Страница 60 из 78
– Лорен Оливер. Делириум.
Совершенно обессилев, я рухнула в кровать, как только захлопнулась дверь за Алексом. Нет ничего приятнее глубокого сна без снов. Нет ничего приятнее, чем забытье, совершенная темнота, обволакивающая тебя снаружи и внутри. Нет ничего приятнее, чем абсолютное отсутствие каких–либо тревог, волнений и прочей ерунды.
Так что могу смело сообщить, что ничего приятного меня этой ночью не ожидало. Мне снились сны. Или это были не сны. Может, это моя память сыграла со мной злую шутку. Но я проснулась вся в поту, желая забыть всё, что имело хоть какое–то отношение к этому грёбаному сну и всем его деталям, которые, поверьте мне, были щекотливыми. Слишком щекотливыми для десятилетней рыжеволосой девочки и её ровесника мальчишки с чёрными непослушными волосами. Поэтому я восприняла это, как обманку, подсунутую мне моим обезумевшим подсознанием.
Всего лишь сон. Ничего особенного. Очередная подстава воспалившегося подросткового мозга.
Я встаю с кровати, не распутываясь из кокона тёплого одеяла. На часах почти шесть. Скоро рассвет.
Вместе с одеялом выхожу из комнаты, не забыв захватить маленький чёрный прямоугольник, воспроизводящий музыку. Иду на чердак. Для этого прекрасного места нет лучшего времени, чем рассвет. Восходящее Солнце пронзает своими лучами витражные окна, озаряет комнату приятным светом. Но мне нужно не это. Я открываю витражное окно, плотнее кутаюсь в одеяло и шагаю босыми ногами в снег. Холодно. До дрожи в коленях. До клацанья зубов. Но это приятный холод. Чистый. Невинный. Светлый и правильный. Омывающий мою грешную душу от грязных желаний и помыслов. Стараясь не уронить одеяло, последнюю вещь, помогающую не замёрзнуть насмерть, я вставляю в уши наушники и, не глядя, нажимаю на одну из музыкальных композиций. Попала. То, что доктор прописал. Медленная, душевная, а где–то на заднем плане слышен тихий колокольный звон. Прекрасно. Непревзойдённо. Волшебно. Умиротворяюще.
Это так поразительно. Кожа ног покалывает. Мелодия прерывается ритмичным стуком моих зубов. Небо синее–синее. Не светлое. Не тёмное. Не яркое и не тусклое. Такой оттенок бывает только два раза в сутки. И он восхитителен и неповторим. Великолепен и, к сожалению, неописуем. Ещё секунда, ещё секундочка и пойдёт снег.
Удивительно, как прекрасна природа и насколько люди слепы. Я вдыхаю холодный воздух и лёгкие взрываются ноющей болью. Приятной ноющей болью.
– Надежда!
Не откликаюсь. Знаю, что это он. Знаю, что он, несмотря на то, что голос сильно приглушён музыкой. Я не хочу ему отвечать. Не хочу его видеть. Не хочу вдыхать его запах. Я устала. Я устала от него, от своих чувств и от того, что я ничего не понимаю. Я так запуталась, застряла где–то между прошлым и настоящим. Что–то не пускает меня вперёд, не даёт вырваться. Он не даёт вырваться. Держит меня, тащит, не прилагая никаких усилий. Не давая мне шанса на спасение. И я устала от того, что я постоянно скрываю то, что чувствую на самом деле. Даже от себя. А чувствую я, что сердце моё раскололось на два осколка, на два ледяных айсберга, на две половины одного континента. И нет ничего страшнее этого. И нет ничего опаснее и больнее. Потому что мне только и остаётся, что ждать, пока одна половина перевесит другую.
Они нужны мне. Я нуждаюсь в них обоих. Рома и Алекс. Моё настоящее и моё прошлое. Как бы глупо это ни звучало.
И если я не признаюсь себе в этом раньше, чем моя душа утонет в грязи, наступит конец света. Моего света. Я просто сломаюсь, самоуничтожусь, разрушусь, сотру свою психику в порошок. И останусь одна. Одинокая, брошенная, потерянная.
– Надежда, немедленно вернись в дом!
Если бы я могла... То и тогда бы не вернулась. Мне хорошо здесь. И я не могу пошевелить пальцами ног, ступнями, голенями. Я – статуя, запечатанная в своём несчастном теле.
–Боже...
Я всхлипываю. По щеке скатывается холодная слеза, заползает на губу и проскальзывает в рот. Не солёная – горькая.