На причале лакей, прильнув к свае, коптит небо сигаретным дымом. Я спрашиваю у него, не может ли он вызвать мне такси. Тот на удивление легко соглашается, и всего через пару минут к вилле подруливает моторная лодка. Я прошу водителя вернуть мое бренное тело в квартал Сан Марко. Судно отчаливает. Я гляжу вслед блистающему огнями приюту порока. Прощай, Сан Джованни, дай Бог, это наша с тобой последняя встреча. На стремительно удаляющейся пристани появляется официант в маске. Кажется, он машет мне рукой, требуя вернуться. Должно быть, Вероника послала за мной, посчитав, что не достаточно наигралась с большеголовой мечтательницей. Фигушки вам. Возвращаться я в этот эпицентр разврата не собираюсь. Мне на сегодня впечатлений хватило. В принципе и на всю оставшуюся тоже. Могу с уверенностью выходить замуж за среднестатистического одноклассника и хранить ему верность до гробовой доски. Или еще того лучше сдаться с потрохами в монастырь. Холодный ночной ветер хлещет меня по щекам, окончательно отрезвляя. Я собираю все увиденное и услышанное в кучку и аккуратно раскладываю по полочкам. Труднее всего определиться с двумя зловонными стопками: «Вероника» и «Фабрицио». Начнем с последней. Нетрадиционная ориентация, конечно, не мешает сему индивидууму управлять мощным трафиком женщин. Кто сказал, что вегетарианец не может торговать мясом? Меня смущает другое. Облик Фабрицио и его поведения никак не вяжутся с образом сильного лидера. Зато эта роль отлично подходит властной брюнетке. Полочка, которую я ищу, обнаруживается прямо перед носом. Вероника и есть Фабрицио! Вялый Винни – это всего лишь ширма. Настоящий злодей все это время был передо мной. Я гостила у него, пила с ним кофе, делилась своими страхами и сомнениями. А он слушал и посмеивался. Ведь неспроста после своего боевого крещения я проснулась дома у Вероники. Неспроста она внушала мне, что побег невозможен, и я должна смириться со своей участью. А все ее рассказы про тяжелое детство, деревянные игрушки и старичков в памперсах, выходит, выдумка с целью втереться в доверие? Или, как она сама сказала, непыльная халтурка? Взбудораженная этим открытием, я не замечаю, как лодка преодолевает километры, разделяющие Торчелло и центр Венеции. Расплатившись, поднимаюсь наверх по деревянным ступенькам. Невдалеке запоздавший гондольер выгружает последнюю парочку клиентов. Это два тыквоголовых японца, вооруженные фотокамерами Лейка. Я смотрю на гладкую лакированную гондолу с обитым красной кожей сидением в форме сердца, и ноги сами собой несут меня к ней. Гондольер ноет, что уже поздно, дома жена, спагетти остыли, и я понимаю, что он пытается набить цену. Обычно получасовая прогулка стоит около 100 евро. Я предлагаю 200. Посетовав последний раз на пропавшие зазря спагетти, венецианец помогает мне забраться на борт. Устало покачиваясь на смоляных волнах, пирога нехотя двигается вперед в просторные объятия Гран Канала. На гладкой поверхности колышутся миниатюры зданий. Мне хочется зачерпнуть их ладошкой и оставить на память. Капитан судна интересуется, почему рядом с моей попой на сердечке-диване не покоится дружественная попа возлюбленного. Я выдумываю на ходу душещипательную историю о том, как поругалась с обладателем этой самой попы и сбежала прямо из ресторана. Мужчина в полосатой майке советует мне помириться с избранником, хотя по его словам итальянское поверье гласит, что если приедешь с любимым в Венецию, свадьбе не бывать. Потом, увлекшись, рассказывает, что в этом году в Венеции появилась первая в истории города гондольер-женщина. Он замечает, что это противная мужеподобная дама, которая не заслуживает уважения коллег шовинистов. Мы заплываем в узкий, плохо освещенный канал, пахнущий сыростью и гнилью. Я вижу, как с крыльца какого-то дома спрыгивает в воду упитанная крыса и уверенным баттерфляем направляется к соседним ступенькам. Грызун движется параллельно гондоле и, в конце концов, одерживает победу в импровизированной гонке, пребыв первым к пункту назначения. Мне вспоминается мультяшный Реми, и я проникаюсь симпатией к этому не очень опрятному животному. Что бы ни говорили о крысах, некоторые представители хомо сапиенс распространяют гораздо больше всякой заразы. Прогулка заканчивается там, где и началась. Я вылезаю на пристань и, ковыляя на неуместных каблуках по щебню, направляюсь в свое временное пристанище. Думать уже не хочется ни о чем. Будем надеяться, что утро окажется мудрее ночи, и разбудит меня толковыми советами.
Надеждам этим, однако, не суждено оправдаться. Моя жизнь упорно отказывается переступать с черной полосы на светлую. День начинается с пренеприятнейшего визита. Вопреки смелому заявлению известного мультипликационного героя о мудрости ранних походов в гости, я не считаю подобные вторжения уместными. Но дверь открыть все-таки приходится. Вероника, выпустив в меня привычный заряд презрения, проходит уверенным шагом в гостиную. Я плетусь следом, затягивая на ходу пояс халата.
— Кофе, чай, потанцуем? – предлагаю я без малейшего энтузиазма.
Чем грозит мне этот экстренный визит, пока не понятно. Но было бы наивно пытаться разглядеть в Веронике носительницу доброй вести.
— Кофе. Черный. Без сахара, – командует начальница.
— Чем обязана? – без лишних прелюдий перехожу к делу я, поставив на стол маленькую чашку Неспрессо.
— Ты вчера так быстро сбежала. Прямо как Золушка с бала, – замечает хищница.
— Ну, после двенадцати, моя карета превратилась в тыкву, а принц в пугало, – выждав короткую паузу, добавляю, – А мясо я вчера на рынке купила свежее, так что участвовать в торгах смысла не было.
— Я смотрю, ты отточила язык, – делает наблюдение Вероника.
Поднадоела бесперспективная роль боксерской груши. Вообще все это прогнившее до сердцевины окружение мне окончательно опротивело. И главный сгусток гнили в лице Вероники больше всех.