Сожжённые догматы

   Позднее утро было сонное и ленивое. Впервые за все время пребывания Коулмана в Апулии здешний воздух радовал шлейфом свежести, оставшимся после проливного ночного дождя. Солнце пряталось за тончайшей дымкой облаков на светлом и высоком небе. Влага просочилась в выемки и неровности плитки на мощёных улочках, но холодных луж, в которые можно было нечаянно угодить в открытой обуви или обуви из текстиля, не наблюдалось.

   Добравшись до своего отеля, Грег мечтал только о том, как этот идеальный день для пеших прогулок и осмотра достопримечательностей проведёт в тёплой постели своего номера, забывшими сном. Надо было ехать в другую страну, тратить свой отпуск, платить хорошие деньги за тур и все ради чего? Ради того, чтоб ввязаться в какую-то авантюру, гоняться по всему побережью за чертовым падре, разбираться с его бывшим любовником, не единожды рисковать жизнью ради не такого уж святого отца, убить человека и по итогу мечтать только о подушке и кровати. Лучше бы он остался в Лондоне. Там он делал все то же самое, но только на законных основаниях со своими верными ребятами, пушкой в кобуре и оплатой за сверхурочные.

   Горько усмехнувшись своим мыслям, Коулман провёл картой-ключом по электронному замку и после раздавшегося щелчка наконец очутился в убранном номере со свежим благоухающим бельём, душевой кабинкой и мягкими полотенцами. Скинув с себя одежду, он брезгливо запихнул её в пакет, предназначенный для прачечной отеля и, не забыв щёлкнуть выключатель в режим «не беспокоить», скрылся в ванне-комнате.

   Значительно посвежевший и разомлевших под тёплыми струями воды, обмотав одним полотенцем бёдра, а вторым ероша мокрые волосы, Грег выплыл из ванны. Поднятая рука так и застыла в воздухе, а ноги вросли в пол, когда глазам его предстала следующая картина:

падре Мейси, по-хозяйски развалившись на кровати и прикладываясь к бутылке с вином, орудовал пультом от телевизора.

   - Что ты здесь делаешь, мать твою? – через некоторое время вновь обретя дар речи, выпалил Грег.

   - Пытаюсь найти National Geographic, - заметно заплетающимся языком ответил святой отец. – Хочешь? – подняв наполовину опустевшую его стараниями бутылку повыше, любезно поинтересовался святой отец, продолжая штурмовать кабельное ТВ отеля. – Могу позвонить на ресепшн. Доставят.

   От такого поворота внутри Грега все буквально вскипело от праведного гнева. Он, безусловно, планировал в ближайшее время встретиться с Джимом, но терпеть после всего случившегося у себя в номере пьяного священника было выше его сил. Чаша терпения переполнилась.

   Стащив негодника с кровати, не забыв вложить в это нехитрое действие овладевшие им негодование, он впихнул падре в туалетную комнату. Включил воду и бесцеремонно нагнул Джима над умывальником, подставив голову под ледяные струи. Отчаянно вцепившись руками в края санфаянса, тот брыкался и вопил что-то нечленораздельное сквозь кашель, вызванный неизбежным попаданием воды в рот. По истечении около пяти минут, которые длилась вся экзекуция, призванная оказать чудотворное отрезвляющее воздействие на организм, Грег наконец отпустил примолкшего священника и швырнул ему в лицо свежее полотенце.

   Не делая никаких попыток завершить туалет, весь мокрый и дрожащий от холода, Джим отнял от лица полотенце. На губах его блуждала хмельная, лишенная всякого смысла улыбка, вскоре сменившаяся на тихий смех, верно перерастающий в самую настоящую истерику. Слезы текли по щекам, мешаясь с крупными каплями воды, застывшими на лице, а безумный хохот чередовался со всхлипами.

   Не мешкая, Грег схватил припавшего к холодной кафельной стене святого отца и отвесил ему пару хороших звонких пощёчин.

   - Эй, слышишь меня? – Коулман пристально посмотрел на него, стараясь поймать невидящий взгляд. – Успокойся, - мягче произнес он.

   Никакой реакции не последовало. Джим будто специально вгонял себя в неадекватное состояние все глубже и глубже, не делая попыток побороть приступ.

   В противовес сказанным им же ранее словам, Грег начал физически ощущать, как его заполняет злость, готовая вырваться наружу и снести все на своём пути. Сейчас он почти ненавидел Мейси. Ненавидел этот город, тот первый вечер, когда наткнулся на первый труп, себя за то, что ввязался в это дело, а главное, саму причину того, что он так легко поддался на провокационную просьбу падре помочь, которую тот виртуозно выставил за его, Грега, личную инициативу. Обманываясь до последнего, он ни разу по-настоящему не усомнился в невиновности Джима, взяв её за аксиому, а все его нападки в адрес падре были обусловлены всего лишь желанием понять его, прощупать и получить от него то, что он давать не собирался – доверие.

   - Хватит, я сказал! - рявкнул Грег и толкнул Джима обратно к стене.

   Смех оборвался. Священник застыл, недоуменно взирая на него. Коулман тоже молчал, ошарашенный собственной эмоциональной реакцией, которая, впрочем, возымела должный эффект.

   - Ты в порядке? – несколько успокоившись, поинтересовался он.

   Джим опустил голову вниз, медленно обвёл взглядом руки крепко сжимающего его, а затем поднял все ещё затуманенный, но постепенно проясняющийся взгляд на него. Их лица разделяло всего несколько сантиметров свободного пространства, так мало, что Грег мог разглядеть мельчащие выступившие трещинки на обычно гладких и сочных губах; переплетенные между собой голубые и фиолетовые ниточки вен, пульсирующие сквозь прозрачную тонкую кожу на висках, и увидеть как влажную темноту в глазах высушивает разгорающееся пламя.

   Огонь гипнотизировал, утягивал в такой манящий ад. И он, как чертов мотылёк, летел на этот огонь, обжигаясь об горячие сухие губы. Погружался во влажную теплоту рта, касался своим языком чужого, а затем почувствовал как острые зубы сомкнулись на его губах. Боль отрезвила. Грег отстранился. Глядя в затопленные непроглядной чернотой глаза, он разжал пальцы и опустил руки.

   - Не смей, - бесцветным от хрипоты голосом тихо произнёс Джим. - Молчи.

  Под ногами разверзлась бездна, со дна которой всполохами струилось пламя, нашедшее отражение в глазах напротив. Шаг назад – и растрескавшаяся земля сомкнётся вновь. Шанса почувствовать обжигающие кожу языки пламени, ощутить жар, струящийся по венам, и окунуться с головой в этот ад не представится больше никогда.

   Казалось, что сам дьявол схватил его за плечи и потянул за собой, уничтожив крохотные остатки воли. Оголодавший зверь врезался резцами в губы, слизал солёные и тёплые капли выступившей крови и, замерев на мгновение, прерывисто выдохнул ему в рот. Напряжённый член коснулся его бедра и вырвавшийся стон, приглушили накрывшие его рот губы. Шаг сделан. Все пути отрезаны. Он несся вниз на бешеной скорости, чувствуя как огонь пронизывает все его существо, стекает в район живота и оседает горящими углями в паху.

   Целуя скомкано и нетерпеливо, он толкнул священника в открытую дверь. Щиколотки врезались в край кровати, и Джим упал на спину, утягивая его за собой. Горячее сбивчивое дыхание обоих смешалось и осело на их лицах. Джим схватился за край полотенца, опоясывающего его бедра, и резко выдернул из-под него. Закинул ногу ему на задницу и, крепко прижав к себе, начал тереться об его обнаженный член, глумливо улыбаясь. Грубая ткань раздражала нежную кожу, приправляя удовольствие режущей болью, которая при каждом следующем движении становилось все ярче и острей. Дыхание становилось тяжелее, а загустевшая в жилах кровь нестерпимо давила на низ живота, и Грег запоздало понял, что уже сам двигается в заданном священником ритме.

   Джим поймал его затуманенный взгляд и хрипло прошептал:

   - Бери и не думай, - и, резко скинув его с себя, оказался сверху.

   Из-за не зашторенного окна безжалостно било послеполуденное солнце, подсвечивая со спины светлую кожу, кажущуюся сейчас совсем тонкой и прозрачной, выделяя контрастом угольно-черный цвет, засевший в волосах, глазах, длинных ресницах и высоких бровях.

   Ангел, чьё падение случилось задолго до него.

  Поймав на себе немое восхищение, Джим пристально посмотрел ему в глаза и, криво ухмыльнувшись, решительно стянул с себя прилипшую к телу мокрую тенниску. Взору Коулмана предстала все такой же редкой красоты мраморная кожа… вся испещренная лишенными пигмента шрамами. Подобно паутине, они тонкими нитями окутывали его торс, местами переходя в режущую глаза широкую рубцовую ткань, уродливую выпуклость которой хотелось содрать ногтями.

   - На спине все намного хуже, - сухо прокомментировал священник и, не дав потрясенному до глубины души Грегу возможности произнести хоть слово, оперся о его бедра и, скользнув чуть ниже по его ногам, плавно опустился ртом на его торчком стоящий член.

   В голове у Грега будто все предохранители разом перегорели и разум поглотила темнота. Он уже не различал где боль, а где удовольствие, где правда, а где ложь. Ориентир был потерян, спасительный якорь в виде морали и запретов обращён в прах. Не осталось ничего, кроме всеобъемлющий и такой спасиптельной сейчас похоти, подпитываемой звенящим в ушах «Бери и не думай».