Надежда

– Джон Грин. Виноваты звезды.

Мои глаза открылись, но я продолжала быть слепой. Туман рассеялся через пару секунд. Я поняла, что мы едем. Едем. В машине. За окном распалялся рассвет. Я была закутана в одеяло. Ног не чувствовала. Алекс вёл машину. Он был нервным, напуганным до безумия, а, когда увидел, что я открыла глаза, напуганной была уже я. Он был зол. Ох, как он был зол.

– Надежда, чёрт бы тебя побрал! Что ты вытворяешь?! Дьявол!

Машина вильнула. У меня в глазах потемнело от страха. Только не опять. Только не снова. Но он впился в руль побелевшими пальцами, и мы вернулись в центр дороги.

– Чёрт! – повторил он.

Я съёжилась. Я знала, куда мы едем. Эта дорога преследовала меня в самых страшных, в самых безумных кошмарах. Мы едем в больницу. В больницу по той же самой проклятой дороге. Роковой поворот. Только бы не слететь с дороги. Только бы остаться целой. В этот раз.

– Как ты себя чувствуешь?

– Что?

– Как ты себя чувствуешь? – его голос взрывается в машине, – Как твои ноги?

– Я не знаю.

– Что значит, не знаешь? Надежда!

– Я… Я их не чувствую.

Он давит на педаль газа сильнее. Я вскрикиваю. Мой кошмар становится явью. Каждая деталь сна всплывает в моём сознании поочерёдно и вжимается в затылок, дрожа и вибрируя, угрожая обратиться в реальность.

– Боже, – шепчу я и вжимаюсь в сидение. Дышу быстро, словно бегу, а не еду, – Алекс…

– О чём ты думала?! Надежда, о чём ты, чёрт возьми, думала?!

– Я…

Темнота расползается от затылка к глазам. Мне так страшно, что я вот–вот потеряю сознание. Время остановилось. Сердце остановилось. Осталась только машина, съезжающая с дороги со скоростью света. Мы падаем. Опять. Опять это дьявольский поворот погубит меня. Моё горло саднило от крика, но я его не слышала. На этот раз всё было по–другому. На этот раз я вырубилась не сразу. Сначала была боль. Всеобъемлющая, пожирающая мою плоть боль.

Затем, когда шок щёлкнул выключателем в моём мозгу и отключил чувствительность, у меня остались только зрение и слух. Я видела кровь. Много крови, она лилась, текла, заливала всё вокруг. Алекс не дышал. Зрение ухудшилось, всё вокруг превратилось в красно–оранжевые пятна. Я ослепла.

Но у меня всё–ещё оставался этот трижды проклятый слух. Я слышала. Слышала, как хрустели мои кости. Его кости. Металл скрежетал, звук лопающихся колёс влетел в сознание маленьким фейерверком. Я старалась не слушать, старалась отключиться, звала темноту, но она не приходила. Я отчаянно молилась о спасении. Не о том спасении, когда всё внезапно заканчивается и оказывается, что мы всё ещё на дороге, едем в направлении больницы. Я хотела получить спасение, которое несёт в себе конец всех мучений, уготовленных нам жизнью. Я молилась смерти. И получила ответ.

Меня, наконец–то, настигла желанная, холодная, безмятежная пустота.

***

Я сижу под новогодней ёлкой и трогаю огромный красный бант на огромном цветастом подарке. Мама готовит ужин. С кухни приятно пахнет специями и мандаринами. Папа в гараже. Чинит машину. Или, что там делают все папы? Пьют пиво и слушают взрослую музыку? Мне нравится музыка, которую он слушает. Она резкая и смелая. Но папа говорит, что я ещё маленькая для неё. Ну и ладно. Я вырасту, тогда посмотрим, что он мне скажет.

– А что это мы тут делаем?

На моём лице расцветает улыбка. Папа. Как он смог так незаметно подкрасться? Я обычно очень внимательная.

Я поднимаюсь с коленок и отряхиваю красно–зелёное платьице. Папа хватает меня сзади. Я смеюсь, будто мне только что сказали, что–то невероятно смешное. Он подбрасывает меня в воздух. На секунду всё моё тело пронзает холодным страхом. Но уже в следующее мгновение отец ловит меня, и я хохочу как ненормальная. На его лице широкая улыбка, такая широкая, что, будь это рекой, я бы утонула, потому что не умею плавать.

В гостиной появляется мама. Она тоже улыбается, подходит к нам и обнимает нас обоих. Я так люблю Новый Год. Так люблю Новый Год.

– Мама, можно мне мандаринку?

***

– Что случилось?

Мама бледнее простыни меряет комнату шагами.

– Мам!..

– Да, золотце?

– Всё в порядке?

– Конечно, милая!

Я не верю ей. Она волнуется. Ей кто–то позвонил, и она места себе не находит. Как и я.