Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 41

— Фи-и, — протянула она, — у папы настоящий карабин, весь в чеканке и с гравировкой на прикладе. Дали в нагрузку к какому-то ордену.

Она протянула руку и легко поймала тяжелый обрез. Мало того, держала его на вытянутой руке, будто детское ружьецо. Но еще неожиданней было то, как легко она передергивает чрезмерно тугой затвор.

— Испугался?

— Пятка у бойка еле держится. Всего на паре витков резьбы. Там отверстие есть под штифт, по нему обломилось, поэтому затвор и тугой…

— А патроны есть?

Из пылесоса я вытащил пачку патронов. Она поймала их в воздухе, затем, пробежав по софе, сняла с гвоздика верхний угол ковра, висевшего на стене.

— Угу?

Я только развел руками.

Она прыгнула на другой конец комнаты — во время прыжка крылья оттянули на спине свитер, с лязгом закрыла затвор, сломала при этом свой красный лакированный ноготь, но тут же его отгрызла и выплюнула, а потом закивала: давай мишень! Я повесил на гвоздик пустую катушку от пишущей машинки и прибавил громкости телевизору.

Комната провоняла порохом, но катушка висела как ни в чем не бывало.

— А кто там живет у тебя за стенкой? — запоздало спохватилась она, когда на изнанку ковра уже густо сыпалась кирпичная крошка.

— Они в Африке. Артезианы бурят бушменам. А квартира на охране в милиции. Нет, не бойся, стреляй…

— Не-ет, мне это не нравится. А ты сам когда-нибудь попадал?

— Нет.

Она положила обрез на бюро, подошла к окну, посмотрела на улицу, потом сделала по комнате круг и ушла в ванную. Вернулась в моем халате. Набулькала полный фужер лениво пошипевшего шампанского и залпом выпила все.

Кажется, я проснулся первым. Из прихожей через щелку дверей пробивался свет, торя в комнату расширяющуюся дорожку. Настя лежала ничком (человек, который не может спать на спине), отвернув лицо к стенке. Отстегнутый угол ковра прикрывал ее сверху высоким треугольным балдахином. Но едва я поднялся на локте и перегнулся через всхолмление ее крыльев, как она резко сжалась в комок, вскинулась на колени и снова шалашиком накинула на себя одеяло.

— Спали, да? — Провела по лицу ладошкой, потерла шею и, зевая: — Сколько сейчас?

— Еще самая ночь. Пепси?

— Сока. Ой, только не включай свет! Голова… Ужас! Чем это пахнет?





Я принюхался: аристократ опять поступил крайне неблагородно. Туда-сюда гоняя через ноздри воздух, я учуял еще несколько запахов: пороха, мазута, растворителя, табака, елки и опять этот, теплый, истекающий от нее…

Подтянув ближе журнальный столик, я, как и она, забрался под шалашик своего одеяла.

Она пила сок, морщилась, будто болело горло, но глаза по-детски утренне улыбались. Не знаю, как долго сидели мы так, похожие на разваленный пополам сугроб, пока щель между нами не сделалась совсем узкой и, исторгнув пластиковый стаканчик, не исчезла вовсе.

— Тут тоже нечем дышать, — проворчала она в темноте, водя носом по моей переносице. — Обещай, что ты больше не будешь курить и отдашь кому-нибудь своего кота…

Мое одеяло начинало сползать, но она, подняв крылья, навесила над нами свое.

— Боже, — вдруг прошептала, — какой ты шкелет! — И согнутым указательным пальцем подхватила меня за ребро: — Сущий Кощей…

У нее получилось «суш-ший Кош-шей», и она еще раз с удовольствием прошептала:

— Суш-ший Кош-шей. А ты жнаешь, как будет по-украински Кош-шей Беш-шмертный? Жнаешь? Чахлик Невмирущий! — в голос выкрикнула она, отбросила одеяло и еще звонче: — Чахлик Невмирущий! — И чмокнула прямо в нос. Затем вскочила и простучала пятками в туалет.

Вернувшись, она включила верхний свет и боком-боком прошла к валявшемуся на полу халату.

— А почему ты ничего не хочешь говорить о жене? — Взгляд ее отчуждался и схлопывался, как желтая речная ракушка. — Или почему ты не говоришь, что так, как со мной, у тебя еще ни с кем не было?

— Не знаю. Я должен это говорить? Я, может, и говорил. Но, может быть, по-другому. И потом, это мужчинам полагается спрашивать, лучше они или нет…

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

— Есть опыт, да?

Она ушла на кухню и встала к окну.

— Ты так со мной специально? Ты мне специально грубишь… чтобы не замечать?

Я поставил на огонь чайник, потом встал с ней рядом, опираясь на подоконник. Поверх инея на стекле весь зоопарк, в новогодней иллюминации, лежал как на ладони. Я знал его наизусть, мог и с закрытыми глазами показать каждому и круг для катания ребятишек на лошадях, и пруд с зимующими утками, и клетки с медведями, и площадку для молодняка, и загон для зубров, и бассейн для моржей. Но сейчас я видел только вон те — высокие, с натянутой над ними сеткой — вольеры для птиц…