Чертова погремушка

Я знала, что расскажу Никите о своем втором пребывании в фальшивом аду – но не сейчас. Я была еще слишком слаба.

- Помоги мне сесть, - попросила я.

Он приподнял меня, поправил подушку под спиной. Мне определенно стало лучше. Жаль, что раньше его не пускали.

- Как ты себя чувствуешь? - спросила я, продолжая цепляться за руку Никиты.

- Для человека без селезенки – на удивление неплохо. Правда, сейчас вот что-то голова закружилась немного.

Дьявол! Похоже, мы с ним обречены до конца дней держаться за руки, гоняя жизненную силу туда-обратно. Но есть ведь еще и Костя!

- А как Кот? Ты у него был?

- Был – вчера и сегодня. Он тоже бодрячком. Хотя по-прежнему тоскует по Линке.

Я вздрогнула.

- Ничего не говорил обо мне? Мол, зачем я это сделала?

- Сделала что?

Я открыла рот и тут же прикусила язык. Они же ничего не знают! Когда я взяла их за руки, они оба были без сознания. А когда нас забирала скорая, я уже лежала мешком, умудрившись с колен упасть так, что основательно разбила затылок.

Вот и хорошо. И совершенно им не надо ничего знать. Костя… Ему понадобится много сил. А мы с Никитой… Если я права, то нам должно хватить энергии на двоих. Ведь это были силы всех тех, кого я… Да, тех, кого я убила. И неважно, хотела я этого или нет. Разумеется, не хотела. Разумеется, хотела как лучше. Всем известно, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями. Но Никита и Костя живы. Выходит, дьявол был прав, говоря об относительности добра и зла? Нет, я не должна снова поддаваться ему. Смерть – это не добро и не зло. Это… просто смерть.

Я встряхнула головой, как будто хотела вытрясти из нее эти мысли. Я всегда так делала, думая о неприятном. Перед глазами снова поплыло, в ушах противно запищало.

- Посиди со мной, пожалуйста, - попросила я, закрывая глаза. – А я посплю немного.

 

Через несколько дней Никиту выписали, но он приходил каждый день, приносил всякие вкусности – у меня прорезался аппетит! Он сидел рядом, читал мне книги – у меня быстро уставали глаза и начинала болеть голова. «Голит болова!» - ныла я.

Костю перевели в палату, и он уже потихоньку вставал, но до моего отделения на другой этаж ему еще было не добраться. Я тоже начала ходить – с Никитиной помощью. До туалета добредала по стеночке сама, а по коридору гуляла, крепко вцепившись в его руку.

Первое время наши больничные свидания заканчивались одинаково. Я чувствовала себя лучше, а Никита уставал, говорил, что ему «как-то не очень», и потихоньку шел домой. Меня грызла совесть, я хотела все это остановить и даже рассказать ему полную версию событий, но вдруг все прекратилось само. Не сказать, что я чувствовала себя «бодрячком», но, пожалуй, более или менее сносно. И у Никиты прекратились приступы головокружения. Похоже было на то, что мы пришли к какому-то равновесию.

Наконец меня навестил Костя. Никита как раз ушел, и мы сидели вдвоем на диванчике в холле. Костя постарел лет на пять, если не больше, в глазах плескалась тоска, но все же он выглядел намного лучше, чем до того дня, когда мы поехали забирать его вещи из квартиры дяди Паши.

- Как ты? – спросила я и тут же пожалела, потому что звучало это глупо.

- Не знаю, - вздохнул Костя. – Физически нормально. А так…

Похоже, равновесие жизненных сил установилось между нами троими. Уже хорошо.

- Надо как-то жить, - добавил он.

- Ты… когда-нибудь сможешь простить меня?

- За что?

- За то, что не спасла Линку. Или хотя бы ребенка.

- Не знаю, Лен. Голова говорит, что ты ни в чем не виновата. И все равно грызет. Боюсь, сам я с этим не справлюсь.

- То есть? – испугалась я.

- Ко мне тут психолога приводили. Или психотерапевта, не знаю. Он посоветовал поехать в одну клинику. В Израиль. Там работает хороший врач, тоже из Питера. Вроде, как раз по таким случаям специализируется – потеря близких. Может, и поеду.

Я вспомнила ролик, который показал мне дьявол: Костя в спортивном костюме на казенной кровати.

- Дьявол говорил мне, что ты… в дурке. Правда, не сказал, что это еще в будущем.

Костя недоуменно сдвинул брови. Я вздохнула и рассказала ему все. Ну, не совсем все. Но хоть это была не ложь, а просто недосказанность, я все равно чувствовала себя так, как будто говорю неправду. Куда делось то самое «тонкое наслаждение» ложью? Неужели нужно было поймать на лжи дьявола, чтобы начать испытывать к обману отвращение?