Актёр господина Маньюсарьи

— Ты можешь приезжать сюда, когда захочешь, — сказал Ихиссе, остановившись на пороге. — Мерея разрешила. Я не такой, как ты, но отчего-то мне сдаётся, что то, что тебе нужно — это одиночество. В квартале всегда суета, и ясно, что теперь тебе ещё долгое время будет неприятно обнажать душу у кого-то на глазах… А искусство — это всегда обнажение души. Что же до того, чтобы прятаться в каком-то дальнем уголке квартала, то я посчитал, что это для тебя… ну… уже несолидно как-то. Поэтому привёз тебя сюда. Здесь ты будешь совершенно один. Сможешь делать всё, что хочешь. И никто тебе не помешает.

Миреле положил покрывало на место.

— Я даже не знаю, Ихиссе, — сказал он растерянно. — Мне бы хотелось сказать, что я очень благодарен, но… мне кажется, что это даже слишком много для меня. Чересчур дорогой подарок. Я не понимаю, как мне его принять.

— Да ну брось, — поморщился Ихиссе. — Он мне совершенно ничего не стоил. И Мерее, между прочим, тоже. У неё этих загородных домов… К тому же, она ведь не отдаёт его тебе в вечное владение.

— Дело не в том, стоило это каких-то денег и усилий или нет. А… — Миреле так и не смог найти подходящих слов и замер. — Я не ожидал этой неожиданной помощи, мне кажется, я ничем не заслужил её.

Ихиссе подошёл к нему ближе.

— Ты помогаешь ему, я помогаю тебе, разве это не правильно? Мерея столько лет помогала мне. По-другому не справиться. Если каждый будет помогать тому, кому может помочь, то, в итоге, никто не останется обездоленным. Хотя я не знаю, почему я это говорю, это совершенно несвойственная мне философия. — Он несколько наигранно рассмеялся. — В общем, если хочешь, можешь считать, что я просто пытаюсь вернуть тебе долг.

— Какой долг, Ихиссе, о чём ты.

— А то ты не помнишь ничего. Из всего, что я в жизни сделал нехорошего, пожалуй, именно это мучило меня больше всего. Хотя я очень долго не признавался в этом даже себе.

Миреле молчал. Он вдруг обнаружил, что, несмотря ни на что, то воспоминание, которое он считал не самым значительным в своей жизни и уже давно похоронённым, по-прежнему тяготило его — да так, что при попытке приблизиться к нему, он ощутил в груди нехватку воздуха. Одно дело было проигрывать в уме события давно минувшей ночи, а другое — говорить о них с человеком, который делил с ним тот же опыт. Который был его единственным свидетелем и непосредственным участником.

Приблизившись к нему вплотную, Ихиссе смотрел на него, почти не моргая, и в синих глазах его читался неуверенный вопрос. Миреле чуть отвёл взгляд.

Ихиссе понял и тоже отступил назад.

— Вообще говоря, ты меня здорово озадачил тем, что «не готов принять такой дорогой  подарок», — заметил он своим обычным, довольно весёлым тоном. — Потому что, сказать по правде, у меня есть ещё один. И вот он-то точно смутит тебя ещё больше. Но что же делать? Я не могу оставить его себе. Он, как это говорится, именной. Предназначенный только тебе и никому другому.

Он сходил обратно к экипажу и вернулся, прижимая к груди довольно крупного размера свёрток.

Миреле ждал, теряясь в догадках.

Ихиссе с самым таинственный видом опустился на постель и, уложив свёрток к себе на колени, принялся медленно, мало-помалу спускать вниз прикрывавшую его шёлковую ткань. Видно было, что ему по-прежнему нравится производить впечатление и разыгрывать эффектный спектакль — впрочем, кому из них, актёров, не нравилось?

Миреле и рад был изобразить из себя взволнованного, благодарного зрителя, но внезапно волнение стало настоящим, а не только тем, что он пытался показать, чтобы порадовать Ихиссе.

Из-под ткани показались длинные тёмные волосы.

«Кукла! — молнией проскользнуло в голове Миреле. — Он решил подарить мне новую куклу, взамен утраченной…»

Но это было ещё полбеды.

С чувством смутного узнавания он смотрел в лицо своего подарка — овальное, казавшееся немного детским. Кукла улыбалась, однако всё равно казалась чуть печальной — так же как и та, прежняя. Но у этой, в отличие от неё, был удивительный взгляд — затягивающий и глубокий, как тёмное озеро. Длинные ресницы были подкрашены лиловой тушью; точно такого же цвета прядь в волосах, выпущенная из причёски, спускалась на грудь. Левая бровь была рассечена выпуклым шрамом.

Миреле попятился.

— Это… — проговорил он.

«Это уж слишком», — хотел сказать, но, несмотря на все владевшие им чувства, всё-таки старался сдержать резкость.

Это был подарок, и в этот подарок действительно вложили многое.

— Его лицо сделали по эскизам Мереи, — заметил Ихиссе, удовлетворённо улыбаясь. — Я очень доволен тем, что получилось.

Миреле всё-таки не выдержал и замотал головой.

— Нет. Нет!

— Да, Миреле, да! Что в этом плохого?