Страница 10 из 52
– Это враньё! – не терплю и потому заступаюсь. – Ровно так же ты можешь сказать, что сама была с ним. Ты наврёшь подруге и выкажешь тем самым своё неуважение к семье...
– Теперь она тебя защищает? – Гиена смеется. – Это выглядит жалко. Ромео-Ромео, я тебя предупредила. Ты ведь не хочешь...
– Пошла вон, – гудит Ромео наперерез. – Уходи, Ирис. Тебе не рады.
Она проглатывает обиду и жмёт плечами, улыбается, будто той реакции и хотела, и отступает. Каблучки – тонкие-тонкие – режут кирпичную дорожку и стуком своим заглушают иные звуки (рокот автомобильных двигателей и гам передвигающихся людей). Последнее слово было не за уходящей стервой, но все остальное – её. Тёмные волосы подпрыгивают на ветру, бесформенное, никак не приталенное пятнистое пальто прячет стройное тело – худые ноги торчат из-под него двумя спицами. Ирис оглядывается и вновь улыбается, замирает на посадочном месте и чего-то ждет.
– Ты не поладил с Карамелью? – предполагаю я, обратившись к Ромео.
Он трясет головой – непонятный жест – и посмеивается, после чего отвечает:
– Нет-нет, что ты, дело в другом. Мы, конечно, часто вздорим друг с другом, но никогда не отходим надолго и далеко. Дело в другом! А я...а я просто не хочу возвращаться домой. – Вздох останавливает его речи на доли секунды. – Отец...
– Опять..?
Не даю договорить. Да и о чём тут можно говорить? Отношения Ромео с его отцом тёплыми назвать было нельзя. Да и вообще отношения назвать было нельзя. И я не знала причину тому: только знала, что дружба в семье Дьюсберри не водилась – вот так просто. Лучше бы они преспокойно сосуществовали вместе, чем вечно выясняли какие-то дела. А знала ли о том сама Карамель? вот уж сомневаюсь. Её идеально-очерченную головку ничего и никогда не беспокоит.
– Ты можешь остановиться у меня, Ромео, – предлагаю я. – Думаю, родители против не будут. Они в этом понимающие. Конечно, отдельную спальню с собственной душевой не обещаю, но хорошую компанию и вкусный ужин гарантировать могу.
Вижу, что юноша не прочь ответить согласием – глаза загораются..! и тут же блеск в них прижигается догоревшим – почти-почти окурком.
– Ирис наплетёт Карамели, что я... – Он не договаривает.
– Твоя пара не знает о твоих друзьях? Эй, я могу и обидеться, – игриво толкаю его в бок локтем. – Нет, правда же, Ромео. А о семье она знает?
– Этот мир не касается Карамели, – горько улыбается Ромео. – У неё свой мир, и я сделаю всё что угодно, лишь бы не тронуть его, не дать ему прореху. Пускай не будет моего мира и мира ещё сотни людей с поверхности, зато она будет...
– ...пребывать в вечных грёзах. – Качаю головой.
Мне хочется воскликнуть, чем же избалованная кукла заслужила такую пару. И я не знаю, верна ли его политика; без Карамель Ромео просто не существовал – он лепил мир вокруг неё, он делал так, чтобы всё было по представлениям девушки, он оберегал её и...он жертвовал собой и своими принципами. Именно это, по-моему, говорило о самых сильных – не побоюсь того слова – чувствах. Она – идол, культ правды, божество.
– Если захочешь приехать, Ромео, – говорю я, – двери дома семьи Ахава всегда открыты для тебя.
Получаю тёплый взгляд тёмных глаз и крохотную, почти незаметную, но рвущуюся из глубины души, улыбку.
Прощаемся и расходимся. Бреду по краю платформы до лестницы и спускаюсь на один из этажей магазинной улочки. Колизей стройными, изогнутыми линиями-дорогами подводит к широкой лестнице, обласканной колоннами и плитами.
Мы достаточно хорошо (хотя и не так часто) общались с Ромео. Хороший парень! Поддавшийся на влияние избалованного города и слепящих глаза и разум правил, но он мыслил и нередко делился своими суждениями, а потому быть прост не мог. Он был искренним и добрым, хотя воспитался не Новым Миром; юноша сам себя сделал – так же, как и сейчас делал мир вокруг Карамель, ибо от природы – архитектор зданий и ваятель скульптур.
Отец же его мог вместо работы (но часом ранее уйдя с нее) завалиться в дом и начать дебоширить и пьянствовать. Ромео в такие моменты уходил куда-нибудь – на Золотое Кольцо или ко мне. Об этой дружбе никто не знал и никогда бы не узнал. Мы просто ладили.
Спускаюсь на пару этажей – потолок приземляется на плечи, а мрак опоясывает добрую половину витрин; скудный свет пробивается меж наставленных у края платформы ларьков. Отдел тканей и текстиля – единственный на весь Новый Мир – одарен большим залом, созывающей огнями витриной и дорогими манекенами. Все существующие поставщики, (которые, разумеется, могли предоставить необходимый товар (то есть те, кто специализировался на сукне и проч)), сотрудничали с этим отделом, а потому бед и нищеты он не знал. Именные – фирменные отделы – тоже смели закупать ткани у него, а не напрямую обращаться к заводам. В экономике и рыночной политике я мало чего понимала, но одно знать я знала точно – если на производство выходит идентичный твоему товар – закрывайся сам или закрывай конкурента. Мы слишком малы (город наш скромен, но и ненасытен) чтобы отдать кому-то лишнюю карту. Если на прилавке появляется новое имя – чаще всего про былое забывают, ибо если некто смог поставить на производство новый товар, значит, и средств, и ума, и связей для того хватило.