Страница 65 из 341
Только осень, пролетевшую над кронами деревьев и щедрой рукой разбросавшую в сочную зелень краски — пурпурные, солнечно-жёлтые, пламенно-оранжевые.
Изогнутые крыши павильона виднелись где-то вдалеке — золотились сквозь разноцветные узоры листвы и казались совсем маленькими на фоне окружающего дворец пустынного и величественного простора.
Огромный сад утопал в тишине.
Белоснежный песок на широких аллеях казался снегом, нежданно выпавшим посреди погожего осеннего дня; ни ветка, ни соринка, ни жухлый лист не портили светлый покров пятном. Это казалось бы удивительным, если бы Иннин не знала, что за дворцом следят десятки слуг-теней, слуг-призраков, невидимых и неслышимых, как и должно быть во дворце, дарящем уединение.
Где-то они были — и в то же время сейчас Иннин была абсолютно одна.
На какое-то время она позабыла о своей цели, позабыла, что собиралась искать Верховную Жрицу.
Ноги шли как будто сами собой; аллея привела Иннин к озеру.
Стоял погожий, безветренный день, и отражавшаяся в зеркальной глади воды картина казалась даже более реальной, чем окружающий пейзаж.
Бездонно синее небо, пожар алых листьев, яркие одежды женщины, стоявшей посреди беседки.
— Зачем явилась? — холодно спросила Аста Даран, не поворачивая головы.
Сдержав бурю эмоций, поднявшуюся в груди от такого тона, Иннин прошла по мосткам в плавучую беседку.
Она была уверена, что на губах Верховной Жрицы играет усмешка, однако ошиблась — лицо её оказалось совершенно спокойным, почти безмятежным.
Внезапно до безумия захотелось разозлить её.
Да что там — привести в ярость.
— Я была у твоего брата, — сказала Иннин, оставив заданный ей вопрос без ответа. — Ты помнишь о том, что у тебя есть брат?
Сказать такие слова, да ещё и назвать госпожу на «ты» было невероятным неуважением, величайшей дерзостью, но на лице Даран по-прежнему не отразилось и тени эмоций.
— Да, — просто сказала она.
Это слово поразило Иннин, уверенную в противоположном ответе, в самое сердце.
— Он тяжело болен, — сказала она дрожащим голосом.
Солгала.
И добавила, стиснув зубы:
— Тебе всё равно?!
Вокруг по-прежнему царила тишина.
На мгновение её прорезал крик птицы, парившей высоко над озером, и, как будто вторя ему, раздался плеск воды, но потом безмолвие словно вернулось в свои владения, как возвращается в берега река, побушевав во время весеннего разлива и успокоившись.
— А тебе? — негромко спросила Верховная Жрица.
Злость внезапно отпустила Иннин, уступая место бессилию.
Она оперлась на перила беседки, разглядывая в воде собственное отражение, которое так не часто приходилось видеть в обычной жизни — жрица должна являть своим обликом совершенную красоту, однако об этом заботятся прислужницы, а самой ей не полагается интересоваться собственным внешним видом.
Даже зеркало иметь не разрешается.
— Почему ты ничему меня не учишь? — спросила Иннин безжизненно. — Пусть остальные не исполняют правила, пусть пытаются урвать у жизни и то, и это, и в результате не получают ничего, но я ведь не такая. Я сделала всё, что ты мне сказала, пусть даже мне было больно. И что я получила взамен?
— А почему я должна тебя учить? — был ответ.
Иннин непонимающе вскинула голову.
— Если кто-то очень хочет что-то получить, то он приходит и берёт это. — Голос Верховной Жрицы был всё таким же негромким и терпеливым. — Принесённые жертвы не являются гарантией приобретения, они всего лишь открывают ворота. Но прийти и взять ты должна сама. Те, кто ждут, что их чему-то научу я, будут ждать этого до конца жизни, и это их самая большая ошибка. Но ты права, они не делают даже необходимых вещей, и поэтому я не скажу им об этом. А тебе сказала.
Иннин потрясённо опустила голову.
Почему-то вспомнилась девочка на площади, которую она увидела восемь лет назад.
Девочка, которая научилась всему без учителей…
«Я сама во всём виновата. — У отражения в воде искривилось лицо. — Я бездарна. За столько лет я не смогла понять даже такой простой вещи».
— Что ты хочешь знать? — Голос Даран донёсся откуда-то издалека.
Иннин подняла голову, преодолевая горечь, унижение и болезненное желание развернуться и уйти, прокричав перед этим признание в собственном бессилии и никчёмности.
Ей вспомнился разговор с сестрой.
— Будущее, — сказала она безо всякого выражения.