Пустыне снится снег

– Один парень попробовал. Он пропал – и все. Мы никогда не узнаем, переместился ли он куда-то или погиб.

– И все же выход есть, – пробормотала я. – Не может быть, чтобы за столько лет его не нашлось! Нужно подумать. Нужно пробовать.

Но уже на следующий день стало ясно, что я преувеличила свои надежды. Я прошлась по ближайшим домам, и, позабыв стеснительность, у каждого спросила, что он думает по поводу защитного поля. А вдруг среди людей были маги? Жаль, но оказалось, что я одна так сильно этим интересуюсь, остальные давно оставили попытки что-либо изменить.

– Мы через два года сдались, – сказала мама. – Постоянно что-то делали, а потом просто устали. Все новенькие горят желанием покинуть эти места как можно скорее, и все они либо смиряются, либо умирают.

– Мне не подходит ни то, ни другое, – отозвалась я.

Так началась напряженная, подчиненная единственной цели жизнь. Я понимала, что, скорее всего, сдамся, как и остальные, но представляла Ашри, бабулю и дедулю, убитых горем, и продолжала просчитывать варианты.

Я сходила к берегу, осмотрела место возможного отплытия. Увидела огненное поле. Потом родители показали и лодку, и снегоходы, и даже автомобиль. Все это было собрано за многие годы многими людьми.

– Неужели нельзя улететь? Небо что, тоже под запретом?

– Первый летчик, который попытался, сгорел в облаках.

– Но над Черногорьем летать можно?

– Да. Был еще один человек – он улетел на запад и не вернулся.

Сплошные тупики. Я не знала, реально ли бороться с этим адским местом. Да и родители наверняка не стали бы что-то важное от меня скрывать…

Я видела в их глазах муку и нежность. Они так хотели встретить любящую дочь, а обрели зацикленного, нервного, злобного человека. Мы понимали друг друга, но были чужими. Мы хотели одного и того же, но по-разному. Я рвалась домой, они пытались доказать, что теперь мой дом здесь… И у каждого была своя правда.

На пятый день мне приснился Ашри. Все было ощутимо, остро, реально. Я парила в нескольких шагах от него – жадно наблюдала, могла даже почувствовать запах и все отлично слышала. Совсем не как в обычном сне, где всегда недоставало полноты ощущений.  

Он сильно хромал, и вообще шел неохотно, словно с каждым шагом нес всё большую тяжесть. Ему было как будто далеко за сорок, усталое лицо осунулось, глаза посерели, щетина стала неряшливой, а вместо любимого пальто была надета какая-то убогая серая куртка. Другой Ашри – то ли из иного измерения, то ли из будущего.

Он просто шел по пустынной улице под дождем. Ему было все равно – промокнет, замерзнет или вообще не дойдет. А я изо всех сил пыталась доказать, что жива, что душой нахожусь рядом с ним, что не брошу. Однако в тот первый раз ничего не получилось: я просто забыла свой сон.

Но каждую новую ночь воспоминания возвращались, становились все более прочными. Через неделю, наблюдая, как печаль безжалостно разъедает Ашри,  я поняла, что действую неправильно.  

– Я должна думать не о том, как выбраться, а о том, почему мы все здесь. Зачем это место притягивает людей, и к чему нужны столь прочные щиты? В чем причина заточения? Мы в чем-то провинились, согрешили, или все пропавшие – просто жертвы обстоятельств? О, а ведь и правда… – Я помолчала, переваривая догадки и полученные от Ашри сведения. – Темная магия. Поле не позволяет ей выбраться. Но какова наша роль?

Родители слушали молча. Они лишний раз не перечили мне, наверное, давая время смириться.

– Если бы здесь был хотя бы один армор… Вы не встречали туаров-воинов, или тех, кто лечит магией?

– Среди нас таких нет, к сожалению, – ответил отец.

– Твой избранник действительно армор? – с искренним интересом спросила мама.

– Да. Он многое умеет, и наверняка мог бы подсказать, как действовать… Но я  же не могу поговорить с ним через сны?

– Также как мы, со временем ты можешь научиться создавать образы. При должном рвении лет через пять, наверное.

– Слишком долго. Нет, нужно что-то другое.

В эту ночь я снова видела любимого. Он сидел с Гаяром в кафе – молчаливый, абсолютно потерянный, как будто наполовину стертый. Мой начальник что-то горячо ему доказывал, но Ашри не слушал. Ему было все равно.

Любимый, но совсем другой. Теперь он гораздо больше походил на армора, какими их рисовали наши книги по истории: бесчувственный, холодный, непримечательный убийца. Человек, которому неинтересно, где он, с кем он, и когда. Человек, не замечающий хода времени, а, может, наоборот, считающий секунды…

Все последующие сны он становился все более блеклым и затертым. Ашри в машине – сосредоточенный, суровый, безразличный к гудкам и пробкам. Ашри на работе – уткнувшийся в монитор, но как будто ничего там не видящий. Ашри дома – в полумраке тишины, на огромном ярко-зеленом диване, похожем на разверзнутую пасть… Я всегда плакала, когда видела любимого, и просыпалась в слезах, и долго не могла успокоиться, хотя чувства свои тщательно от родителей скрывала.

Ничем не помочь – Ашри не слышал. Даже будучи армором, не мог ощутить меня. Конечно, мама с папой были правы: чтобы подать ясный знак, требовались годы тренировок.

Но у меня не было столько времени. Я чувствовала, как скапливается нечто мерзкое и опасное. Нужно было действовать сейчас, решать немедленно, но какими силами, с помощью чего? Хорошо, что я хотя бы с мамой и папой немного сблизилась. Одна бы точно с ума сошла.

Они были совсем не так суровы и холодны, какими показались мне поначалу. Папа старался изо всех сил поддержать меня, и у него хоть и неуклюже, но получалось. Мама была ласково-спокойной, и я чувствовала, что, чем дольше пребываю в поселении Сдавшихся, как я называла его мысленно, тем больше нуждаюсь в родных.