Страница 5 из 23
Я всегда знал, если человек кричит, что ничего не боится, он лжец. Ведь страх невозможно победить, его можно лишь слегка притупить. У него есть различные формы и проявления. Кто-то боится своего начальника, а некоторым людям страшно от мысли о клоунах. Со мной же все сложнее. Уже в двенадцать лет я испытал то, от чего у многих взрослых людей останавливается сердце. Экзистенциальный страх, или если на простом языке, боязнь неизвестного, непознанного.
-Послушай, сынок. Если, вдруг, с тобой опять произойдет что-то подобное. Ты, просто, попробуй сам убедить себя в том, что все нормально и бояться нечего. Доктор обнял меня так, чтобы я чувствовал поддержку.
-Обычно, эти эмоции могут нахлынуть в тот момент, когда ты спишь. В момент сна, твое сознание уязвимо. Тогда, ты начнешь испытывать те душевные порывы, которые познал в глубоком детстве. Именно это называют страхом, перед неизвестным. Новорожденный переживает огромный стресс, и для того чтобы защитить сознание от дальнейшей психологической травмы, мозг из инстинкта самосохранения устанавливает психологический барьер.
Держа меня за рубашку, он смотрел мне в глаза.
-Но ты особенный. Люди не могут помнить того, что происходило с ними в момент рождения, но ты можешь испытать те эмоции, которые были первыми в твоей жизни. Это страх перед неизвестным, сынок. Это не лечится, и все что я могу, это помочь тебе справиться с ним. Вскоре, он перестанет тебя тревожить.
Доктор вздохнул. К лицу подступила слеза. А я молчал, мне нечего было сказать. Моя психика уже привыкла страдать от самой себя. Мама говорит, что в этом состоянии я постоянно шептал что-то невнятное, но она так и не смогла разобрать что именно. И сейчас, лежа в своей теплой кровати, я рассуждал о том, что же все-таки произносили мои губы, полные отчаяния. Было время, когда я бегал по дому как заведенный и кричал, вопил что есть мочи. Затем, в слезах ко мне подбегала мама, и крепко обняв, шептала на ухо.
-Все хорошо, мой мальчик. Сейчас все закончиться.
Постепенно, волнение спадало, я пил успокоительное, и шел спать к себе в комнату. Так продолжалось семь лет. Каждую ночь, когда в Уолд сити шел первый снег. Приступы страха, не оставались в памяти явно, оставалось лишь воспоминание об ужасе, пережитом моим сознанием. Сейчас мне уже девятнадцать, и я решительно понял, что хочу увидеть своими глазами то отражение больного воображения, что не дает мне покоя. Я пристроил камеру на весьма габаритный шкаф таким образом, чтобы она могла охватить всю комнату, предварительно включив ночной режим, а так же подпер дверь тумбочкой, чтобы в порыве животного инстинкта не дать деру в другую комнату, и, вздохнув, лег в кровать. Оставалось только ждать. Томительное ожидание чувства самосохранения, вызывало ощущение тревоги и дискомфорта. Уже окрепшая, от ежегодных безумных ночей, психика была готова к новому удару. Часы показывали два, я услышал легкие постукивания по оконной раме с обратной стороны. Первый снег, всегда шел с каплями дождя. Сопровождаемый ветром, угнетающий и тоскливый, каждый год его появление, символизировало начало моего безумия. Поскрипывания на первом этаже, обрели свое, необычное, весьма странное чередование. Я вслушивался во все эти шорохи каждый год, пытаясь связать состояние больного сознания с окружающим миром, но все было безуспешно. Эти нервные потуги заставляли уходить в депрессию на долгие месяцы. Я не хотел, чтобы кто-то из друзей знал, о моем недуге, но скрывать безумие с каждым годом становилось все тяжелее и тяжелее. Это бремя перепало на мои плечи. После пережитых стенаний, я часто задумывался о том, что человек, это существо, которое находится в тюрьме, а земля, являет собой не что иное, как жалкую помойку в космосе с людьми, каждый из которых мучается от душевной и физической боли. И так из поколения в поколение. Человек меняется, улучшает свою жизнь, но боль, она никуда не девается. Ее много и хватит на всех.
Резким порывом, мою спину выгнуло вперед, и тело начало биться в конвульсиях. В мозгу нахлынуло чувство необъяснимой тревоги. Глаза, полные ужаса молили о пощаде. Руки, не слушаясь, начали сгребать с тумбочки все, что попадало под их беспорядочные движения. Раздался грохот разбившегося стакана. Я не слышал свой крик, и тем более вопли матери, которая пыталась попасть в комнату, отчаянно выламывая дверь. Чувство необъяснимого, животного ужаса заставило меня подняться с кровати, и начать рвать ногтями голубоватые обои. Кровавые следы на стенах, оставили на моем лице безумие в чистом виде. Рыдая, в глубоком чувстве помешательства, я упал на колени и начал кричать до тех пор, пока голосовые связки не ослабли, и я не ощутил, что приступ заканчивается. Все тело, вдруг, резко расслабило и пульсация в висках постепенно, медленно приобрела здоровый оттенок. Я сидел посреди комнаты без сил. Со временем, мне стал доступен слух, а зрение нормализовалось. Медленно, подойдя к тумбочке и отодвинув ее, я впустил в комнату мать. Расплакавшись, она обняла меня со словами.
-Зачем ты закрылся? Ты же знаешь, что это опасно.
-Прости меня, мама, я просто хочу научиться сам, справляться со своим недугом. Вранье, было воспринято с облегчением.
-Хорошо, я понимаю. Ты не убирай здесь, я сама приду и все уберу утром. Ложись спать. Все позади мой милый. Она поцеловала меня в щеку.
-Да. Все позади. Проводив ее из комнаты, я мысленно думал, о том, что нет. Пожалуй, это еще не все. Пройдя, по полу, на котором валялись различные письменные принадлежности вперемешку с осколками кружки, я подошел к камере, дисплей которой треснул от удара о пол. Наконец-то, я увижу себя со стороны, увижу свою вторую, непознанную натуру. Нажав на красную кнопку, словно завороженный зритель, какого-то спектакля, я увидел на дисплее экрана, лежащего в кровати молодого человека. Секундой позднее, бело-розовый свет, осветивший яркой вспышкой всю комнату, вызывая фон в камере. Он озарил силуэты темных существ, которые потянули к юноше свои тонкие руки. Помехи заполнили экран сразу, после того как одно из существ подняло круглую голову в сторону фиксирующего прибора.
Страх перед неизвестным произрастал не из детского кошмара при рождении. Он был куда старше, и выглядел, словно зловещий сон, ставший явью…