Страница 12 из 52
Вытаскиваю из швейной машинки подобие платья-пончо странно-голубого цвета и накидываю его на манекен, что стоит у меня за спиной. Деревянное тело без головы принимает обновку.
– На тебе лица нет, – обращаюсь к манекену и смотрю на срез по шее. – Что-то случилось?
Ответа не дожидаюсь и предаюсь фантазиям, когда взглядом цепляюсь за спадающую на подоконник тюль золотого цвета – кажется, солнце...Жаль, ведь только кажется. А вернется ли солнце когда-нибудь к нам? Папа рассказывал мне про то, что еще его отец, то есть мой дедушка, застал это солнце. Немыслимо! Серый угрюмый город изгнал лучезарную звезду и вовеки властвования стального мира обязал людей лицезреть на бездушные облака.
Офисный стул с трепетом держит сваленную на него одежду; загружаю новую (школьную: переодеваясь) и облачаюсь в домашнее: титанических размеров толстовка от спортивного костюма папы и крохотные, купленные на рынке в низовьях Золотого Кольца, шорты.
В холодильнике нахожу оставленный для меня обед. Закидываю контейнер в микроволновую печь и, кружась на носках, передвигаюсь из одного угла комнаты в другой. Да, я это чувствую...мой собственный, мой особый ритм. Напеваю несуществующую мелодию и пританцовываю в такт ей: замираю у окна и приветливо развожу рукам, впитывая лучи солнца (которого на небе нет, но которое есть у меня на сердце, а потому я верю в возможность встречи).
Не принимайте мысль о покинувшем Землю Солнце прямо; оно всего лишь притаилось на небесах за громоздкими заводскими тучами и меж высотными удручающими зданиями. Выходит, солнце где-то было и есть; где-то – продолжает выжигать поля, преобразуя их в пустыри. Оно есть. Сокрытое от наших глаз и жалеющее роговицы и остатки душ, но есть.
А я продолжаю танцевать. Танцевать с представлениями о прекрасном. С этакой полуверой. Людям необходимо во что-то верить: то их заряжает и создает; по крупицам мыслей и личных доводов – вера является основополагающим любого дела. Ты не можешь знать наверняка; ты можешь делать (ссылаясь на уверенность), но истинно распоряжаясь исключительно верой.
Мысли мои преисполнены некоей мелодией (несуществующей в мире, но существующей в голове): там рокочут ветры и воды, щебет птиц и вой животных оплетают каждую строку и ноту; и со звуком лопающегося кирпича (обратно!) возводятся стены и растут дома, звонкий смех рассыпается по улицам Золотого Кольца (чего никогда не было и – увы – не будет); а солнце обжигает плиты и автомобильные салоны – впитываю его лучи и – о, да! – свято верю в него. Солнце мое — религия моя.
Я не вижу его: как и небо Нового Мира не впитает в себя палитру голубых оттенков; как и по центру Золотого Кольца не прорастет огромнейшее дерево, стволом своим проломив посадочные места и бестолковые отделы; как и сами лучи не обласкают бледную кожу измученных горожан, не согреют вечно промерзлые кости, не поцелуют веснушки на кулаках – смех. Но я верю. Не видя – верю. Когда-нибудь, что-нибудь, прошу-нибудь.
Я переступаю с носка на носок, зажигаясь собственным танцем; воображаю себя птицей, которую не смела наблюдать (как и тысячи жителей Нового Мира), но которую приветствовала каждый раз с замирающим дыханием на страницах былых книг старой печати. Неужели эти божественные создания (не мы, не люди) рассекали меж облаков словно машины в век нынешний? Оказывается, небо принадлежит не нам... И следом воображаю себе мистические миры, крещенные павшими империями, существ и тварей, крещенных погибшими или несуществующими, людей, крещенных безумцами и изгоями. Руки сплетаются над головой, и я, улыбаясь, запрокидываю ее. Танец мой – исповедь моя.
Да, Ева, этот Мир стоит того, чтобы его любить.
Микроволновая печь с троекратным писком выплевывает контейнер с подогретой для меня едой; запах сладкого соуса расплывается по кухне, а сам соус добротным плевком растекается по горячим макаронам.
Под аккомпанемент удручающих звуков завершаю свой танец и открываю глаза, пустив руки по швам. Оказываюсь напротив окна, что выдавало меня от колен и до макушки; врезаюсь в запотевшее стекло и наблюдающего за мной человека. Испуганно кидаюсь к шторам и рывком закрываю их. Господи, что я надела...
Почти со слезами отрываюсь от окна и корю себя за проклятое непостоянство мыслей и не состояние совладать со своими чувствами (когда преобладающий над иными законами закон – наседающий со школьной скамьи – о том, что властвующее лицо не обременяет себя религиозными верованиями (вроде души и богоподобия по соответствию к кому-либо) и не испытывает какие-либо чувства (ибо чувство – уязвимость, а боги быть уязвимы не могут)), демонически взирает над тобой и иными. Если ты отличителен от удручающей группы Создателей, которая внимает собственной исключительности, – прочь. Изгою не место на святых (в значении добытых кровью и потом предков) землях несвятого (личный эпитет) землях Нового Мира.
Подступаю к окну и отдергиваю край штор; на улочке никого нет. Может, показалось? Да...я замечталась, и то мне показалось. Глупая!