Страница 39 из 133
- Скорей из-за осознания, что не хочу быть тебе чужим человеком.
Замолчав, он провел пальцем по краю стола. Выжидая, я не перебивала его молчание. И хотя чуйность о многом рассказала, мне нужны были слова. Палец добрался до угла и отец, вздохнув, продолжил... излучая боязнь и решительность:
- Я знаю, что многое потерял-упустил. Жалею, что не умилялся твоими первыми шагами. Что не ходил на утренники в детсад. Да чего перечислять все «не»! Их слишком много скопилось. И я теперь осознал, что это не правильно... Мне больно это осознавать. Словно я задолжал тебе целую жизнь... Опоздал на целую жизнь... Но... Тут... - палец пустился в новую прогулку по краю столешницы.
Я встала из-за стола, подошла и, обняв, поцеловала его в колючую щеку:
- Мы, пап, никогда не будем чужими людьми.
- Ох, спасибо, Ленок! - он крепко обнял меня в ответ и... стал заходить ко мне пореже. А потом вообще перешел в другую компанию.
В следующий раз серьезно поговорить с отцом мне довелось только через год. Хотя это не я с ним, а он со мной разговаривал, поскольку горе от одновременной потери бабушки и деда сделало меня практически невменяемой. В смысле моя реакция на внешние раздражители свелась к минимуму. Словно пустота, постепенно выраставшая вокруг меня, внезапно остекленела.
Отец мог днями взывать к разумности, чувствам, ответственности, совести и даже злости, однако его слова, помноженные на эмоции, проходя сквозь прозрачную броню, становились легко-мягкими пылинками, оседавшими с печальной обреченностью у подножия моего сознания.
Вик тоже сделал попытку разбить стеклянный кокон и тоже без успеха. Мать же ко мне не подпустили. После чего отец с Виком засели на кухне, гася не чокаясь стопарики, под пьяно-мудрые рассуждения за жизнь...
Возможно, Валерке бы удалось достучаться до меня, но он, попав на какую-то супер-пупер программу по обмену студентами, к тому времени уже пару месяцев обитал за океаном.
Однако помимо отсутствия паладина было еще кое-что, заставившее меня залезть поглубже в свою раковину. Я потеряла свою чуйность... Причем, поначалу пропажа как-то не осознавалась. Так на краешке сознания отмечалось, что восприятие какое-то нечеткое. Но если слезы в глазах, а в душе свербит потеря, то замутненность взгляда, кажется, несущественной и вполне естественной мелочью. Как вдруг, на девятый день, внезапно стрельнуло понимание, что именно не так.
И главное, сколько раз я ее проклинала, сколько раз взывала то к богу, то к черту с просьбой избавить меня от этой напасти. А уж как мечтала стать нормальной...
И вот стала... полуглухая-полуслепая... В переносном смысле, конечно, но ощущения один к одному. И все потому, что за несколько лет с момента обретения чуйки у меня буквально атрофировались способности к общению без ароматических подсказок.
Вот уж действительно, что имеем – не храним, потерявши – плачем. Хотя я не плакала, а скорей выла от ужаса, но только про себя. Вслух же лишнее слово сказать боялась. И если раньше я просто сторонилась людей, то теперь шарахалась от каждого заговорившего со мной. Любое слово, да что там слово, любой звук без эмоционально запаховой подкраски вызывал бешенный мыслеоборот на тему, а что именно имелось в виду. Особенно тяжко пришлось с соседками по квартире. Я просто терялась в их намеках, взглядах, недоговорках. Или мне просто казалось, что их речь насыщена этим всем.
Не выдержав такого давления, я, заплатив свою долю до конца третьего курса, просто съехала от них в бабушкину квартиру. Проще говоря, сбежала от мира в свое одиночество.
Вот только забросить клуб ССЧ у меня не хватило духу. Все же он в какой-то степени мое детище, поэтому, даже отойдя на вторые, если не на третьи роли, я с удовольствием принимала участие в добрых делах. А иногда даже ходила на клубные сабантуйчики... Где и познакомилась с Евгением.
Высокий, довольно симпатичный, слегка полноватый и размеренно спокойный он мне не понравился с первого взгляда. Однако неприязни оказалось недостаточно, чтоб проигнорировать огромный зонт в его руках и стену дождя за окном.
Так начался наш роман. Хотя о романтичности я догадывалась только по изредка приносимым им простоватым букетам. Причем преподносились цветы в такой манере, словно они у него случайно в руке образовались, и он не смог найти им лучшего применения. В остальном же Евгений вел себя очень ровно: встречал, выгуливал, подвозил до дома на машине, демонстрировал начитанность и эрудированность, но не давил своим мнением, водил в кафе и пару раз в кино, и ни разу не выказал ни малейшего намека на желание перейти в более близкие отношения. Даже попытки напроситься на чашку вечернего кофе не делал. А уж продвинутые действия, типа приобнять за талию или чмокнуть в щечку, видимо, очень сильно конфликтовали с его виденьем мира, поэтому существовали в параллельной вселенной.
Собственно я и не стремилась к переходу в другую плоскость. Для меня Евгений стал своего рода окном в мир, дававшим возможность привыкнуть к общению с людьми без чуйности. Но все же под волосами начинало зудеть любопытство, что же нужно мужику от серенькой пусть и симпатичной студенточки без связей, влиятельной родни, и богатства. А если учесть, что товарищ старше меня лет на десять, то его намерения-желания вызывали просто нездоровый интерес.
Однако первый же зачет летней сессии свел на нет все мое внеучебное любопытство весьма неприятным открытием: без ощущения преподавательских эмоций я, как оказалось, не могла нормально отвечать на вопросы. Тыкалась подобно слепому котенку в разные стороны, абсолютно не соображая, что несу. Так, что вполне естественно, что ни один экзамен за третий курс мне не удалось сдать с первого раза. И это несмотря на то, что зубрила я материал в три раза больше обычного.