Страница 19 из 23
Две составляющие от двух противоположностей - Бога и Дьявола – основы сущности человека, посеяны в наших душах ещё до момента появления на свет. Нежные ростки которых прорезаются в раннем детстве, но высота, густота и плодоносие каждого из деревьев - качеств, присущих человеку, и, как следствие, поступков, которые мы несём в это мир, напрямую зависят от окружающей среды и удобрений, бросаемых в благодатную мягкую почву.
Необходима гармония, снисхождение к самим себе, принятие того факта, что мы - несовершенство. Тот, кто противится своей двойственной природе, предпочитая крайность в виде желания максимально приблизиться к Богу, рано или поздно будет наказан за свою гордыню. Искусители не дремлют, они всегда рядом, на страже равновесия миров. Демоны окружают нас, пленяют, даруют наслаждение, и время от времени мы склоняемся на их сторону, служим им, выкармливая досыта свои пороки. И что будет с теми, кто долгое время недоедал? Пороки задавят добродетели, превалирующие изъяны заполнят собой почти все свободное пространство души.
Кто-то признает своё несовершенство, чем повышает свои очки на потенциальное искупление в будущем, а кто-то выдаёт своё уродство за нравственность. Приемный отец Джима – приходской священник в провинции Британского королевства - относился к числу последних.
***
- Маленький негодник! Получай! Я выбью из тебя все греховное! - ещё и ещё, удар за ударом смоченной отяжелённой плетью по изогнутой дугой спине.
В попытке хоть как-то защититься Джим сворачивался калачиком на голом дощатом полу, крепко зажмуривал глаза и беззвучно рыдал, склоняя голову как можно ниже, к груди. От полной покорности жертвы мучитель хмелел. Входил в раж, изгоняя бесовское, по его разумению, из маленького мальчика, попутно выпуская своих демонов наружу, и останавливался только тогда, когда ребёнок почти терял сознания от изнеможения и боли. Оставляя его одного корчиться на холодном полу в собственной крови и соплях, он скрывался в ванной и под шум воды дрочил на него, увеличивая напор воды, когда, кончая, не мог сдержать своих отвратительных стонов. Потом спешно смывал следы своих извращённых наклонностей и возвращался к нему. Поднимал его с пола и отправлял в ещё не успевшую остыть после своего недавнего посещения ванну.
Кровоподтёки и синяки не успевали сходить с тщедушного тела ребёнка. Случалось, что в глубокие, ничем не обработанные царапины попадала инфекция. Тогда отец самолично брался за его лечение, ежедневно обрабатывая гноящиеся раны, разумно пренебрегая врачебной помощью. Иногда мазей и свежих бинтов было недостаточно, и Джиму приходилось пропивать курс антибиотиков. Как только свидетельства истязаний немного затягивались и кровоподтёки сходили, все начиналось по-новой, и Джим почти радовался, когда отец с особой жестокостью вновь клеймил его. Ноющая, но вполне переносимая боль, повышенная температура тела и общая слабость даровали ему покой хотя бы на пару недель.
В силу своего малолетства мальчик не понимал, что далеко не все дети подвергаются насилию, к тому же замаскированному под благое деяние, что мир устроен иначе, что наказывают за провинность, а само понятие наказания носит исправительный характер. В противном случае оно теряет всякую нравственную ценность. Что означало «выбить греховное» Джим также слабо представлял. Слышал только, что отец упоминал о первородном грехе, который есть в каждом, об искушении дьяволом. Все это было крайне сложно сплести в единое, доступное для понимания ребёнка, учение. Собственно говоря, никто и не пытался его просветить в этом вопросе. Данное направление воспитания его отец практиковал только у себя дома при закрытых дверях. Никакой пропаганды телесных истязаний во спасение души среди прихода не производилось.
Джим был прилежным мальчиком, хорошо учился, исправно и честно молился по утрам, в обед и перед отходом ко сну. Никогда и ни при каких обстоятельствах не перечил взрослым, а в присутствии отца опускал глаза в пол, как учили.
По мере взросления, будучи смышленым ребёнком, Джим, конечно, разобрался во всех тонкостях воспитательного процесса отца, но ни словом, ни делом не выказал родителю своего мнения. То, что власть представителей церковного духовенства могущественна, он был отлично осведомлён, наблюдая с детства, с каким подобострастием прихожане всех социальных слоёв населения относятся к священникам, и к его отцу в том числе. Ему бы никто никогда не поверил, а даже если и так, то что разоблачение падре дало бы ему лично? Ничего, кроме сомнительной славы и жалости со стороны общественности. Джим не нуждался в сочувствии.
Незапланированная порция истязаний его также не страшила. Он давно перестал бояться боли, которой в его ещё совсем короткой жизни было больше, чем некоторые люди вообще смогли бы в себя вместить, и в какой-то момент она стала частью его самого, оставив свой след не только в виде шрамов, испещривших тело, но и глубоко в душе.
Однажды в субботу, в день негласно утвердившийся днем боли Джима, отец вошёл в его комнату с плетью наизготове. Подросток впервые посмел поднять на него глаза и смело встретить взгляд отца-садиста. Молчаливое противостояние продлилось не более минуты. Порка в тот день была отменена, как и в следующую субботу и ещё спустя неделю. Месяц спустя Джим, наконец, поверил, что дней боли в его жизни больше никогда не будет. Что ж, молодости свойственно ошибаться.
Искусством притворяться, подстраиваться и замалчивать о своих истинных мыслях и чувствах Джим владел в совершенстве, благодаря своему горькому жизненному опыту. Потому утрата веры в институт церкви как таковой, в посредников между человеком и Богом в лице священнослужителей разных иерархий, а также в незыблемое понятие греха, навязанное и отчасти перевратое последователями Христа ещё при его жизни и много позже вовсе вывернутое наизнанку прочими летописцами, не явилось препятствием для будущего священника. Излишняя щепетильность ни к чему на пути к достижению цели.
Слишком долгое подчинение воли и больным желаниям другого человека дало плоды в виде маниакального желания властвовать над умами людей. Тяга к знаниям, неординарные способности способствовали утвердиться с выбором профессии. Обучение в семинарии давало великое множество возможностей, перспектив и по-настоящему качественное образование, включающее изучение нескольких языков, истории народов и государств, в также многих других отраслей наук, некоторые из которых более нигде невозможно было познать. Библиотечный фонд образовательных учреждений под патронажем Католической церкви - Клондайк – сокровищница знаний.
Освободившись от власти садиста-отца, Джим был вынужден стать секс-игрушкой для своего наставника в семинарии. По окончанию своего обучения он почти перестал ненавидеть насквозь пропитанные ложью толкования тщательно отобранных церковных догматов носителей сана, в голове почти каждого из которых бродили грязные мысли, которые, часто перебродившие и доведённые до совершенства собственными извращёнными фантазиями, находили выход в принуждении молодых людей удовлетворять их потребности.
Джим даже не смотрел на него, полностью погрузившись во власть воспоминаний и скопившейся внутри обиды, он говорил и говорил, приправляя все сказанное отвратительными в своей откровенности подробностями, изредка прерываясь на очередную глубокую затяжку и горькую усмешку. Закончив, он посмотрел на Грега, внимательно слушавшего всю эту исповедь с непроницаемым выражением лица, и добавил:
- Знаешь, что самое ужасное во всем этом? Нет, не угадал. Не моё изгаженное детство и прочие сантименты, а то, что я сам стал таким же. Понимаешь ли, Грег? – он взял его руку и положил на вновь налившийся возбуждением член. Гадко ухмыляясь, он начал ласкать себя его рукой. – Я стал одним из них, из тех, которых так ненавижу! Мне нравится, когда меня имеют, как последнюю шлюху, нравится стоять на коленях, пока мне потребительски спускают в рот, на лицо, вытирают член об мои губы, трахают до звёзд в глазах от боли, рвут изнутри. Нравится после всего, что со мной делали. Ты понимаешь?! – сорвался он почти на крик, а затем прикрыл глаза, сморгнув брызнувшие из глаз слезы, когда Грег начал медленно двигать рукой по его члену.
- Знаешь, это оказалось весело - быть по ту сторону, - вяло продолжал Джим. - Внимающие твоим насквозь пропитанным враньем речам людишки с их маленькими проблемами, преклоняющие колени и головы, стоит только сказать им об этом, берущие с непонятным благоговением пищу из твоих рук, доверяющие тебе самые сокровенные тайны. И все их грязные тайны так или иначе завязаны на желании - желании обладать. Они считают это грехом, падением, а исповедь человеку, наделенному властью над ними, такими же людьми – искуплением, очищением. Это так глупо и мило, - рассмеялся он. - И это так заводит… О, черт… - Джим содрогнулся в спазме удовольствия, когда Грег положил большой палец на головку и размазал предсеменную жидкость по ней. - Быстрее… Грег…
Его неожиданно развернули на бок. Возвышаясь над ним, Коулман придерживал у основания упершийся ему в щеку отяжелевший член.
- Ну давай, мой милый, затки меня им, - криво ухмыльнувшись, развязно прошипел Джим.
Грег провёл головкой по скуле, оставив за собой блестящий влажный след и скользнул в приоткрытый рот…