиндо…
- К магику Рилерансу, что ли? – невовремя открыл рот Ши. Альс сбросил руки со стола:
- К Рилерансу не пойду. И вам не советую. Бытие в качестве ходячего мертвеца не вяжется с моими жизненными планами. А у него, между прочим, патент Стигийской гильдии заклинателей. Он - законно практикующий некромант. С ним даже Немедийская Чума ничего не в силах поделать!
- Кодо, - негромко окликнул ул-Вади. – Не забудь заткнуть мальчику пасть. Терпеть не могу воплей над ухом, особенно во время обеда. Они мешают правильному истечению жизненных соков. Руку и пальцы, понял?
Малыш вскинулся. Неизвестно, что намеревался предпринять юнец с Полуночи. Может, и в самом деле волчонком бросился бы на Кодо, следуя варварским представлениям о том, что друзей в беде не бросают – но его удержал один из телохранителей господина Ларгоньо, буркнув: «Сиди смирно». Феруза заметалась, переводя испуганный взгляд с Аластора на уль-Вади и обратно. Уль-Вади ничуть не шутил, его приказы всегда исполнялись, и Кодо без малейших угрызений совести переломал бы Ши пальцы на колоде, где повара «Лозы» рубят мясо.
- Демоны бы тебя взяли, - буркнул Дурной Глаз, когда Кодо и его онемевше-обмякшая жертва достигли дверей. – Хорошо, будь по-твоему. Только не прямо сегодня и не в ближайшие дни. Я намерен остаться в живых – и хочу, чтобы уцелели те, кого я возьму с собой. Мне нужно осмотреться, как в этом особняке и что. Декада.
- Две, - проявил щедрость господин уль-Вади, бросив мимолетный взгляд на зингарца и получив в ответ согласный кивок. – Обещаю, никто не будет толкать тебя под руку и пыхтеть в ухо… Кстати, вы обратили внимание, какую великолепную утку с миндалем тут подают? – он щелкнул пальцами, распорядившись повторить заказ, и обратился к Ферузе, нервно теребившей краешек скатерти, - барышня, мой друг немало наслышан о вашем искусстве толкования тарока и хотел бы собственными глазами убедиться в вашем мастерстве. Вы не откажете?
- Конечно, нет, - услышала гадалка свой собственный голос, такой тихий и растерянный.
Обретший свободу Ши птичкой метнулся под защиту компании. Немедля нарвавшись на подзатыльник и злое шипение Аластора:
- А вот за это, Ши, я тебя лично прикончу. Умирать будешь долго и мучительно, обещаю. Я тебя колдунам продам, для опытов.
История 4. «Императрица».
«Жемчуг Полудня».
Варрин, владелец гостиницы «Рубиновая лоза», мечтал сделать свое заведение самым известным и процветающим в городе. Чтобы иноземные гости, проезжая через Шадизар, останавливались исключительно у него и разносили добрую славу дальше по Дороге Королей.
Кое-чего предприимчивый содержатель гостиницы уже добился. В «Лозе» полностью вывели крыс, блох и тараканов, здесь были самые чистые и уютные нумера, и самая вкусная кухня. Если постоялец изъявлял желание скрасить вечерок в обществе приятной внешне и ненавязчивой особы женского или мужского пола, таковая особа немедля прибывала. Проснувшись, вы могли быть уверены, что ваш кошелек, перстень с фамильной печатью, закладные письма и портрет любимой супруги останутся в полной неприкосновенности, а ваша репутация ничуть не пострадает.
Горничные, служанки и половые «Рубиновой лозы» также подбирались на службу не абы как и были вышколены почти до полной безупречности. «Почти» - ибо городские нравы все же порой брали верх. Порой довольные постояльцы уже на самой границе города внезапно обнаруживали вопиющее отсутствие дорогих мелочей, которые вроде бы все время были под рукой – а в последний миг то ли завалились невесть куда, то ли отрастили крылья и упорхнули.
Так вот, о горничных. Вот по коридору семенит одна из них, согласно требованиям хозяина наряженная кхитайской прислужницей из чайного дома. Голубой халат со скромной серебряной вышивкой, широкий пояс, затянутый огромным бантом-бабочкой. Шпильки в гладко причесанных волосах, смазливое личико коренной уроженки Шадизара. Стопка свежего постельного белья в руках, заткнутый за пояс мешочек с письменным прибором и счетами. Ножки так и мелькают из-под подола. Девица останавливается напротив дверей, богато украшенных резными виноградными лозами, достает из кармана ключ с шелковой кисточкой, открывает створку и юркает внутрь.
Зовут девицу Кэтерлин-Нирена бар-Азарак. Для друзей, знакомцев и мимолетных любовников – Кэрли. Она скорее согласилась бы пойти на виселицу, нежели целыми днями бегать с поручениями, волоча за собой тяжелую тележку гостиничной служанки, отбиваясь от домогательств игривых постояльцев и получая за все про все нищенские десять талеров в седмицу.
Кэрли промышляла изготовлением подделок и воровством на хороших постоялых дворах. У симпатичной Кэрли множество знакомцев, ибо она твердо верует в два нерушимых принципа: «Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь» и «Не плюй в колодец». Прислужница с кухни «Рубиновой лозы» разболтала своей лучшей подружке о новой постоялице, коридорный и ночная горничная подтвердили полученные сведения. Несколько дней Кэрли потратила на слежку за добычей, выясняя, когда та уходит и приходит, остается ли кто в нумере в отсутствии постоялицы, а также изготовляя ключ от комнаты по сделанному слепку.
Сегодня постоялица в сопровождении трех своих служанок отправилась в богатый квартал Асмак, надо полагать, в гости к друзьям. Вернется она ближе к ночи. Кэрли позаимствовала из кладовки наряд горничной и отправилась на разведку боем. Прислуга «Рубиновой лозы» в один голос твердила, как неимоверно богата приезжая дама, но Кэрли доверяла только собственным глазам и собственным рукам. Нужно проверить и убедиться. Прикинуть, что из имущества гостьи представляет ценность и может быть перепродано в ювелирные лавки на Ишлазе, Пергаментной аллее.
Воровка беззвучно ступала по толстому ковру винно-алого цвета, поводя головой по сторонам, точно принюхивающийся хорек в курятнике. Ничто в комнатах не избегало ее внимания. Кэрли быстро и деловито приоткрывала короба с одеждой и дорожные кофры, ящички с косметикой и шкатулки с украшениями. Украшения интересовали ее прежде всего. Незримые счеты в голове девицы азартно щелкали костяшками, прикидывая стоимость камней и оправ.
«Не жадничай, жадность сгубила множество хороших воров. Ты ведь не хочешь присоединиться к их числу?» - Кэрли обогнула гостиную с выходом на открытую террасу, сунулась в спальню. Зацепилась взглядом за украшавший дальнюю стену большой шелковый свиток. Многоцветная картина изображала Великую Мать, богиню Иштар – прекрасную женщину, восседающую на золотом троне в окружении цветущих роз и преданных слуг-астэри.
Кэрли машинально склонила голову, поклонившись свитку.
Подобно большинству обитателей Шадизара, воровка таскала пожертвования на алтарь Обманщика Бела – но считала, что покровительство любого божества не бывает лишним. А это же сама Иштар, покровительница женщин, дарующая удачу…
Под свитком поблескивал черным лаком туалетный столик. А на столике, свернувшись змеей, переливалось нежно-розовым огнем самое прекрасное из жемчужных ожерелий, которое доводилось видеть Кэрли. Воровка аж прикусила кончик языка, когда осторожно взяла его в руки.
Жемчужины безупречного цвета и округлости были чуть прохладными на ощупь и тяжелыми. Кэрли пропустила их меж пальцев, машинально пересчитывая. Сорок пять просверленных шариков, в мучениях рожденных страдающими от случайной песчинки моллюсками с Полуденного побережья, сорок пять перламутровых чудес на шелковой нити соблазна. Искушения схватить жемчуг, сунуть за пазуху и удрать. Бежать со всех ног на Ишлаз, постучаться в заветную дверь, бросить сокровище на прилавок. Нить перережут, жемчужины рассыплются, ловкие пальцы сделают их частью иных украшений или укроют в тайнике, их увезут из Заморы, хозяйка никогда больше не увидит своей драгоценности…
Ожерелье было так красиво, что даже смотреть на него было больно. Кэрли прикусила кончик языка, заставляя себя отвлечься от мягких бликов на изогнутых бочках жемчужин, пытаясь сообразить, что же ей делать.
Самым разумным поступком было – тщательно осмотреть жемчуг, запечатлевая его в памяти, после чего вернуть драгоценность на место и тихо удалиться. Если совсем невмоготу уходить с пустыми руками, то прихватить что-нибудь из мелочи. Кэрли водила дружбу с искусниками, которые за кругленькую сумму могли в три дня сотворить точнейшую копию ожерелья. Владелица не заметит разницы, а Кэрли завладеет драгоценностью, не оставив по себе ни следа, ни подозрений…
Так на ее месте поступил бы любой опытный вор.
Но Кэрли была заворожена и ослеплена блеском полуденного солнца.
«Постоялица вернется еще не скоро. Я успею. Лучше я останусь здесь, здесь меня никто не потревожит. Бежать через город с жемчугами – все равно что бежать с полной пазухой углей. Я могу налететь на кого-нибудь из парней Кодо, меня могут ограбить и отнять жемчуг».
Кэрли извлекла из-за пояса вместительный мешочек, раскрыла прибор для письма, вытащила счеты и, хмурясь, сравнила нанизанные на проволоку деревянные костяшки с жемчужинами. Жемчужины были несколько меньше размером, но в запасах Кэрли имелся пузырек с костяным клеем и широкая кисточка…
«Я обмажу их клеем и подменю ими костяшки. Они будут выглядеть как самые обыкновенные счеты, никто ничего не заподозрит и я спокойно дойду до дома. Кому могут понадобиться старые счеты? Решено! Действуй, Кэрли, все в твоих руках!»
- Так и думала, позабыла их на столике, - произнес напевный женский голос. Увлекшаяся созерцанием жемчугов и построением планов Кэрли совершенно не заметила того, как открылась дверь и кто-то вошел в нумер. – Милая девушка, мне казалось, я достаточно ясно высказала свое пожелание – не трогать без нужды мои украшения.
В скругленных поверху дверях спальни стояла законная владелица ожерелья из розовых жемчужин. Кэрли собрала о ней достаточно сведений. Клелия Кассиана, графиня диа Лаурин, из Ианты Офирской, около тридцати с небольшим лет от роду. Красива, точно воплощение Ашореми-Юности, не замужем и вроде как не собирается, свободна в делах и воззрениях, ведет дела с известнейшим торговым домом «Офирский венец», раз в полгода приезжает в Шадизар, проводя тут от декады до полной луны. Знакома с взломщиком Аластором Дурным Глазом и несколькими смотрящими кварталов. Обеспеченная, знатная, прекрасная. Женщина, которая не нуждается ни в ком и ни в чем.
Серо-голубые, широко поставленные глаза. Пшеничные локоны, уложенные широким венцом и перевитые вышитыми лентами. Струящийся и шелестящий шелк одеяний, окутывающих статную фигуру. Клелия Кассиана ошиблась, приняв Кэрли за гостиничную прислугу, у воровки оставался шанс – положить ожерелье, рассыпаться в извинениях и исчезнуть. Госпожа Кассиана выжидающе смотрела на нее, она в любой миг могла кликнуть своих охранников – и Кэрли вряд ли сумела бы внятно объяснить, кто она такая и что здесь делает в наряде горничной.
Но Кэрли никак не могла выпустить жемчуга из рук. И не могла отвести взгляда от лица Клелии Кассианы.
- Ты не горничная, - та чуть нахмурилась и сделала крохотный шаг назад.
«Сейчас она закричит. Я пропала. Алронг, позорный столб, плети, карьера шлюхи в соляных копях».
На Кэрли снизошло вдохновение.
- Да, я не горничная, - она грохнулась на колени, не выпуская жемчужной нити, и надеясь, что ее голос звучит достаточно искренне: – Я украла это платье и пробралась сюда - иного шанса встретиться с вами у меня нет и не будет. Я люблю вас, госпожа Клелия. Вы не знаете обо мне ничего, я знаю о вас почти все. Я встречаю вас у Бронзовых ворот, когда вы приезжаете в Шадизар, и провожаю у Пустынных, когда вы уезжаете. Я знаю, с кем встречаетесь в Гранатовых садах и где обедаете. Когда вы идете по нашему городу, я тенью следую за вами, мечтая стать прахом под вашими ногами. Да, я самая обычная девушка, да, вы никогда не обратите внимания на такую, как я – и я должна была что-то сделать!
- И я должна верить сказанному тобой, девушка? - Клелия Кассиана явно раздумала звать на помощь. Она стояла, снизу вверх смотря на Кэрли, в серых с просинью глазах солнечными зайчиками плясали смешинки.
- Я могу подтвердить! – Кэрли судорожно рванула высокий воротничок платья горничной. По ковру запрыгали отлетевшие пуговицы. Открывшийся вид вполне мог заставить мужчину ненадолго отвлечься от спасения мира и разграбления королевской сокровищницы, но Клелия Кассиана лишь рассмеялась, заметив:
- Меня предупреждали, сколь искусным может быть здешнее лицедейство. Милая обманщица, тебе удалось произвести на меня впечатление. Оставь жемчуг и беги. Думаю, тебе известно, где в гостинице черный ход. Тебя не станут преследовать, обещаю.
- Никуда я не побегу, - упрямо затрясла головой Кэрли. – Я и не надеялась, что вы поверите моим словам. Но вы хотя бы меня выслушали! Теперь вы знаете, что я существую на свете!
- Как тебя зовут, девушка? – госпожа Кассиана грациозно присела на край обширного ложа.
- Кэрли, госпожа. Просто Кэрли с улиц Шадизара, - воровка нерешительно пересела с колен на корточки.
- Но ты, надеюсь, не… - Клелия неопределенно пощелкала пальцами.
- Нет-нет, я не гулящая, - догадалась Кэрли. – У меня есть дружок.
- Ты его любишь? – пожелала узнать госпожа Кассиана.
- Нет, конечно, - соврала Кэрли. – Но в этом городе девушке никак без дружка, а то и двух. Иначе она совсем пропадет.
Леди Клелия протянула руку, вытащив из прически Кэрли длинную костяную шпильку. Освобожденный каштановый локон упал на плечо, обтянутое поддельным голубым шелком.
- Меня еще никогда не пыталась столь откровенно соблазнить хорошенькая воровка, переодетая служанкой, - задумчиво протянула Клелия Кассиана. – Придется мне извиниться перед друзьями, которые нынешним вечером ждали меня в гости. Скажи, девушка Кэрли, неужели тебе так хочется заполучить этот жемчуг?
- Мне хотелось заполучить вас… тебя, - Кэрли на миг озадачилась вопросом, солгала она или сказала правду. Такое знакомство могло быть очень и очень выгодным.
Если только блистательная офирская графиня сейчас не выставит ее за дверь нумера.
Не выставила.
Утром Клелия примерила жемчужную нитку на шею Кэрли, разочарованно заявив:
- Они совершенно на тебе не играют! Рубины смотрелись бы куда лучше, но я их не люблю и не держу. Где-то, помнится, завалялась цепочка из изумрудов в черненом серебре. Пожалуй, вот они смогут достойно подчеркнуть твою… своеобразность.
- Не нужно мне никаких камней, - Кэрли хотелось засунуть голову под подушку и дремать, ощущая мягко прикасающийся к векам предутренний свет, осязая сладкий аромат волос и тела Клелии. – Ничего мне не надо.
- Совсем-совсем ничего? – с недоверчивым ехидством уточнила офирская красотка.
- Угу.
- Ты могла бы продать жемчуг. Он все равно мне надоел. Ты придешь еще, Кэрли? – госпожа Клелия вроде бы задавала вопрос, но по сути своей это было повеление. Повеление, с которым невозможно спорить, но которому радостно подчиняться.
«Ей достаточно только взглянуть, и мужчины сами стелятся ей под ноги. Хотела бы я уметь так вести себя. Так говорить и так смотреть, чтобы никто не решался возразить мне».
- Приду.
История 5. «Жрица».
«Научи меня».
- Это называется тарок, малышка. Хочешь посмотреть? Подойди, не бойся.
С этими словами больше пятнадцати лет назад старуха, известная доброй половине жителей Аграпура как Бабуля Гузлим, протянула любопытствующему ребенку изрядно потрепанную колоду карт.
- Я и не боюсь, - самоуверенно ответила Феруза ат’Джебеларик, любимая дочка почтенного Мансура, процветающего владельца гончарной мастерской, симпатичная девчушка десяти лет от роду. Большеглазое дитя в нарядном платьице, с тоненькими косицами, украшенными низкой серебряных монет. – Мне просто интересно.
Никто в точности не знает, сколько лет Бабуле Гузлим. Согбенная, сморщенная, точно старая урючина, позабытая в погребе. Закутанная в яркие одеяния, звенящая медными браслетами, всякое лето въезжающая в туранскую столицу на разбитой повозке, запряженной двумя колченогими мулами. Бабуля и ее мулы были точно такими же двадцать лет тому, когда только взошедший на престол нынешний халиф торжественно закладывал первый камень в основание храма Эрлика Победителя, и сорок лет назад, когда отец халифа сверг предыдущего правителя. Возможно, она такой явилась на свет из материнского чрева – улыбчивая старуха со картами и прячущейся в рукаве ручной гадюкой. Бабуля Гузлим была женщиной из племени люйли, вечных кочевников, странствующих со своими табунами и отарами по степям вокруг моря Вилайет, от устья могучего Танаиса до закованных льдом скал Граскааля.
Бабуля ведала тарок. В день, когда ее запыленная и залатанная кибитка появлялась на площади Пророка Гийаса, окрестные кварталы охватывало нездоровое оживление. Феруза никогда не видела, чтобы к повозке выстраивалась очередь, но в палатке Бабули Гузлим вечно кто-то сидел – женщины, страдающие от бесплодия, мужчины, желавшие удачи в делах, девушки, мечтавшие о любви, и юнцы, грезящие о славе и девушках. Старая Гузлим жевала палочку корицы, раскидывала карты и выносила приговор – приговор, который всегда сбывался.
Маленькая Феруза, затаив дыхание и встав на цыпочки, подглядывала в щель между рваными холстами за мельканием карт. Пока Бабуля Гузлим однажды не поманила ее скрюченным пальцем:
- Подойди, малышка. Смотри, это масть пентаклей, а вот это динары – сверкающие, как золотые монеты, и такие же коварные. А вот Господа и Дамы, старшие в тароке.
- А это кто? – девочка протянула загребущую лапку, выдернув из пестрой россыпи карту с изображением женщины, восседавшей на обтесанной глыбе в проеме зловещего вида каменных врат. В одной руке женщина сжимала пару ключей, в другой – полуразвернутый свиток с загадочными письменами. За ее спиной всходила луна, у ног свивалась кольцом змея. Женщина была молода и красива, лицо ее было суровым и строгим, замкнутым и отрешенным.
- Это я, - весело хмыкнула Бабуля Гузлим, смахивавшая на престарелую черепаху, выглядывающую из панциря. – Что, не похожа?
Удивленная девочка перевела взгляд с нарисованной женщины на смеющуюся старуху. Обратно. Снова на старуху – и на деву в лунном сиянии, чье гладко-бесстрастное лицо на миг подернулось сетью глубоких морщин. Постаревшая колдунья смотрела на ребенка бездонными глазами вечности. В ужасе отшвырнув карту и заревев, Феруза со всех ног убежала домой. К матери, отшлепавшей дочку за то, что та крутилась около кибитки гадалки, и разогнавшей детские страхи, уверив Ферузу в том, что Бабуля Гузлим – всего лишь ловкая мошенница, как все люйли, а карты не могут оживать, пугая глупеньких девочек с богатым воображением.
В тот год Феруза иси-Мансур больше не приходила на площадь. И в последующие – тоже.
Дочь процветающего горшечника явилась к Бабуле Гузлим в год своего пятнадцатилетия. Она не принесла с собой мешочка тщательно накопленных монеток, не хихикала смущенно в ладошку, прося погадать на любимого. Феруза решительно забралась в повозку, уселась на хлипкий ящик и заявила:
- Помнишь меня? Я та девочка, которая вытянула Жрицу из твоей колоды. Я все обдумала. Я не собираюсь становиться такой, как моя матушка и ее подруги. Научи меня разговаривать с тароком. Я купила книгу, и выучила названия всех карт и всех мастей в твоей колоде. Я знаю, что они символизируют, но я… - Феруза запнулась, - но я понимаю, этого недостаточно. Я мало знаю, но я хочу узнать больше. Хочешь, я буду служить тебе? Мне не нужно платы, только научи меня.
- А знают ли твои отец и мать о том, что ты здесь? – Бабуля Гузлим даже вынула изо рта и отложила в сторону недожеванную корицу, и Феруза заметила, что все зубы гадалки целы и сидят на своих местах.
- Нет. Но это неважно. Ведь это моя жизнь, а не их.
- Есть ли у тебя братья и сестры? – неожиданно спросила старая гадалка.
- Старший брат и две младшие сестренки, - Феруза удивилась, но ответила.
- Подыскали ли твои родители тебе жениха? – допрос продолжался.
- Даже двоих, но ни один из них мне не по душе, - дернула плечом девушка. – Я хочу быть хозяйкой самой себе. Своему разуму и своему телу.
- А быть побитой камнями или сгореть за чародейство не хочешь? – подслеповатые глаза Бабули Гузлим, вечно полуприкрытые тяжелыми веками, внезапно распахнулись, плеснув золотистым огнем. – У гадалки нет пристанища, нет любимого и нет семьи. У нее есть только тарок и шепот в ночи. Есть неведомые страхи, подкрадывающиеся по ночам, и палки, летящие вслед. Никто не поверит тебе, но все будут выспрашивать у тебя правду и только правду – которая им совершенно ни к чему. Ты будешь одинока – всегда, всю жизнь. Никто не закроет твоих глаз, никто не вложит тебе в руку монету за переправу на Серые Равнины. Ты вправду хочешь этого, девушка? Или просто мечтаешь удивить подружек своими познаниями? Для этого достаточно и тех крох, что ты уже успела ссыпать в свой подол. Уходи, не тревожь старуху, доживающую последние дни…
- Ты уже сто лет доживаешь свой последний день, да никак дожить не можешь, - отрезала Феруза. – Лучше навсегда остаться одной, чем до конца дней превратиться в безмолвную вещь мужчины. Научи меня, госпожа Гузлим.
Словно провернулось ржавое колесо, так смеялась старая Гузлим. Отсмеявшись же, шлепнула перед Ферузой карту:
- Рассказывай, что видишь и знаешь. Да подробно, девушка! Посмотрим, что ты сумела вычитать в своих книгах.
Феруза сглотнула и принялась описывать изображение на потрескавшемся пергаменте, прошедшем через множество рук, прежде чем оказаться в кибитке Бабули Гузлим.
Она не вернулась в свой дом, привычный и уютный, но казавшийся ей тюрьмой – ни в этот день, ни в следующий. Отец без труда разыскал ее, кричал на бабулю Гузлим и даже замахнулся на гадалку тяжелой дубинкой – но старуха глянула на него, и почтенный Мансур сник, как проколотый бычий пузырь.
- Ты хоть извещай нас с матерью, где ты и что с тобой, - потребовал он от упрямой дочери, поняв, что на ту не действуют ни уговоры, ни угрозы. И что, если он попробует силой увести Ферузу с собой и посадить под замок, та завтра же найдет способ улизнуть. – А ты – ты береги ее, слышишь?
- Я сберегу, - обещала Бабуля Гузлим. Старуха сдержала данное слово, стерегла Ферузу пуще наседки, хлопочущей над цыпленком – до того дня, когда Разлучительница всех собраний отыскала старую кибитку и взяла Гузлим за руку, уводя за собой. Люйли сжигают своих мертвых, и Феруза, глотая слезы, целый день собирала хворост, пытаясь соорудить погребальный костер – получившийся слишком маленьким и кривобоким. Мимо шел караван, возившуюся на обочине Ферузу окликнули, спросив, кого она хоронит. Караванщики знали Бабулю Гузлим и помогли ее воспитаннице. Костер догорел, выбросив последний сноп искр, а Феруза попросила разрешения присоединиться со своей кибиткой к каравану.
Так молоденькая гадалка попала в Султанапур. Оттуда, по Дороге Королей, перебравшись через границу между Тураном и новоприобретенной немедийской провинцией Заморой – в Аренджун, из него – в Шадизар.
Где и прижилась. Теперь она умела постоять за себя и привлечь клиентов. Она продала старую кибитку Гузлим и купила новый шатер, у нее было постоянное место на краю Каменного рынка. Ее побаивались, но к ней шли.
Бабуля Гузлим хорошо выучила настырную девчонку, напросившуюся в ученицы старой люйли. Девчонку, так внимательно слушавшую всякое ее слово и пристально следившую за движениями коричневых дряхлых рук, быстро тасовавших колоду. Перемешивая будущее, прошлое и настоящее. Девочку, ставшую красивой девушкой с задумчивым и странным взглядом глаз цвета скорлупы неспелого ореха. Феруза ат’Джебеларик видела слишком многое, порой сама не желая того. Знаки, символы, беззвучные предостережения, то складывающиеся в единую картину мира, цельную и устрашающую, то рассыпающиеся звонкой грудой мозаичных осколков с бритвенно острыми краями. Паутина разноцветных нитей, протянутых от одного человека к другому, камешки, сдвигающие лавины, кошмарные призраки возможного, но не случившегося. Теперь Феруза слишком хорошо понимала предостережения Бабули Гузлим – но иси-Мансур выбрала свою дорогу и шла по ней. Шаг за шагом приближаясь к женщине, что ожидала ее прихода у запертых каменных врат, сжимая в руках золотые ключи и свиток познания.
В мире было так много тайн и загадок, и люди были самой захватывающей и пугающей из них.
Мир был так ужасен и прекрасен.
В этом мире у Ферузы появились друзья и любимый – взбалмошный и непредсказуемый, но ничуть не боявшийся ее зловещей репутации.
Но порой ее колода становилась такой холодной, что обжигала кончики пальцев. Как сейчас, когда она составляла расклад для гостя достопочтенного Назирата уль-Вади. Человека, носившего громкое и звучное имя Кебрадо лос Уракка, граф Ларгоньо из Зингары, столь привлекательного внешне, но смотревшего на Ферузу, как змея смотрит на беспечно порхающую по ветвям птицу. Неподвижно-ледяной взгляд тревожил гадалку, карты выскальзывали из пальцев, и рассказ становился не таким бойким, как обычно.
К тому же она не могла толком разобраться в сложившейся картине. Символы противоречили друг другу, запутывая ее иносказаниями и образами, обманывая и злорадно посмеиваясь. В конце концов, разозлившись, Феруза взмахом руки смешала колоду, заявив:
- Ваше начинание неудачно, вот и все, что я могу сказать сейчас. Оно не оправдает ваших ожиданий и приведет совершенно не к тому исходу, на который вы рассчитываете. Платить не надо. Извините, господин уль-Вади. Вы же знаете – гадатели лишь повторяют вслух сказанное картами. Сейчас они молчат. Мне нечего больше добавить.
Ее друзья маялись и переругивались на крыльце «Рубиновой лозы», ожидая, когда Феруза закончит сеанс и присоединится к ним. Солнце янтарной смолой стекало по крышам, город облегченно переводил дух, приветствуя сумерки и прохладу.
История 6. «Умеренность».