Страница 33 из 49
Он бродил по каменной пустоши за Ястребиной горой и думал о том, как просто было бы уйти туда, где садится солнце – по этой самой каменистой земле, кишащей змеями и пауками. Наступишь на камень, а из-под него покажется голова гадюки. Зашипит, кинется на ногу, обовьется вокруг, прокусит кожу, пустит яд. И все закончится. Так, как должно было закончиться еще несколько месяцев назад, когда он умирал в башне. И зачем только Никталь вдохнула жизнь в того, кто был обречен умирать?
Якул криво усмехнулся и пнул ногой камень. Но вместо змеиной шипящей головы обнаружил пустое гнездо авдотки. Он улыбнулся, склонился к земле и вернул камень на место. Пусть так. У всех свои гнезда. Даже те, в которые не возвращаются.
Скорым шагом Якул шел обратно, к башне. Она возвышалась среди крон деревьев и казалась ему сейчас неприступным замком. И даже грядущая смерть не могла быть страшнее этой неприступности.
«Довольно!» - Якул тряхнул головой и посмотрел в небо. Небо было серым, тяжелым, полным снега, будто свинца. Того и гляди, обрушится на землю метелью. И застрянут они в этой чертовой башне, покуда не успокоится. И завтрашнюю казнь придется отменить. Губы его растянулись в улыбку от этой мысли. Но самое восхитительное – маркизу он никуда не повезет. Она окажется здесь такой же пленницей, как и он сам. Хотя бы на время этой метели. Только бы та разразилась.
Он вдруг понял – у него нет сил прогнать ее. У него нет сил бороться с ней. У него нет сил оторваться от нее. Потому что она принадлежит ему так же, как и он ей. Он для нее – маркиз де Конфьян? Пусть! Он готов быть кем угодно для нее. Только бы она, только бы с ней.
И пусть день, два, три… И пусть потом она вернется к своей семье, к своим детям. Эти дни заменят ему целую жизнь, которой не было, которой не могло быть. И как так случилось, что за краткое время Катрин де Конфьян сделалась для него… всем?
Он поднимался по лестнице в свои покои. Распахнул дверь. Влетел в комнату. И замер. Катрин не было. Одежды, в которой она разгуливала накануне, что была брошена в кресло, не было тоже. Следующий час он и Шаню прочесывали башню и окрестности. К исходу его гнев Якула сменился отчаянием.
- Седлай Эле, - бросил он. – Поеду в деревню, быть может, она там.
- Умом ты тронулся, - отвечал цыган. – Опасно тебе показываться в деревне, Якул.
- Если она там, я сразу вернусь, - сердито буркнул разбойник. Просто знать, что с ней все хорошо. Что ее не загрызли в лесу дикие звери. Что она сама ушла, по своей воле. Это было больно. Но и достаточно, чтобы найти успокоение.
- Позволь, я поеду с тобой, - просил его Шаню на конюшне, похлопывая по крупу Эле.
- Оставайся. Надо снять висельника и все приготовить на завтра. Тебе нужно остаться, больше мне положиться не на кого, цыган.
И с этими словами он выехал во двор.
Чем ближе Катрин подходила к башне, тем чаще оглядывалась. Ей совсем не хотелось встретиться ни с кем из разбойников. Она собиралась заглянуть на конюшню, а после вернуться в комнату Якула так же незаметно, как и утром. Осторожно пробираясь вдоль каменной стены, она выглянула из-за угла и уперлась взглядом в морду коня с черной отметиной.
- Игнис! – радостно вскрикнула маркиза и, достав из кармана яблоко, протянула ему.
Конь фыркнул и взял губами лакомство.
- Вы безумны и решили свести с ума еще и меня! – раздался сверху голос Якула.
Катрин подняла на него удивленные глаза и прижалась к шее благородного животного, ничего не отвечая.
- Где вы были? Я искал вас.
- Гуляла. Вы, кажется, утверждали, что я не пленница.
- Вы соскучились по объятиям Мусташа? – осведомился разбойник. – У меня таких еще полсотни человек. А в лесу дикие звери.
- Может, и соскучилась… - она усмехнулась. Ей захотелось, чтобы все прошедшие месяцы, которые она провела без него, оказались дурным сном. И они стояли бы во дворе Конфьяна. И он бы сердился на нее. А она бы подшучивала над ним. Но, несмотря на то, что им довелось встретиться в логове разбойников, Катрин смотрела на мужа, и в душе ее разливалась бесконечная нежность. В эту минуту она была счастлива. Одним тем, что он жив. И может быть рядом. О будущем маркиза не позволяла себе думать.
Он же не знал, злиться ему или сгрести ее в охапку и расцеловать. И то, и другое представлялось одинаково заманчивым и невозможным. Вместо этого Якул чуть наклонился и протянул ей руку.
- А по мне вы не соскучились? – с улыбкой спросил он.
- Пожалуй, нет, - глядя на него, манерно ответила Катрин и, протянув Игнису еще одно яблоко, спросила: – Вы уезжаете?
Якул приподнял бровь, бросил поводья, наклонился еще ниже и, подхватив ее под руки, затащил на коня. Их лица на мгновение оказались так близко, что ему казалось, он чувствует тепло ее кожи. А румянец от легкого мороза на ее щеках казался таким очаровательным… Противиться порыву после прошедшей ночи было немыслимо. И он, глядя прямо ей в глаза, то ли спрашивая разрешения, то ли наоборот, утверждая свое право, поцеловал ее. Подчиняясь ему, Катрин пробралась руками под его плащ, притянула себя к нему как могла ближе и, прикрыв глаза, целовала его губы, лицо, глаза. Остановившись, чтобы вздохнуть, она прошептала, касаясь губами его кожи:
- И все-таки я твоя пленница, Якул?
Когда она назвала его имя, губы его дрогнули, будто с них должно было сорваться возражение. Но тут же сомкнулись, и на них отразилась легкая, чуть кривая улыбка.
- Нет, ты не пленница. Это я твой пленник.
Катрин улыбнулась ему в ответ.
- Тогда куда ты едешь? Я не отпускаю тебя.
- И никогда не отпустишь?
Она вмиг стала серьезной, и в глазах застыло все горе ее последних месяцев.
- Никогда. Я не умею жить без тебя. Совсем не умею.
Не отрывая глаз от лица Катрин, он взял ее ладони в свои руки, неторопливо сдернул одну рукавицу, перевернул ее и тихо сказал:
- Никталь однажды читала мою ладонь. Твою я хочу прочесть сам. Ты позволишь мне?
Катрин кивнула.
- Чему еще научила тебя эта ведьма? – голос ее чуть заметно дрожал.
- Не терять рассудка тогда, когда сохранить его невозможно. Правда, в вашем случае наука ее бессильна.
Он опустил глаза и посмотрел на ладонь маркизы. Водил по ней пальцами, словно бы ласкал ее линии. Склонился еще ниже, обдавая ее теплом своего дыхания, и снова смотрел. А потом тихо рассмеялся и показал ей свою ладонь.
- Линии любви у нас с вами похожи. Четкие, прямые. Какие бывают у тех, кто способны любить лишь раз, но так, что без одного другой погибнет. Это наше с вами благословение. И наша с вами беда.
- Неправда! Любовь не может быть бедой, – маркиза отняла у него свою руку и надела рукавицу. – Отпустите меня. Я устала. А вы куда-то собирались…
- Не могу! – с улыбкой сказал он. – Не могу, потому что вы меня не отпускаете. Вы обещали.
В ответ Катрин всхлипнула, уткнулась ему в грудь и расплакалась.
Он замер, не зная, что делать. В его присутствии женщины рыдали лишь в том случае, когда он оставлял их. Это злило его и заставляло становиться жестоким. Но Катрин… мысль о том, что ей больно, причиняла боль и ему. И эта боль стала комом в горле. Горячим, обжигающим комом, который вырвался тихим шепотом:
- Не плачь… Не плачь… Господи, только не плачь, Катрин, любовь моя…
Она вздрогнула, сердито утерла слезы и проворчала:
- Хорошо, я не стану больше плакать. И я не поеду ни в какой замок. Можешь не утруждаться. Если же ты все-таки отправишь меня туда, то я сбегу по дороге.
Он только грустно улыбнулся. Будет другой день. И сердце ее станет разрываться от тоски по детям. Сколько она станет жить с ним так, в этой башне? Не женой, не венчаной… Не маркизой де Конфьян, а безымянной и бесправной спутницей человека, чья судьба – болтаться в петле подобно его жертвам. Якул… Какой он Якул? Предводитель стаи шакалов… Сколько она выдержит так? Как он потом сможет позволить ей уйти?
- Не отправлю, - глухо сказал разбойник. – Я хочу показать тебе свой мир, если ты хочешь его увидеть.
- Хочу, - проговорила она. Быть может, ей удастся понять, что в этом мире так держит его. И что оказалось сильнее их общего мира.
Он легко коснулся губами ее виска, снова вдохнув запах тонкой и бледной кожи. И подумал, что так бы и замер на всю жизнь, чтобы дышать ею.
После он стоял на вершине башни, опираясь руками на зубцы смотровой площадки, и смотрел, как лучи закатного солнца теряются в червонном золоте ее волос. Господи! Как он любил эти волосы! Если можно было стать счастливым, то только здесь и сейчас. Будет ли счастье потом? Нет, не будет. Есть одно мгновение, когда ее зеленый взгляд останавливается на нем. И в этом взгляде отражается их первый закат.
Катрин мечтательно смотрела вокруг себя. Дух захватывало от красоты, открывающейся с башни. Потом глянула вниз и подумала, что все, оставшееся там, не имеет значения. Оно так далеко, что даже не видно в сгущающихся сумерках и опускающемся с вершин тумане.
Маркиза придвинулась ближе к мужу, положила свою руку на его и негромко сказала:
- Здесь чудесно. Но тебе никогда не хотелось увидеть что-то другое? Есть места, где еще красивее.
- Здесь чудесно. И больше у меня нет ничего. Это все, что я могу дать.
- А я? У тебя есть я… - прошептала Катрин.
Он долго смотрел на нее, не зная, позабыв, как дышать. И, кажется, даже ветер смолк в ответ на ее слова.
- Да, - наконец, смог выдохнуть он, и сердце его вдруг забилось так часто, так отчаянно часто, но при этом боли уже больше не было. И с удивлением понял – в нем сейчас родилась надежда. Впервые за долгие месяцы. – Да, - засмеялся Якул, притягивая к себе Катрин, - ты у меня есть.
Она с улыбкой слушала его смех. А после обвила его шею руками, несколькими быстрыми поцелуями прикоснулась к его губам и, устроив голову у него на плече, спросила:
- А что еще прочитала Никталь на твоей ладони?
- Чтобы я опасался виселицы. Она может оборвать мою жизнь.
- Она глупая ведьма, Якул. Не верь ей, - буркнула Катрин, в попытке успокоить свое бестолковое сердце, замершее от его слов.
Как и в прошлый раз, губы его чуть дрогнули, будто бы возражая против того, чтобы она звала его этим именем. И точно так же, как в прошлый раз, расползлись в улыбку. Она права… Любовь не бывает бедой. Любовь – это воздух.
- Не буду верить, - ответил он и, подхватив ее на руки, закружил по площадке. Их причудливые тени в золотом свечении солнца, казалось, танцевали на этих камнях. Да, солнце играло на закате, превращая их в миражи. Потому что потом их не было. Потом были только губы, тихий смех, глаза в глаза и голоса, рассеивающиеся где-то в воздухе и не долетавшие до подножия Ястребиной горы. Они были. И их не было. Как не бывает имен у душ. И только души – единственное, что есть настоящего.
«Matrem tuam! Что-то здесь совсем благодать! Еще немного, и распустят пленников, и начнут с разбойниками возделывать земли вокруг башни! Нет, нет! Этого допустить нельзя. Иначе вся интрига к чертям!»