Страница 3 из 233
— Передайте господину… Симеуру… его сын… спас мне сегодня жизнь. И этим заслужил… отсрочку, — она перевела дух и закончила: — Утром Келуна казнят. Но до этого… пусть семья с ним простится. Я… разрешаю.
Маджайра подняла подбородок так высоко, как смогла, и в полнейшей тишине покинула стену.
Десяток взглядов буравил ей спину. Мир перед глазами плыл. Ноги слушались плохо. И казалось, если она опустит голову хоть на чуть-чуть — слёзы уже будет не остановить.
Голоса в голове рвали сознание на части. Ни на минуту не оставляли в покое!
Сильнее всего обижала злость стражников на второй поцелуй. Ей готовы были простить жестокость, но только не слабость. Она и так уже «провинилась» перед ними тем, что девчонка. Если начнёт разводить сопли, мигом потеряет власть.
А что будет тогда...
Нет, об этом лучше вовсе не думать.
Привычный путь от стены до покоев в этот раз растянулся почти в бесконечность. Маджайра прошла мимо палаток бедных горожан, разбитых на месте когда-то прекрасного дворцового сада. За зиму почти все деревья срубили — что пошло на дрова, что на стрелы. И по дворцовым коридорам с расстеленными на полу матрасами. Теперь каждый уголок был забит людьми, и приходилось ютиться всем вместе, точно в муровейнике.
И даже на восьмом «императорском» этаже главной дворцовой башни со всех сторон на неё смотрели дети, женщины и немощные старики. Их взгляды — завистливые, злые или опасливые — подгоняли яростнее свиста кнута.
Маджайра очнулась лишь у двери в свои покои. Моргнула. Моргнула ещё раз. И наконец смогла рассмотреть перед собой лицо девушки, загородившей проход.
— Ты связывалась с Талианом? — наверное, в пятый раз повторила ей Эвелина. — Ты говорила, он прибудет вместе с войском через три месяца, но время вышло. Все так волнуются…
— Кто — все?
— Все. Мои служанки только об этом и говорят, и благородные дивы, и даже рабыни. Ты можешь связаться с ним прямо сейчас?
— Могу ли связаться…
Маджайра смотрела на подругу и не понимала, как всё ещё держится. Почему не кричит, когда так хочется кричать. И топать ногами. И швырять вещи. И проклинать всех без разбора: гердеинцев, войну и брата, который обещал вернуться, но так и не появился до сих пор. Даже не связался при помощи треугольников ни разу!
Но на злость нужны были силы, а их у неё не осталось.
— Маджайра, ты в порядке? — спросила Эвелина, будто не видела ни слёз в глазах, ни бледности, ни крови на её одежде. Впрочем, в последнее время всё это стало привычным. Даже слишком.
На стене убивали, и умирали тоже на стене.
— Нет, — честно ответила она и добавила: — Пропусти.
Подруга изумлённо моргнула, но отступила в сторону. Маджайра прошла внутрь, стянула через голову хитон, не обращая внимания на звон металлических застёжек, посыпавшихся на пол, и рухнула на кровать. Умоется утром. А сейчас спать. Если, конечно, удастся уснуть.
— Я могу чем-то помочь?
«Уйди», — мысленно простонала Маджайра.
— Я знаю, ты стараешься для всех нас. Но даже тебе временами нужна помощь.
Почему она не унимается?!
Маджайра открыла глаза и посмотрела на подругу. Та стояла у кровати, смущённо улыбалась и преданно заглядывала в глаза. Волосы чистенькие, уложены в замысловатую причёску. Пахнет лавандой. И одежда — как и пристало дочери Тёмного тана, в семь слоёв шёлка, искусно собранных складками и заколотых на плечах.
— В дождливое весеннее время тетивы луков отсыревают мгновенно. Наши запасы на исходе. Уговори женщин состричь волосы, и этим поможешь. А сейчас… — Маджайра тяжело вздохнула. — Умоляю, оставь меня!
— Но, Ма…
— Просто оставь! Я что?! Многого прошу?..
Эвелина поджала губы, но спорить не стала: так и ушла, осторожно прикрыв за собой дверь спальни.
Хотела бы Маджайра не слышать её мыслей, но они жужжали в голове растревоженным роем ос: и съедающее, точно кожный зуд, нетерпение, и жажда услышать обнадёживающие новости, и лёгкая тревога за неё, и невысказанный упрёк, что Маджайра могла бы быть и помягче.
А ведь Анлетти её предупреждал. А ведь он говорил, что магический дар раскроется не сразу, что сила будет нарастать постепенно, а вместе с ней и охват людей, чьи голоса поселялся в голове и ни на минуту больше не оставят в покое.
Дура! Какая же она дура!
Нужно было слушать, что он ей так долго и нудно растолковывал, а не кокетничать и не строить глазки. Может быть, тогда её жизнь… хотя…
Маджайра прижала к себе подушку, уткнулась в неё лицом и вздохнула.
В соседней комнате дрожали от страха служанки. Знали, что если попадутся ей сейчас на глаза, вся накопленная усталость выльется наружу и хорошо, если дело ограничится только руганью или побоями.