Ева и Адам

Продолжим о регламентируемом возрасте отношений. А, стоит отметить, что каждое число с неба не падало (хотя и не являлось индивидуально подсчитанным): его отмеряли наши ученые, психологи и учителя, ссылаясь на долгие изучения и кропотливую работу. Указанные и выше, и ниже цифры – среднее число, подгоняемое под остальные области мироустройства. Средний возраст формирования личности, средний возраст физиологического созревания, средний возраст этих же – физиологических – потребностей (являющихся естественным явлением, а не заразой робкого ума, что предался разврату), средний возраст для деторождения и воспитания (полное окончание школы; прошедшее время для определения будущей карьеры и подошедшее для получения специальности; способность выходить ребенка со всеми полагающимися для него удобствами, ибо Новому Миру нужен достойный представитель), средний возраст для того, средний возраст для сего...Родители отзывались на эту систему – как и на законы в целом – негативно, говоря, что индивидуализм при этом подавляется. Мол, если к девушке в положенный возраст не пожаловал юноша – бей тревогу: с ней что-то не так; мол, если в положенные года ты не вышла замуж – беги, дефектная: что с тобой?

Пары у меня, разумеется, не было. Пару себе выбирали исходя из, как уже говорилось, многих аспектов, и – ох и ах – сначала разбирали девочек из более богатых и влиятельных семей.

Папа говорил мне: «Вот исполнится малютке-Еве семнадцать – женихи хлынут к ее дверям как излюбленная модница в отдел со скидками. Помяни мое слово, Ева. Ты – ангел, ты – красота». Но то ли женихи с возрастом моим просчитались, то ли дверьми в подъезд...

Так вот. О возрасте и регламенте. Со второй стадии развития пары разрешались – ну...как бы это охарактеризовать – более тесные отношения. Но все, что ты делал, ты должен быть согласовывать с министерством, которое пустило свои склизкие и бесконечные щупальца во всевозможные отрасли жизни: быт, медицина, образование...Да, ты должен согласовывать и получать одобрительную печать. При смене партнера ты должен указывать причину того (ибо, если у одного из пары нет стабильности или духовного равновесия, его следует излечить), при возобновлении половой жизни ты должен указывать причину (да здравствуют противозачаточные, обязательные до обозначенного детородного и брачного возраста), при длительном отсутствии отношений ты должен указывать причину (может, врачи посодействуют тебе и помогут разобраться) и прочее. Все что ты делаешь, ты делаешь с согласования министерства управления.

tразрешается заводить исключительно в браке, который, в свою очередь, дозволен то ли с двадцати одного, то ли с двадцати трех лет и более. Становиться женщиной раньше положенного – угнетение, страх и наказание; с того момента тебя преследуют штрафы, лечение и осуждение.

Я задумываюсь о том, какового это, когда чужие руки касаются тебя..? Пытаюсь представить, как некто берет меня за талию – нервно отшатываюсь и выкидываю мысль из головы; мое тело, моя талия, мое все – табу иным. Ни в мой возраст, ни в какой-либо другой. Прочь! Как можно подпустить к себе чужака? Чужак – чужд, ты сам – свой.

– А, может, – обращается ко мне мама, пока вьется следом на кухню и отдергивает шторы, – так лучше, Ева? От мальчишек в твои годы одни проблемы.

– Но у других их нет! – восклицаю я.

– Откуда ты знаешь?

Пожимаю плечами.

И мама причитает о том, чтобы я берегла себя: чтобы думала и думала, чтобы все слышала, но никого не слушала, чтобы все видела, но на все закрывала глаза; рецептура эта обещает мне спокойствие и равновесие. Но что если равновесие я испытываю только, когда раскачиваю чашу бытия?

– Ты – наша девочка... – заключает мама. – Прошу, береги себя, Ева.

И слеза ее, скользящая по щеке, впитывается в мое плечо: я восторженно спрыгиваю со стула и спешу обнять маму.

Она горчит следующее:

– Ты одна такая — и у себя, и у родителей, и в мире. Одна. А у города нас много, потери ему не страшны. Будь аккуратна, Ева. Думай головой.

Понимаю и принимаю то беспокойство. Спешу утаить меланхоличную ноту, и потому отвлекаюсь на продуктовый пакет.

– Мамочка! – восторгаюсь я и спешу достать коробку с леденцами. – Ты и мне что-то купила?

Распечатываю упаковку и, набив щеки, интересуюсь, точно ли это мне.

– На работу, в приемную... – говорит мама и, обернувшись, наблюдает, как я забрасываю очередную горсть в рот. – А, в общем, ладно. Ешь, моя хорошая.

Улыбка красит румяное лицо, а руки приступают к готовке.

Я же поднимаюсь к себе: уступив ветреному возрасту с ветреными мыслями, вновь танцую – в этот раз у зеркала и обмотавшись красным атласом. Что бы я могла из него сделать?

Спустя пару часов возвращается папа, и тогда мы ужинаем. Мы всегда ужинаем вместе, ибо завтрак часто не совпадает с моим режимом из-за школы, а обед из-за работы родителей.

Остатки вечера я занимаю кройкой и рисованием в альбоме; снова и снова обрисовываю мелом атлас, стираю метки и повторяю.