Страница 82 из 91
— А, это не важно, — укатывается к холодильнику, — выпивка, еда? Уже поздно, темнеет у нас рано. Ночльег?
— У вас комната отдыха или что-то типа того имеется? — спрашиваю.
— За мной.
Дрот провожает нас к побитому дряхлому сараю, заводит внутрь и оставляет. Из мебели здесь только рейка для насеста, а спать на сеновале.
— Куда ты нас привёл, тостер?! — возмущается Атлас.
— Все места заняты сменой на станцию. Располагайтесь здесь, — тарахтит дрот.
— Тостер, не трынди. В посёлке — перекати поле! Где все? Как и ты, попрятались? — наседает Атлас.
— Все спьят и ждут, когда пробьют в рынду, — отвечает дрот.
— Есть на острове человек по имени Оло Ван Дарвик? — решаю не ходить вокруг да около и спросить в лоб.
— Мало ли кого сюда заносит, — затягивает значай-дрот, — имён-то никто всамделишных не называет, мистеры. Иль вы не в курсе, какой народ на платформу идёт? Пропащий всё, ничего святого. В тумане никому не достать — никому.
— В котором часу придёт станция?
— В три ноль две, но это не точно, — тарахтит, — рында! Слушайте рынду!
Делать нечего — платформа прибывает поздно, поэтому нужно пережидать. Кошмарными условиями мы решаем побрезговать и возвращаемся на борт гироплана. Рензо ворчит, курит, а я стараюсь вздремнуть. Если Ван Дарвик на острове, то уже знает о нас. Вопрос лишь в том, когда он начнёт наступление.
— Это что ж, — подаёт голос Атлас, — вместо учёных на траверсе всякое отрепье плавает? И какой в этом смысл?
— Когда-то, должно быть, ходили яйцеголовые, — говорю, — а сейчас их осталось процентов десять, остальные — беглецы, которые готовы заплатить, чтобы их не могли найти. Или там все отморозки, а исследования — это прикрытие. Мы ж одни знаем, что станция — это путь в Детру.
— Всё равно не понимаю, зачем Детре эти траверсы? Могли придумать что попроще, чем гонять туда-сюда громадный плот, набитый зеками.
— Если всё настолько просто, Рензо, с меня ящик ячменного, — улыбаюсь.
— Предлагаешь поверить в богов и потусторонние силы? Уволь! Я верю в порох и силу воли.
— А если увидишь собственными глазами?
— Решу, что спятил. Пообещай, что тогда выберешь для меня каюту в Нуттглехарте с видом на летний сад.
— Клянусь своим воспалённым мозгом, что если не сдохну от очередного приступа, упеку тебя в дурдом!
Рензо смеётся, показывает большой бурый палец. Я всё-таки засыпаю и вижу сны. Разноцветные, глупые, наивные и до безобразия реальные. Сны о детстве, о юности, о Джулии. Мы занимаемся любовью, я гуляю с золотистым ретривером. У меня никогда не было собаки, но всегда хотелось. Наверное, влияние псины Рензо. Этот инфантильный мудрый пёс покорил меня сдержанностью и радушием. Никогда ещё я не слышал, чтобы собака по утрам приносила хозяйские тапки к гостевому дивану.
Просыпаюсь посреди ночи от жуткой головной боли. В котелке словно растопили ртуть и мешают её титановыми поварёшками. Ищу стимуляторы — жёлтые спасительные таблетки — забрасываю сразу три, глотаю и замираю в ожидании, покрывшись обильной испариной. Когда пилюли помогают, осматриваюсь. Атлас пускает слюни, снаружи по-прежнему ночь. Вылезаю из гироплана, иду гулять. Заглядываю в окна — везде матовая чернота, не пробиться. Дёргаю за ручки жилищ — заперто. Кажется, что я очутился на съёмочной площадке фильма, а вокруг сплошные декорации. Прохожу посёлок насквозь, погружаюсь в лес. Только сейчас понимаю, что не взял оружие.
— А оно тебе и не понадобится, — звучит пружинистый высокий голосок. Поворачиваюсь и вижу бледного пухлого Адама Гранта. На нём серая мантия, волосы прилизаны.
— Грант?
— Язык откусил? Ага, точненько не ждал меня увидеть, — тараторит Грант, — и как тебе не стыдно, бросил меня, хотя видел, как мою рожу обгладывают те мерзкие твари.
— Что происходит?
— Ой, а нечасто ли ты спрашиваешь «а что происходит?» или «кто ты?» или «почему джулия бросила меня?» или …
— Замолкни!
— Молчу, молчу, — шепчет Грант, — но я прав, и ты знаешь, что я прав. Да, да, да, толстый Грант как всегда в горе! Не горе, а гора, если ты не понял.
— Очередная мистификация Ван Дарвика? Он поднял твой труп? Отыскал и оживил?
Грант заливается неистовым хохотом, обхватывает живот, словно вот-вот потеряет кишки, заваливается в траву, ёрзает.
— Перестань страдать хернёй! — кричу. — Вставай!
Грант слушается, отряхивается и берёт меня за грудки.
— Быть может, я б жил ещё, а?! Жил и трахал бабёнок! И бухал по-чёрному! Почему ты не вытащил меня?!
— Ван Дарвик нанялся оберегать тебя, вот с него и спрашивай.
— Ах, этот ушлёпок, — вздыхает Грант, — ёгарное разочарование, вшивый членец, пшифка задротная — вот он кто. Никакой, сука, благодарности. А я намекал ему, что пора бы должок вернуть, а он нет! Хочет всё похерить.
— В каком смысле?
— Ты что, в самом деле, ещё не въехал, где ты? Оглянись! Драная мошкара, пространство, как вязкий кисель. Ты в Потусторонней Вязи, Инсар.