Страница 105 из 121
— О, да! Помню-помню, — воскликнул заместитель комбата по технической части. — Библейский мандат на природу! Да устрашатся и далее.
— «Да страшатся и… — Иеромонах нашел страницу и продолжил: — да трепещут вас все звери земные, и все птицы небесные, всё, что движется на земле, и все рыбы морские: в ваши руки отданы они; всё движущееся, что живёт, будет вам в пищу…
— Так чего ж сами-то не едите всё движущееся, а?
— … как зелень травную даю вам всё». А я зелень травную ем, а она олицетворяет всё движущееся. Тут так и сказано. И ещё: «Да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землёю…» — Бывший иеромонах поискал другую закладку.
— И поставил его владыкою, — подсказал зампотех.
— «И поставил его владыкою. И не оставил ничего, не покорённым ему».
— Во-во. Поставил и не оставил. А вы знаете, в чём состоит основной вопрос экологии? Нет? Был ли Бог на Марсе!
— Вы опять?
— Извините, мужчины, это вам, — сказала Гортензия Генриховна, входя с большим служебным конвертом в руке. Увидев, что комбат спит, передала конверт зампотеху.
Давыд Кириллович вскрыл конверт, заглянул в него и отбросил на свободный стул:
— Уж скорей бы приказ, — вздохнул он
Если Шауляйко был прав, и писатель, действительно, это просто самый первый читатель, тогда я видел перед собой человека, которому тяжело было быть вторым. Лёша супился и поджимал губы, на кончике его носа накапливалось скапливалось какое-то влажное электричество. Он не ждал, когда я подам ему подготовленные листы. Он бросил прочитанное и протянул руку сам.
Большие школьные окна кабинета химии были плотно закрыты, но теплее в классе не становилось. Сквозняки гуляли по всем углам, залетая через разбитые стёкла и улетая через пролом в двери. Чёрные шторы, когда-то превращавшие класс в кинозал, воинственно полоскались — как видавшие виды пиратские паруса. Ученические столы и кафедра перед натиском устояли. В помещении имелись все следы абордажа, но лишь в одном направлении — к лаборантской. Железная дверь, некогда прикрывавшая вход в святилище кислот и спиртов, была выломана и скручена в бабочку. Она лежала на полу тут же, находясь в неустойчивом равновесии, и качалась, когда под неё заскакивал даже небольшой сквознячок. Качалась она и от шагов тоже. В лаборантскую входили и выходили. Пол был усеян битыми колбами, склянками и пробирками. На полу лежал голый человек. Он лежал на спине, заложив за голову руки, и загадочно улыбался. Вытекшая из спины кровь уже перестала уходить под слой битого химического стекла и двумя неровными пятнами застыла справа и слева от спины. Правое пятно походило на крыло бабочки — тропической, ярко-багровой, с тёмными и светлыми пятнами и волшебно-чарующей переливчатостью, радужностью своих чешуек.
— Та-ак. И давно он так? Давно, я спрашиваю? — врач автобата, капитан Роев рявкнул на рядом стоявшего солдата. — Колбасик, я тебя спрашиваю!
— Со вчера, — отвёл глазки каптёрщик Колбасик.
— Та-ак. На спор или в карты?
— Да как… я не знаю. Говорил, будто йог, а там поди докажи.
— Та-ак. Пошёл и доказал?
— Я не знаю. Я свидетелем у них не был…
— Что-нибудь он сказал?
— Ничего он не говорил. Говорил, будто холодно и спина очень чешется. А потом я пришёл, он уже отъехал. Я сразу послал за вами. Как оформлять-то будем?
Капитан Роев несколько раз тяжело вздохнул, поводил толстыми плечами, покрутил жирной шеей, на минуту замер, будто ловя витающую в воздухе мысль, и, поймав, кивнул:
— Пиши. Летальное отравление одноокисью углерода, в скобках — угарный газ, вследствие того, что заснул в кабине машины с работающим двигателем при поднятых стёклах. А теперь по партийной линии. Строгий выговор зампотеху Глянтцу за неисправность системы отвода выхлопных газов автомобиля. Выговор командиру роты за отсутствие должной работы с личным составом. Замечание командиру батальона за отсутствие… ну, добавь там что-нибудь сам. Только не повторяйся. «Дисциплина» пишется через «и» как «острый цистит».
— Не поверят, — твёрдо сказал Колбасик. Однажды вступив во владение каптёркой, далее он простым самоназначением повысил себя до старшины роты, до старшего писаря батальона и даже до фельдшера и сестры-хозяйки санчасти. — Не зима всё-таки. Сейчас с включённой печкой не спят. Пусть бы антифризом отравился или тормозной жидкостью…
— Хорошо. Пиши. Перед смертью испытывал сильный озноб, искал способ согреться. Температура, головокружение, слабость. На приёме показал… Чёрт, не был он на приёме! Зарегистрируй, что был на приёме. Свидетельство о смерти подпишу. Я буду в ОПКа. Иди. Ну, чего?