Гробовщик. Дилогия

– Ну, выбирай один, – с этими словами он протянул к Хромому два с виду абсолютно одинаковых шприца. Тот помешкал, потом взял один, покрутил его в руках и вопросительно глянул на Грача.

– Значит этот – твой, – сказал «камуфляжный» протягивая оставшийся шприц Лёхе. Продолжил. – В одном – безопасная водичка. Сами видели, как я его заправлял. В другом – яд. Сейчас вы друг другу вколете по дозе. Кому не повезло – околеет.

– Ну!!! – вдруг рявкнул он, и у него в руке блеснул пистолет. – Или я сам сейчас выбор сделаю.

Леха еще нерешительно топтался на месте, а его противник уже оскалил зубы и метнулся к нему, занося руку для удара. Он попытался уклонится, машинально вытягивая вперед руку со шприцем. Уколы, Лехе в плечо, Хромому – в живот, были сделаны почти одновременно. Оба, выпучив глаза, давили на поршень своего шприца, пристально всматриваясь в лицо соперника, ловя на нем признаки начавшего действовать яда.

– Оба молодцы, – хохотнул Грач. – Ну чего уставились? Уколу время нужно, чтобы подействовать. Садитесь пока.

– Долго ждать не придется, – продолжил он, когда оба бродяги выполнили его команду. – Минуты через две-три кто-то из вас почувствует сильно сердцебиение, ему станет трудно дышать, а потом и вовсе мышцы диафрагмы перестанут подчиняться и он – задохнется.

Естественно, Леха тут же почувствовал, что сердце его стучит, как бешенное, а воздуха – не хватает. Он часто задышал.

У Хромого дела были не лучше. Ко всему прочему, он еще и обильно потел.

Грач переводил азартный взгляд с одного на другого. Глаза его горели в предвкушении.

Лёха вдруг почувствовал, что рука, которую был сделан укол, стала быстро неметь. Странная безвольная вялость стала быстро разливаться по всему левому боку, нога подогнулась, и его непослушное тело упало на бок.

– Тут и сказочке конец, – услышал он довольный голос Грача, но было не до него.

Лёха с ужасом понял, что легкие перестают его слушаться – не получалось вздохнуть даже на четверть от обычного. Он зачастил, захрипел, перед глазами поплыли разноцветные круги…

Спустя вечность, или несколько секунд, ему показалось, что из черноты ночи к костру метнулась прозрачная фигура, глухо, где-то на краю сознания прозвучал рёв, загрохотали выстрелы. Но Лёху уже схватили, вроде бы за онемевшую руку, или за шиворот – всё равно, и поволокли по земле, через доски разбитого в щепки забора куда-то в темноту, в темноту, темноту…

Может и есть человек, который, увидев, как Гаврило Принцип покупает патроны к браунингу, смог бы спрогнозировать переворот в России три года спустя.

Увы, я не из таких.

Минул сентябрь, вовсю сорил листьями октябрь. Днем еще припекало, но по ночам начинало подмораживать. История Лёхи Уткина размылась в моей памяти и стала в ряд многих странных и невероятных происшествий, которые, то тут, то там случаются в Зоне. Видимо сказалась усталость. Усталость от чудес. Глаз, что называется: «замылился», и очередная тайна уже не так будоражила сознание и требовала разгадки.

Я повертел в руках коробочку с нарисованной курицей, поднес к носу, принюхался. Пахло куриным мясом и специями. Вроде бы всё в порядке. Но нужно было торговаться. Торговаться и тянуть время, чтобы понять, что же мне делать?

– Сколько лет этому бульону? – спросил я небрежно. – Он вообще – съедобен?

– Что нам дают, то и ты получаешь, – прокуренным голосом прохрипел Копыто. Он как всегда меня боялся. Тем более, что в этот раз у него не было в руках оружия.

Копыто сидел на пеньке, сдвинув на затылок танкистский шлем и курил, глядя в сторону. Именно из-за этого шлема и я подошел. Расслабился. Принял за Ломтя. Насколько я знаю, такой головной убор был в Западном лагере только у него.

А когда рассмотрел, что за человек сидит, глядя в огонь костра, было поздно.

– Короче, на тебе, Боже, что нам негоже? – пробормотал я и снова заглянул в рюкзак. Заполнен он был хорошо, если две третьих. А если потрясти, то и на половину.

В последнюю нашу встречу с Ломтём, я просил в следующий раз добавить к продуктам батарейки да керосин для лампы, но этого как раз таки в рюкзаке не наблюдалось. На ощупь я нашёл там несколько банок консервов, пара буханок хлеба, какие-то пластиковые пакетики, коробочки… А это что – йогурт?

Я рылся в рюкзаке, при этом косился на Копыто и троих сопровождающих его мордоворотов в тёплых армейских бушлатах. Они совсем были не похожи на бродяг, подобранных на вокзале. Те вечно какие-то сгорбленные, небритые, в рваных фуфайках. А эти высокие, армейскими ремнями подпоясанные, косая сажень в плечах. Слева в темноте за кустами притаились, я прислушался, ага, точно – пятеро. И слева четверо. Итого тринадцать человек, и все – на меня одного.

– Так что там с Ломтём? – спросил я. – Почему не он, а ты пришёл?

– Кончился Ломоть, теперь я – смотрящий у Западных, – ответил Копыто, и первый раз с начала встречи глянул мне в глаза.

А ведь не всё так просто, Копыто. Не за так Киров поставил тебя на этот пост. Ему мало было того, что именно ты упокоил бывшего смотрящего. Ему нужна была тайна Ломтя.

Каким образом он три месяца подряд ухитрялся выполнять норму по артефактам, не смотря на то, что подполковник дважды её поднимал? Бродяги в Западном лагере гибли в Зоне не реже, чем в Восточном или, скажем, в Северном. Текучка была та ещё и никаких особо удачливых счастливчиков не наблюдалось. Откуда же тогда такая стабильность? Киров пытался выяснить это у самого Ломтя, но тот темнил или делал вид, что не понимает, о чём речь. Вот тогда то и подвернулся подполковнику бригадир по кличке Копыто, который рассказал о странном добытчике по кличке Гробовщик. Мол, живет он в Зоне вольняшкой и таскает для Ломтя каштаны, один другого крупнее.

Я увидел, как Копыто осторожно, то кланяясь, то гордо выпрямляясь – не решил, как себя держать – входит в кабинет Кирова. Как ждёт, пока полковник закончит говорить по телефону. Как рассказывает ему про меня, то ли человека, то ли твари страхолюдной, которая носит Ломтю артефакты в обмен на продукты.

И все бы ничего, ну сволочью оказался Копыто, чего тут удивительного? Тут почитай, кого ни возьми, за редким исключением, на подонка нарвёшься. Бомж ведь это в первую очередь состояние души, а за тем уж – тела…

Всё бы ничего, повторяю, если бы не оброненное во время телефонного разговора имя: Антон Ахромеев по кличке Хромой. Сказано оно было в том смысле, что скандал из-за этого Хромого все разгорается. На Западе чуть ли не каждая газета перепечатала его интервью с корреспондентом CNN. Даже в ООН внеочередное заседание назначено по поводу контрабанды артефактов из Зоны, и использовании при их добыче рабского труда.

Не обманул, значит, Грач. Вывел-таки Хромого из Зоны. И не просто вывел – звездой газетных полос сделал.

– Долго ещё ковыряться будешь? – прервал мои мысли Копыто. Это был, похоже, знак к захвату. Мужики в бушлатах тут же взяли меня в клещи, обходя костер слева и справа. Те, кто прятались в темноте, затрещали сучьями у меня за спиной, отрезая отход.

Я отложил рюкзак в сторону и поднялся с трухлявого толстого бревна. Один из здоровяков достал из нагрудного кармана одноразовый шприц.

– Да я и так пойду, – сказал я и попятился.

– Оно ещё и говорит! – усмехнулся мордоворот. – Кто у тебя спрашивать станет?

Сзади навалились, схватили за руки, пригнули к земле.

Один из нападавших прямо в ухо зашипел:

– Только дернись, гадота! Враз шокера отведаешь!

Другой, срывающимся голосом заорал:

– Ну, чего стоим? Сеть, сеть давайте!

Шприц уже был у самой моей шеи, когда раздался громкий детский голос:

– А-ну, не трогайте его!

Лёшик, твою мать! Ты-то куда лезешь!

Додумать мысль я не успел. Потому что в этот момент земля вздрогнула и полыхнуло. Да как!

Даже мне, уткнувшемуся носом в землю, по глазам ударило. Накатило жарким воздухом, завоняло палёным. Раздались панические крики. Руки, удерживавшие меня, исчезли.