Надежда

– Мишель Ходкин. Мара Дайер.

С каждым шагом силы покидали меня. Я почти дошла до дома, я уже видела освещённый рождественскими огоньками порог. На фоне серо–голубого рассвета мелькали жёлтые квадраты окон. Меня до мозга костей пробирал страх. И холод. Мне было очень холодно. Я боялась, что не дойду до дома. Я убеждала себя, что всё хорошо, всё в порядке. Но, в тоже время, мне до боли хотелось крикнуть, что ничего не может быть в порядке. Я нашла свою родную мать. Мать, которая оставила меня в детском доме. Мать, которая была так близко. И так чертовски далеко от меня. Я не смогла вытащить ногу из снега и упала на колени, чувствуя на губах соль слёз. Мне было так холодно. Снаружи. И ещё холоднее внутри. В это самое мгновение я была самым одиноким, самым отчаянным, самым безумным человеком. Горькие мысли роем носились вокруг. Я нуждалась в воздухе, но мои лёгкие отказывались его впускать, сокращаясь под натиском подступающих рыданий. Мне было так дьявольски плохо, что я удивлялась, как моё тело ещё не начало разрушаться. Почему я не слышу хруста костей и не вижу крови?

Нет. Я не сдамся этому глупому ветру, срывающему с меня одежду. Этому снегу, вытягивающему из меня силы. Этим горьким слезам, так неожиданно прорвавшимся сквозь непробиваемую храбрую оболочку. Я нашла маму. И она жива. Я не знаю, что больнее, знать, что твоя мать погибла, или, что она тебя бросила. Я и не хочу знать.

Я встаю на ноги и продолжаю свой путь.

Я сильная. Я с детства была такой. Сначала отец, потом детский дом. Они закалили меня. Сделали меня жёсткой и смертельно опасной. Я не позволю каким–то там глупым чувствам лишить меня сил. Мне не страшно. Я уже ничего не боюсь.

Я дома. Звёзды падали и разбивались, небо рушилось прямо над моей головой. Но я справилась. Я смогла это пережить. И я дома. В тепле. Я дома. Там, где меня любят. Там, где живёт моя настоящая семья. Потому что семья – это не просто кровная связь. Это любовь и забота. Доверие и поддержка. Права и обязанности. Моя мать, моя настоящая мать… Нет. Просто женщина, которая подарила мне жизнь. Она мне не семья. Может и была ею когда–то в далёком прошлом, но сейчас она для меня не больше, чем просто знакомая. Семью можно выбирать. Я выбрала эту семью, этот дом, этих людей. И я горжусь своим выбором.

Я легла спать, вытерев с лица скупые слёзы. Мысли не желали покидать мою голову, но, в конце концов, и они обрели покой, позволив мне впасть в блаженное беспамятство.

Рома не появлялся ещё неделю после праздника. Меня снова отправили в больницу долечивать полученные травмы. Там я и познакомилась с Феликсом. Отцом Ромы. Он оказался очень светлым и приятным человеком. Другого я от него и не ожидала, ведь это он вырастил и воспитал парня, которого я знала и в которого медленно влюблялась.

Время летело. Мне сняли швы, сняли все гипсы и повязки. Это было прекрасно. Я будто целый месяц лежала завёрнутая в паутину, из которой меня выпутали только сейчас. Я будто четыре часа к ряду несла тяжеленые сумки, опустив которые взлетела чуть ли не до самых небес.

Я вернулась домой. Да, я действительно вернулась домой. Когда же я перестану удивляться тому, что у меня есть дом? Мама и папа были очень рады моему возвращению, но вскоре уехали на пару дней по работе, оставив Алекса за главного и заставив его пообещать, что он устроит вечеринку в честь моего выздоровления. Алекс сделал вид, что это ему в тягость, хотя я ясно видела, как загорелись его глаза.

Вечеринка была грандиозной. Не только мои одноклассники, а чуть–ли не половина школы решила, что это и их праздник тоже. Я была не против. Хотя в доме было так душно, что даже открытые окна не впускали в комнаты свежий холодный воздух.

Я пила и танцевала, стараясь не особо дёргать недавно сломанной рукой. Ко мне подходили какие–то люди, поздравляя с выздоровлением. И не только. Кто–то крикнул что–то о моём дне рождении, другие поздравляли меня со старым новым годом, который вообще–то прошёл полтора месяца назад. Один, пьяный вдрызг парень поздравил меня с удачным абортом, что совершенно выбило меня из колеи. Даже выпитое шампанское не смогло заглушить полученный шок. Как бы там ни было, мне нужно было немного подышать. Я спряталась в папином кабинете на первом этаже, открыла окно и вздохнула полной грудью. Воздух пах окончанием зимы. Снег уже немного подтаял. На улице стало сыро. Ветер дул так, будто вознамерился сбить с ног, но всё же медленно утихал, день за днём отдавая всё больше места для тепла.

Дверь кабинета распахнулась. Я обернулась, ожидая увидеть Рому. Но это был не он. Алекс. Он застал меня врасплох своим появлением. Он ведь просил дать ему время, мы почти не общались с самого Нового Года.

– Надежда, – произнёс он глубоким, хриплым голосом.

Я сразу поняла, что он пьян. Очень пьян. Завтра утром он вряд ли будет помнить хоть что–нибудь из сегодняшнего вечера.

– Да, Алекс? – сказала я, как бы подталкивая его к продолжению.

Он молчал. Закрыл за собой дверь. На замок. И медленным шагом пошёл в мою сторону, не сводя с меня безумного взгляда. Моё сердце скатилось к пяткам, его ритм бился о мои ступни, отдаваясь неровными ударами во всём теле.

– Надежда, – повторил Алекс, приблизившись ко мне в плотную, а я не знала, куда мне податься.