Страница 12 из 65
– Верно. Но я не испытываю и ненависти.
– Я понял. Так что же у вас за просьба? – Даниил вернул разговор к его начальной точке.
– Ах, да. Конечно. Случилось ужасное. С моей не самой славянской внешностью меня настойчиво пытаются вывезти в чужую славянскую страну.
– Вас смущает только несоответствие?
– Меня смущает нежелание переезжать и безразличие к моему мнению.
– Драган окончательно задолбил своей неотступностью? – разгадал волнения Олимпиады мужчина.
– Задолбил и задоблал. Не понимаю! Умный мужчина, но значение слова «нет» понимать отказывается. Я даже второй раз в жизни получила предложение руки и сердца! – Липа мимолетно вздрогнула от того, как собеседник хмуро тряхнул головой. – Только в этот раз нет непреодолимых формальностей, которые бы смогли защитить бедную меня.
– Есть, – твердо прервал женские словоизлияния Даниил. – Он сейчас в универе? Этот ваш словенец?
– Да, на кафедре должен быть, – она опешила от неожиданного напора.
– Идемте.
Он нагло экспроприировал женскую ладошку и двинулся в сторону нужного кабинета. Липа едва поспевала за широким шагом. Плюс ко всему эта дурацкая привычка таскаться за кем-то, схватившись за руки. Аврора – лучшая подруга Олимпиады – как влюбленная в собственного мужа девушка частенько ей рассказывала о приятных мелочах амурных будней, к которым она относила и прогулки за руки. Аврора была примерно одного роста с мужем и не догадывалась, что при разнице в росте серьезно отличается темп ходьбы и амплитуда движения рук. А вот низкорослая Олимпиада и ее придирчивый вестибулярный аппарат неоднократно переживали укачивающий асинхрон в движениях рук и ног, поэтому из романтики в жизни Липы осталась только светлая привязанность к Готтрифриду Ленцу – другу Отто Кестера[1], от пламенной любви к которому девушка не могла избавиться уже много лет.
Фактически добежав до пристанища кафедры философии, молодые преподаватели резко ввалились в помещение и обратились к повеселевшему от присутствия прекрасной дамы Драгану. Точнее обратился Даниил. К удивлению Авроры, он бегло затараторил по-английски, нанизывая витиеватые угрозы на скудные грамматически конструкции, отчего лицо словенца вытягивалось и серело. Олимпиада, не дружная с иностранными языками и, как выяснилось, иностранными поклонниками, не поняла и половины из речи своего спасителя и своего подопытного, но слышала обрывки фраз: «моя невеста», «больше никогда», «не смейте». В качестве демонстрации слов он притянул натужно скрывающую шок девушку за талию и на глазах у престарелых преподавателей атаковал ее губы. У опешившей Липы даже не сработал рефлекс, обычно закрывающий глаза при поцелуе. Она механически двигала губами, чтобы не посрамить заветы Станиславского и задумку театрализованной постановки, но при этом вся обратилась в зрение – она с упоением рассматривала такие же широко раскрытые глаза с расплывающимися зрачками и осознавала, что готова подчиниться их воле окончательно и бесповоротно.
Едва воздух в кабинете стал разглаживаться от дерзкой выходки молодых педагогов, Даниил, как и несколькими минутами ранее, увел Олимпиаду за собой. И только на достаточном расстоянии от места демонстративной наглости и женской капитуляции Липа спросила:
– А поцелуй разве не считается проявлением панибратства?
– Поцелуй – это маленький спектакль, который должен показать особо упертым личностям, что они загостились в нашем славном городе.
Про себя же каждый отметил, что термин «спектакль» или не вполне честно используется, или грозится перерасти в иной – более реалистичный и менее иллюзорный.
– До его отбытия в Словению, – продолжил Даниил, – я буду отвозить вас с работы и на работу. Это укрепит правдивый образ нашего спектакля.
– Вот это точно перебор! – отозвалась Олимпиада. – Драган не психопат, чтобы устраивать слежку.
– А я, может быть, не актер, чтобы убедительно отыгрывать роль. И укреплять художественный образ я планирую в собственных глазах.
Даниил водил очень резво, но бережно. На исходе двух дней, когда должность Даниила в качестве водителя туманно расплывалась за ненадобностью, он спросил у девушки, одной рукой отцепляющей ремень безопасности, а другой потирающей помятую после недолгого сна по дороге домой щеку:
– Что там с экспериментом? Идея заключить меня в лабораторную клетку или засунуть под микроскоп в силе?
– Эксперимент в силе. Но ввиду моей мгновенной слабости и твоего шантажа изменим условия его протекания.
– Каким образом? – он развернулся к заинтересованному, но изрядно волнующемуся исследователю всем корпусом.
– Перевернем действие эксперимента из области искусственных условий в сферу естественного общения.
– Не очень-то это смахивает на эксперимент…