Страница 3 из 49
28 декабря 2015 года, Париж
- Держи! – заявила Вивьен Лиз и сунула в руки Полю небольшую коробочку.
Все утро она носилась по городу в поисках подходящего подарка. Просто накануне вечером ей стукнуло в голову, что у них первая крупная дата – они уже целый месяц вместе! А значит, это дело нужно как-то отметить.
Заехала в ресторан, раздобыла там бутылку вина с медом, как подавали уже целый месяц. И на обратном пути не выдержала. Забежала в магазинчик и купила рамку для фото. Потому что до сих пор у нее не было ни одной фотографии Поля. А они уже целый месяц… ну и далее по тексту… И то, что в ее квартире вообще никогда в жизни не было никаких фотографий, оправданием подобной оплошности не служило.
- Держу, - отозвался Поль, вынимая из коробки резную деревянную рамку, в которой радостно улыбалась какая-то парочка на фоне Эйфелевой башни.
Повертел ее в руках и удивленно посмотрел на Лиз.
- Это твои друзья? А девушка так ничего… симпатичная.
Лиз округлила глаза и, встав на цыпочки, отвесила ему легкий подзатыльник.
- Я понятия не имею, кто это, но симпатичная здесь только я. А сюда мы вставим твою фотку.
- А это не больно? – Поль почесал затылок.
- Посмотри на эти счастливые лица, - Лиз указала на дурацкую картинку в рамке, - похоже, чтобы им было больно?
Он послушно разглядывал картинку некоторое время, а потом выдал:
- И нафига тебе бестолковая картинка, если я всегда под рукой.
- А я ее поставлю в своем кабинете на работе… Буду на тебя любоваться, когда тебя рядом нет.
- Лучше возьми на работу меня. Вместо рамочки. Лиииз! – протянул он. – Мне надоело дома сидеть. Может, я могу тебе чем-то помочь в ресторане, а?
- Дома сидеть? – засмеялась Лиз. – Мы дома сколько сидели? Сначала в Фенелле в сундуке, потом замок твой искали, потом опять в Фенелле… Ты когда соскучиться успел, любовь моя?
- Долго ли соскучиться… Нет, если ты совсем не хочешь… - и Поль тупо уставился на рамочку.
Лиз снова привстала на цыпочки, но на сей раз потерлась носом об его щеку. Разве что не мяукнула.
- Я больше всего на свете хочу, чтобы ты социализировался. Если ты считаешь, что уже можно попробовать, я только за.
- Я не понял, что ты от меня хочешь. Но то, что ты за, – меня охренительно радует, - он крепко обнял ее и глухо заурчал. – Где будем пробовать?
- В ресторане, - выдохнула Лиз ему на ухо. – Начнем с кухни, закончим в погребке.
- Неа, давай здесь. Начнем с ванной, а закончим в гостиной, - Поль пощекотал ее спину, забравшись рукой под блузку.
- Я про работу, а ты о чем? – хихикнула Лиз.
- Я? Я о том… - Поль сделал страшные глаза и стащил с нее несчастную блузку, пока она была занят его ремнем.
И в этот момент раздался звонок в дверь.
- Чеееерт, - прорычала Лиз.
- Надеюсь, это не месье Бабенберг, - буркнул Поль и потащился открывать дверь.
- Не! Он все еще ждет результаты теста, дорогой. К груди он тебя прижмет не раньше.
- Gloria in excelsis Deo, - побурчал Поль, открыл дверь и издал звук, похожий на всхлип. – Лиииз!
Обалдевшим взглядом он разглядывал герцогиню… вернее, теперь уже маркизу. И еще одну молодую даму, Полю неизвестную. Мадам Катрин и незнакомка держали на руках по ребенку, а еще один, крепко вцепившийся в ногу Ее Светлости, почему-то был очень похож на трубадура-младшего, только старше эдак… на год?
- Лиииз! – снова крикнул он вглубь квартиры.
- Ну кто там еще? Я ужин на восемь заказывала, - проворчала Лиз и показалась в коридоре. А потом, после секундного замешательства, проговорила: - Принцесса Легран!
- Королева Мари, - хмуро буркнула «принцесса».
А на руках ее, уткнувшись ей в шею, зарыдал ребенок.
22 декабря 1187 года по трезмонскому летоисчислению, Трезмонский замок
Напевая под нос веселую песенку, исполненную вчера за ужином придворным трубадуром, Мишель де Наве отправил в печь для обжига витражное полотно. Потом останется лишь поместить готовый витраж в раму, которая уже была изготовлена лучшим в королевстве резчиком по дереву. Его Величество улыбнулся, представляя себе пока еще не законченную работу.
На полотне из фигурных пластинок самых ярких цветов Мишель собрал портрет своей дорогой Мари и их сына. Чтобы точнее передать неповторимые краски лица супруги, он долго подбирал сочетания оттенков, чередуя разноцветные пластины в несколько слоев, пока не получил желаемый результат. Корону королевы и ожерелье Змеи Его Величество инкрустировал мелкими кусочками, которые походили на настоящие драгоценный камни, окружив фигуры жены и сына изящной пальметтой.
Неожиданно дверь тихонько скрипнула, и за его спиной раздался негромкий женский голос:
- Вы позволите войти, Ваше Величество?
- Почему ты спрашиваешь? – удивленно рассмеялся Мишель.
- Ты работаешь, - улыбнулась Мари и прошла в мастерскую. – Не хочу тебе мешать.
Сама королева всегда сердилась, когда ей мешали рисовать.
- Ты не можешь мне помешать, - Его Величество легко поцеловал жену в щеку. – Хочешь посмотреть?
- Конечно, хочу! Уже готово?
Ничего не ответив, Мишель достал витраж из печи и аккуратно положил его на свой рабочий стол.
Некоторое время Мари молча смотрела на цветные стекла. Напряженно, разглядывая каждый кусочек стекла в отдельности, а потом все вместе. И снова в отдельности. Протянула было руку, чтобы коснуться витража, но тут же отдернула ее, будто боялась, что волшебство развеется. В эту минуту она вспоминала тот удивительный день в Бретиньи-Сюр-Орж, когда они рука об руку вошли в церковь Saint-Pierre… Там тоже были витражи. И жизнь отчего-то представлялась ей вот такими кусочками цветного стекла, которые однажды соберутся в прекрасную картину. Потому что ей достался самый лучший на свете мастер.
- Я люблю тебя, - вдруг выдохнула Мари и повернула голову, поймав его светло-карий взгляд.
- Я люблю тебя сильнее. Ну как? Нравится?
- Еще бы мне не нравилось! Уж получше дурацких роз в тронном зале!
- Вовсе они не дурацкие, - усмехнулся Мишель и, взяв королеву за руку, повел ее из мастерской. – Завтра я оправлю витраж в раму, и Вашему Величеству останется лишь решить, где мы его разместим.
- И думать нечего. В нашей комнате. Мишель, ты хоть немного понимаешь, насколько талантливый, а? – бубнила свое Мари.
- Знаю, знаю, - отозвался король Трезмонский. – Немногим меньше, чем ты.
- Балбес, - засмеялась королева. – Ты еще и королевством править можешь. Потому однозначно – талантливее!
Его Величество в ответ поцеловал Ее Величество. Спорить с Мари было бессмысленно. И он частенько со спокойной душой оставлял последнее слово за ней.
Октябрь 1187 года по трезмонскому летоисчислению, Конфьян
«Ваша Светлость,
Со всем прискорбием спешу поведать вам о гибели Его Светлости маркиза де Конфьяна. Дорогой нас настигли разбойники. Мы и до Фореблё не доехали, когда они напали на нас в лесу. Нам пришлось принять бой, однако мерзавцев было больше. На господина маркиза набросились двое головорезов, и покуда он расправлялся с ними, с дерева в него выстрелили из лука и пронзили самую грудь. Тотчас он упал замертво, и кровь обагрила землю под ним. Мне же удалось бежать. Хоть и с большими усилиями.
Потому осмотреть новые земли так и не довелось. И когда доведется – одному Господу нашему то ведомо, поскольку я ранен и вынужден оставаться пока в деревушке у леса. Искренно надеюсь, что благородство Вашей Светлости не допустит, чтобы это досадное недоразумение сказалось на моем жаловании, поскольку служу Вам верой и правдой. И тысячу раз умер бы за Его Светлость, если бы на то была Божья воля.
Примите искренние уверения в моей преданности.
Жак Кошон».
Маркиза де Конфьян медленно свернула бумагу снова в свиток, аккуратно перевязав его лентой. Убрала письмо в серебряную шкатулку с яркими лаковыми миниатюрами.
Эту шкатулку Серж купил у какого-то заезжего торговца из Азии, неизвестно каким путем забредшего в Трезмон. В ней она хранила самые дорогие ее сердцу вещи: единственную канцону, оставшуюся от трубадура Скриба, не сгоревшую в очаге, черную прядь волос Сержа-младшего и рыжую Клода, брошь с изображением розы, которую супруг подарил ей в знак своей любви.
И села в любимое кресло мужа.
Она проводила теперь в этом кресле дни за днями. Не говорила ни слова. И смотрела прямо перед собой. Подчас совсем нежданно по ее щекам начинали катиться слезы и так же нежданно переставали. Она почти не ела и почти не спала. Когда служанки осмеливались переодеть ее, она безропотно позволяла им это делать, кажется, даже не замечая, что происходит.
Лишь только когда юный маркиз прижимался к ее коленям, она рассеянно проводила рукой по его голове, и губы ее чуть вздрагивали.