Зубы-жемчуга

 Я назвалась.

- Выйди, пожалуйста, сюда.

Я потащилась к доске, меняя окраску, как больной хамелеон, и запинаясь о раскиданные сумки одноклассников.

Гринбаум подняла мою руку - как на ринге.

- Наш сегодняшний победитель и несомненный эрудит. Все похлопали!

Ах, провались-ка ты пропадом! Как мило – «похлопали»… Жуть.

- А это приз победителю.

Приз. Мне. Ага. Впервые после картонного котёнка. В мои руки легла маленькая блестящая книжица. Я замерла и наверное даже забыла поблагодарить. Не помню.

Как мало надо для счастья. На моём столе лежал приз.

- Дай посмотреть!

- Это кто, а?

- Красиво…

- Круто, держи.

Когда каждый сосед дежурно полапал мою прелесть, я проморгалась и попыталась разобраться – чем меня, собственно, одарили. Владимир Набоков. Ничего не говорящее имя. Я раскрыла книгу. Стихи. Полистала. Ещё и проза. Тонкие летящие иллюстрации.

И я открыла посередине. Всегда так делайте, когда хотите проверить – стоящая книга или нет.

«На годовщину смерти Достоевского…

Скучновато. Достоевского я ещё не читала, но его портрет в кабинете литературы не сулил ничего хорошего – угрюмое худое лицо, борода клином и всё это – на мрачном коричневом фоне. Кто-то нам рассказывал, что в тюрьме он сам вырезал деревянное кресло с подлокотниками в виде топоров. Невесёлый, должно быть, был человек.

Садом шел Христос с учениками...

Меж кустов, на солнечном песке,

вытканном павлиньими глазками,

песий труп лежал невдалеке.

И резцы белели из-под черной

складки, и зловонным торжеством

смерти заглушен был ладан сладкий

теплых миртов, млеющих кругом.

Предчувствие меня не обмануло. Жуть жуткая. Только на ночь брату читать.

Труп гниющий, трескаясь, раздулся,

полный склизких, слипшихся червей.

Иоанн, как дева, отвернулся,

сгорбленный поморщился Матфей...

Но, однако же, это затягивало, как затягивает фильм ужасов. Я не могла оторваться от странного чтива и уже не слышала, что там ещё говорила Гринбаум.

Говорил апостолу апостол:

«Злой был пес, и смерть его нага, мерзостна...»

Христос же молвил просто:

«Зубы у него — как жемчуга...»

Стоп. Это как? Тут только что говорилось о тлене и разложении. Зубы-жемчуга?

Я перечитала ещё раз. Потом ещё.

И закрыла книгу. Потому что прозвенел звонок. Урок был последним, и все ринулись в раздевалку.

До меня дошло на полдороге домой. Дошло и застряло навсегда в голове.

В самом гадком и мерзостном можно и нужно увидеть прекрасное. Надо только хотеть это увидеть.

И спустя годы я поняла – Достоевский мог. И мог Набоков. И могла, конечно же, Софья Максимовна Гринбаум, которая радовала нас так недолго. Через несколько лет тяжёлая болезнь унесла её.

Её единственный сын сейчас живёт в Израиле. Это всё, что я знаю о её семье.

 А книжка Набокова стоит до сих пор на самом видном месте  в старом книжном шкафу. По одну сторону от неё – «Моби Дик», любимая книга мужа, по другую - «Мастер и Маргарита». Подходящие соседи, мне кажется.