Пустыне снится снег

Я спрашивала – они отвечали. Молчание причиняло боль, и мы старались не создавать напряженной тишины. Мне нужно было узнать обо всем, в том числе – откуда в поселении электричество, бывало ли так, что люди не разбивались или, уходя, пропадали снова, а еще была ли закономерность в том, кого затягивало в пространственные прорехи?

– Здесь неподалеку есть особое место. Мы называем его Дырой, – сказал папа. Он сильно изменился за эти годы – поседел, похудел, но глаза стали темнее, и в них сияла глубинная мудрость. – Именно оттуда мы берем энергию для всякого рода механизмов. Предупреждая вопрос: мы делали и воздушный шар, и лодку, и много чего еще. Главная проблема в том, что невозможно миновать защитное поле. В нескольких часах ходьбы от поселения есть удобный спуск к воде, но всякий, кто заходит на черту, тотчас залетает обратно. Точнее, его затягивает, причем с такой силой, что голова может отделиться от туловища. Этот барьер никому еще не удалось разрушить, и с годами он стал заметнее.

– Похож на огненную стену, – сказала мама. – И выбор невелик: распасться на части или сгореть заживо. Мы такое много раз видели…

– Насчет прорех, провалов – ничего на сто процентов верного, – продолжил отец. – Знаем только, что некоторые, едва оказавшись в плену Черногорья, сразу получают способность видеть будущее других людей, чаще всего, своих родных, другие же не получают ничего. Когда самолет падает, или тонет лодка, избранные оказываются на пути невидимых воронок, которые, подхватывая человека, уносят прямиком к Черногорью.

– Это место как магнит, – вздохнула мама. – Оно засасывает и уничтожает.

– Но вы живы, – нахмурилась я. – И я. И остальные!

– Это лишь подобие жизни, – отозвался папа. – Многие из тех, кто в том же году, что и мы, очутился здесь, давно мертвы.

– Покончили жизнь самоубийством, – тихо сказала мама. – А у нас почти сразу появилась возможность установить с тобой контакт… Ну, то есть начать пытаться. Мы знали, что ты многое обретешь и не хотели, чтобы темнота отобрала это.

– Но так и вышло, – пробормотала я. – Так и случилось. И почему бабуля никогда не говорила мне о своих способностях? Даже к психологу потащила… Обидно. Хотя уже без разницы. Расскажите еще, какими способами некоторые пытались покинуть Черногорье?

Жизнь в поселении была отлажена. Здесь собрались люди самых разных профессий, в том числе ученые, как отец. Именно они ставили научные эксперименты с оболочкой, и пытались использовать для того, чтобы выбраться, энергию того странного места. Конечно, я пожелала его увидеть, и, едва миновала тревожная, короткая ночь, как мы втроем отправились в лес.

Места вокруг были напрочь лишены дыхания. Я не видела ни птиц, ни зверей – только желтоватая земля, камни, мхи и туман. Плывущие сквозь него деревья не покачивались на ветру – ветер тоже умер.

– Здесь всегда так, – сказала мама. – Мы пробовали охотиться, но за все годы увидели всего дважды каких-то больших рогатых зверей.

– Это было нечто, – произнес папа. – Не лось и не олень. Нечто. И оно явно не собиралось становиться нашей пищей.

– А птицы?

– Их нет.

– Насекомые?

– Иногда – черви и большие жуки.

– А что же еда?

– То озеро возле маяка подходит для рыбалки. Рыба – основная наша пища. Еще здесь можно найти ягоды и орехи, но для этого нужно долго по кручам лазать. Впрочем, у нас есть помеченные места для сбора.

Они охотно отвечали на любые вопросы. Чувствуя раскаяние, я рассказала им о бабуле с дедулей, стараясь не касаться собственной жизни, но все равно не могла не упомянуть Ашри и новую работу. Мне тотчас стало не до болтовни – запершило в горле, в груди задрожало. Если поддамся отчаянию, допущу, что он…

– Долго еще идти?

– Минут двадцать, – ответил папа. – Ты вскоре почувствуешь, как земля дрожит – не пугайся. Там будет темное пространство, и кругом него земля белая. Туда наступать нельзя. Все, кто пробовал, тотчас мертвыми падали.

– Кстати, а что насчет радиации?

– В пределах нормы, – ответил папа.

Больше мы не разговаривали. Я чувствовала на себе их взгляды, сама взглянуть в ответ не решалась.

Да, не такого знакомства я ожидала. Казалось бы, после стольких лет – обнять и расплакаться от счастья. Но я все глубже уходила в себя, сдерживая и боль, и радость, и горечь. Даже надежда стала прохладной и невесомой. Пока не найду выход – никаких лишних чувств. Вот если бы мы отыскали его вместе, и вместе смогли бы покинуть горы…

Я ощутила вибрацию, едва мы оказались в зарослях облепихи. Деревья там, за кустами, были не просто закручены в спирали – они были искорежены, изуродованы. То худые и тонкие, неестественное белые, то распираемые изнутри разными жутковатыми опухолями, то упавшие к земле, ползущие, словно змеи. Были и такие, на которые были страшно смотреть, например, исполинская черная сосна, у которой из одного корня росло целых шесть стволов. Она была похожа на омерзительного паука, могущего в любой миг схватить и опутать сизой паутиной иголок ошалевшую добычу.

А потом я увидела Дыру. Она находилось в круге белой земли, но была черной и непроглядной. Ни колебаний воздуха, ни дрожания – угольное нечто, похожее на застывшее облако.

– Видишь там провода? Они идут к поселению.

Я не стала спрашивать, как изготавливали эти провода, кто их проводил, и как они догадались использовать дыру таким образом.

– Значит, там – смерть?

– Да. Мы поначалу думали, что прореха вроде туннеля сквозь пространство. Но на белой земле у человека сразу останавливается сердце.…