Похищенная

Удивительно, как много эмоций может испытать человек всего лишь за секунду, минуту, сколько событий может перенести за час, сколько жизней прожить за сутки. Удивительно, сколько раз за последние дни я была на грани, на воображаемой черте, переступив которую я бы уже перестала существовать. Удивительно, как я до сих пор держалась в реальности, четко чувствуя сильные руки Николаса, помогающего мне выйти из машины. Еще более удивительно, как я могла сопротивляться, до сих пор ощущая к нему едкую ненависть и обиду, которая заставляла меня упрямо отбрыкиваться от его хватки и при этом находить в себе силы стоять на трясущихся от пережитого шока ногах.

Я нихрена ему не верила и, прислонившись спиной к машине, со злостью смотрела в его бледное, скорее даже посеревшее лицо с бисеринками пота на лбу и над верхней губой. Дышал он поверхностно и рвано и морщился при каждом моем движении, когда я отчаянно пыталась скинуть его руки с себя.

— Не трогай меня, сукин ты сын, отвали, — мне казалось, что я кричала оглушительно громко, тогда как на самом деле это был жалкий затравленный шепот, вырывавшийся из скованной подступающими рыданиями груди. Они нарастали где-то внутри, постепенно поднимаясь к горлу и лишая меня возможности закатить скандал.

За спиной Николаса садилось солнце, и я старалась держаться в тени его фигуры, чтобы получше рассмотреть ненавидимое мною лицо, которое я бы не задумываясь расцарапала, будь у меня чуть больше сил.

А их, как назло, после этой короткой борьбы, совсем не осталось.

— У нас нет времени, Лалит... — мистер сама привлекательность проговорил это слишком сдавленным голосом, и я настороженно затихла, не понимающе уставившись в его глаза. Время вокруг нас остановилось совершенно, и мы тупо смотрели друг на друга, пока я, сбросив с себя оцепенение, не нанесла очередной удар, попавший ему куда-то в район живота, отчего он болезненно зашипел и чуть ли не согнулся пополам. Его пальцы соскользнули с моих плеч, и я наконец обрела свободу, которая нахлынула как-то неожиданно резко и вынудила меня еще ближе прижаться к машине, в попытке найти в ней опору.

Господи, в той самой машине, внутри которой был остывающий труп Тейта, убитого смертоносным хлопком. Прямо в голову. В чертову макушку с зияющей в ней дырой. Осознание этого заставило меня в ужасе отшатнуться от поверженного форда и вновь попасть в хватку пришедшего в себя Николаса, который опасливо взглянул по сторонам.

— Не трогай меня.

— Замолчи и садись в мою машину, — он цедил это сквозь зубы, все сильнее сжимая мои предплечья и как-то странно склоняясь ближе, словно ему было больно стоять, больно говорить, больно дышать.

Я забыла о своей ненависти, о Тейте с развороченной головой, о солнце, что продолжало садится, окрашивая пространство вокруг в серые холодные тона, я хмурилась, разглядывая лицо мудака, спускаясь ниже, на его грудь, а затем на живот, где черная футболка как-то подозрительно странно прилипала к телу.

Моя ладонь, до этого ударившая его в живот, тоже попала в поле зрения, и я ошарашенно растопырила пальцы, смотря то на нее, то на его поднимающийся от неровного дыхания живот.

Кровь на ней была свежей, и я прислушалась к своим ощущениям, стараясь выловить неполадки в теле, признаком которых она могла являться. Ничего нового — совершенно, только жгучая боль в ноге и ломота, к которой, впрочем, я уже успела привыкнуть.

Прилипающая к Николасу футболка была ответом на мои вопросы, но я отказывалась в это верить, крепко-крепко сжимая зубы и стараясь не расплакаться. Блядь, этого ведь не может быть.

Гудок клаксона и последующий звук тормозивших покрышек помогли мне вынырнуть из прострации, и я резко подняла голову, натыкаясь на сведенные в тонкую линию губы Николаса, который прикрыл глаза и, пошатнувшись, успел вытянуть руку, чтобы опереться о машину за моей спиной, тем самым оградив меня от веса своего тела. Я осторожно прикоснулась к его груди, невольно заставив его открыть глаза, и скользнула кончиками пальцев вниз, туда, где было это проклятое сырое пятно, при соприкосновении с которым мои пальцы окрасились в темно-красный.

Мой несдержанный всхлип отразился в его привычной улыбке, и он перехватил мою руку, точно так же, как и я, рассматривая мои окровавленные пальцы.

— Вот поэтому у нас мало времени, я прошу тебя: садись в машину.

Слезы скользнули вниз по щекам и солеными каплями остановились на дрожащих губах, пока я пыталась совладать с наступающей истерикой.

Молчи, молчи, молчи, больше ни слова, мистер сама привлекательность. Просто заткнись и не произноси себе приговор. Так не должно было случиться, хотя всего несколько минут назад я молила Бога, чтобы чертов предатель сдох самой мучительной в мире смертью. Теперь же, увидев его вполне реально подступающую гибель, я не хотела признавать действительность, и с легкостью отпустила злость, терзавшую меня всю дорогу.

— Тебе нужно в больницу, Николас.

— Просто сядь в эту долбанную тачку, — свои слова он сопроводил раздраженным ударом по машине, я и испуганно вздрогнула, проглотив ком слез и послушно кивнув. И пока к поверженному форду подходил какой-то мужчина, опасливо заглядывая внутрь, мы огибали его с другой стороны и синхронно-медленно, чертыхаясь от боли, садились в черную махину, которая практически не пострадала, не считая сорванного от удара бампера, поврежденной радиаторной решетки и помятого капота. Все же в больших машинах есть свое преимущество, не правда ли, мистер квадратная челюсть?

Я как можно удобнее устроилась на сиденье, вытянув больную ногу и краем глаза наблюдая за Николасом, всего на несколько секунд устало откинувшимся на спинку сиденья. Его пальцы крепко сжимали руль, а сухие обветренные губы были приоткрыты от тяжелого неровного дыхания, которое то и дело как-то странно срывалось, то зависая совсем, то опять пускаясь в галоп.

В боковое стекло с его стороны постучали, и возмущенный нашей наглостью свидетель вопросительно изогнул брови, показывая пальцем в сторону форда. Машины, проезжающие мимо, заинтересованно притормаживали, чтобы их хозяева могли по полной удовлетворить свое любопытство и насладиться разыгравшейся перед ними трагедией.

Николас в свойственной ему манере невозмутимости завел двигатель и, равнодушно посмотрев на жестикулирующего человека, нажал на педаль газа. Ему было поебать до возмущения законопослушника, махающего нам рукой и копошащегося в кармане в поисках телефона. Он одним уверенным движением вывернул руль и, набрав скорость, ринулся вперед, навстречу Детройту, который встречал нас аккуратными типовыми домами, построенными после первой волны оттока населения в пригороды, где жилье было намного дешевле, чем в центре.

Я прислонилась лбом к прохладному стеклу, мечтая привести мысли в порядок и избавиться от постепенно въедающейся в меня безысходности — груза, что начинал ощутимей давить на плечи от мысли о том, что Николас ранен, вполне возможно, что очень и очень серьезно.

— Мне жаль, Лалит, — его привычно тихий голос не сразу вывел меня из раздумий, и я, непонимающе нахмурившись, посмотрела на него. Он показал взглядом на мою ногу, а потом завис им на моем лице, будто извиняясь за то, что со мной случилось.

— Ты оставил меня с ним.

— Знаю.

— Он мог убить меня.

— Мог.

— Твою мать, ты же обещал. Обещал, что поможешь мне, — я говорила это эмоционально тыкая в его сторону пальцем, не сдерживая слезы и не собираясь уступать. Блядь, я не отступлю, пока этот засранец не объяснит мне каждый свой поступок, начиная с той гневной вспышки в отеле и заканчивая этим непонятным для меня лицемерием. И что-то подсказывало мне, что он тоже не отступит, уйдет от ответов, так и не раскрыв истину.

— Я лишь воспользовался ситуацией. С ним у тебя было больше шансов доехать до Детройта. Как видишь, я оказался прав, — Николас слабо улыбнулся, наверняка имея в виду свою рану. — Дейви нас сдал, и я не обвиняю его, — словно предугадывая мой последующий вопрос, произнес он. — У каждого свой порог боли.

Я изумленно открыла рот, в полной степени осознавая смысл его слов.

— Боже мой, его пытали?

— Не исключено, — сдавленный стон Николаса резанул по ушам, и я с беспокойством взглянула на него. Казалось, он едва держался в сознании — уж слишком часто жмурился и сильно сжимал руль, отчего вены на его руках то и дело вздувались, говоря о его напряжении.

— Тебе нужно в больницу.

— Нет времени.

— Блядь, ты можешь умереть, Николас.

— Мы успеем. Окленд-авеню. Осталось немного, — его фразы были обрывочными, речь тихой-тихой, а решимость оставалась прежней, той самой, которой я восхищалась раньше и до сих пор продолжала восхищаться. Все-таки ты не такой уж и мудак, мистер сама привлекательность, потому что в итоге, несмотря на твой идиотский рискованный план, ты доставил меня до Детройта.

— Ты позволил мне усомниться в тебе.

— Так было нужно.

— Терять веру в людей так же страшно, как и последнюю надежду, Николас, — на этой фразе он перехватил мой печальный взгляд и несколько секунд не отводил глаз, мысленно со мной соглашаясь. Горечь ситуации зашкаливала, мы будто понимали друг друга без слов, и это была своего рода исповедь... прощание... конец нашей истории. Блядь, я не хотела об этом думать, не хотела омрачать предстоящую встречу с отцом унылыми мыслями о последнем свидании с мистером сама привлекательность. Ведь у нас все получилось, все получилось, все получилось.

— Прости, твоя жизнь важнее боли от разочарований.

— И это говорит человек, который хотел меня убить, — я неловко улыбнулась, опустив взгляд на свои руки, все еще имеющие следы крови, и с нетерпением ждала ответа Николаса, мечтая услышать истинную причину такого поступка. Ведь просто из-за денег так не рискуют, не рискуют ведь, правда?

— Может, я до сих пор жалею, что не сделал это, — чертов засранец улыбался, сквозь боль и обреченность, сквозь трагизм реальности, сквозь грязь нашей жизни. А я отчего-то точно знала, что он ни о чем не жалел, как и я кстати. Не жалела о том, что он, будучи подстреленным, залез в мою машину, которую я, наверное, так больше и не увижу. О том, что он впустил меня в свою квартиру, а значит, и в свой жуткий смертельный мир, ставший, пусть и не надолго, моим миром. О том, что я познакомилась с его человечностью тем самым утром в разрушенных катакомбах, когда он выстрелил в воздух, потому что не смог выстрелить в меня. О том, что он подарил мне надежду, правда потом забрав, но в итоге вернув ее обратно — в мое потрепанное жуткими событиями сердце, вновь нашедшее в себе силы верить. И сейчас оно трепетало от волнения, потому что мы все ближе и ближе подбирались к месту, стараясь не нарушать правила дорожного движения и не привлекать к себе внимания — любая задержка могла стать фатальной.

Знакомое здание появилось на горизонте огромной темной громадиной с мертвыми и пустыми окнами. Все в стиле дотлевающего Детройта: обшарпанная штукатурка, кое-где разбитые стекла, изрисованные граффити стены. Пугающий провал высоких дверей, скрытых в арочном проходе, напротив которого мы остановились.

— Это здесь? — с тяжелой отдышкой произнес Николас и тут же затих, обессиленно опустив голову на скрещенные на руле руки. Я испуганно дернулась к нему, опасливо прикоснувшись к его подрагивающей спине, и до боли прикусила щеку с внутренней стороны, чтобы не удручать и без того дерьмовую ситуацию своими слезами.

Потому что обретая одно я теряла другое, теперь, после всего произошедшего со мной, ставшее для меня не менее важным.

— Здесь. Николас, нам нужно в больницу, ты слышишь меня? — я слегка сжала его плечо, и он чуть развернулся ко мне, задумчиво разглядывая меня, не может быть, смеющимся взглядом.

— Сначала я сдам тебя твоему папаше, иначе ты сядешь на мою шею окончательно.

Все это была ложь, потому что и я, и он знали — он не протянет так долго.

Николас не мог ждать, и, как назло, поблизости от нас не было ни одной машины, указывающей на то, что здесь кто-то был, кто-то ждал, кто-то мог нам помочь. Быть может, папа еще не приехал, быть может, где-то задержался, быть может, сейчас он был всего в квартале от нас — я действительно в это верила, полностью уверенная в том, что мой отец сделает все, чтобы выполнить свое обещание. И если он сказал, чтобы я приехала сюда, значит так нужно и никак иначе.

Потому что он Нери, как и я.

— Я помогу тебе, Николас, — я вышла из машины как можно быстрей и с осторожностью открыла дверцу, чтобы успеть подставить плечо моему недоубийце. Он, выдохнув сквозь сжатые зубы, одарил меня недовольным взглядом и все-таки справился сам, правда немного пошатнувшись и прижав ладонь к ране. Его пистолет занял законное место за поясом джинс, и Николас неуверенными шагами пошел к двери, в то время как я, опасливо оглядываясь по сторонам, обняла себя за плечи и крепко зажмурилась.

Предательские слезы все-таки скользнули вниз, и я, пытаясь скрыть следы своей слабости, стерла их внешней стороной ладони — единственным местом, не имеющим присохшую пленку крови. В конце концов, все не так уж и плохо, ведь я, несмотря на все перипетии судьбы, была жива.

— Ты идешь? — Николас остановился перед закрытыми на кодовый замок дверьми и встал ко мне вполоборота, я же попыталась улыбнуться, хотя в свете загорающихся фонарей, нарисовавших мою тень на стене здания, он вряд ли мог это заметить. Я сорвалась с места, в считанные секунды достигнув его, и, чтобы хоть как-то раскрасить наступившую тишину, начала болтать историю этого места, когда-то выкупленного моим отцом специально для матери и юридически принадлежащего ей. Комплекс зданий, состоящий из заброшенных уже складов, на которые у моей матери были грандиозные планы, с главным административным сооружением, куда мы сейчас заходили.

— Этот дом папа подарил маме, когда она вдруг вздумала заняться искусством. Знаешь, сначала она рисовала пейзажи, может потому, что портреты у нее получались не очень. И, если честно, пейзажи ее тоже не отличались мастерством. Я помню, как любила наблюдать за ней, сидя на стуле возле окна и не пропуская ни одного мазка. Потом ей все это надоело, как-то в один миг, наверняка из-за жуткой критики, которая обрушилась на ее выставку, запомнившуюся как самое провальное мероприятие года, — я рассказывала это, поднимаясь по лестнице и терпеливо ожидая Николаса, неспешно следовавшего за мной. Вокруг был полумрак — света, попадающего в высокие окна на лестничной площадке едва хватало, чтобы рассмотреть ступеньки, дабы не промахнуться мимо них и не покатиться вниз. Николас опирался о перила, то и дело сгибаясь от боли, превозмогая слабость и упрямо следуя за мной, чтобы до конца удостовериться в том, что даже в шаге от места назначения я не вляпаюсь ни в какое дерьмо. Чертов джентльмен и настоящий мужчина. — Ее депрессия длилась недолго, и уже через некоторое время она решила заняться лепкой, даже организовала что-то наподобие школы, куда пригласила мастеров-скульпторов. Кажется, половина комнат здесь до сих пор завалена незавершенными скульптурами и брошенными мольбертами. А один из складов почти перестроен в танцевальную студию, которая тоже продержалась недолго. Знаешь, такое ощущение, что к чему бы она не прикасалась, что бы она не начинала, ничто не жило дольше, чем ее вдохновение, которое слишком быстро угасало. Она обвиняла в этом Детройт. Говорила, что умирающий город не может возродить жизнь.

— И почему же она не уехала отсюда?

— В силу разных обстоятельств, одним из которых была странная привязанность моего отца к этому городу, хоть он и вырос в Чикаго. Он считал его своим истинным домом, где началась история нашей семьи. Странно, правда? Любить город, который живет последним дыханием. И да, в итоге она все равно отсюда свалила. Папа жил на два города, как и раньше, а мама последние шесть лет обосновалась в солнечной Австралии. Я даже не помню, когда мы с ней виделись в последний раз.

— Почему?

— Не знаю, может потому, что ни она, ни я не искали встреч друг с другом, а может потому, что я всегда считала себя хреновой дочерью, раз уж она уехала от нас. А потом пришла к выводу, что в этом была не только моя вина. Мы все виноваты... в какой-то степени. Просто это тяжело принять, а еще тяжелее сделать первый шаг. Так что... Наверняка сейчас она даже не знает, какая херня тут творится.

— Считай, что ей повезло.

— Согласна, — наконец, мы достигли нужной двери, ведущей в ту самую студию, где я так любила наблюдать за мамой, и я растерянно остановилась, прислушиваясь к звукам вокруг. Шумное дыхание Николаса мешало в полной мере оценить ситуацию, и я не задумываясь потянулась к ручке двери, но мистер мудак остановил меня прикосновением своих холодных пальцев.

— Сначала я, и не вздумай включать свет.

Он был до предела осторожен, когда открывал дверь и тут же отклонялся в сторону, боясь какого-нибудь подвоха. Я стояла прижавшись спиной к стене и только лишь после его кивка зашла в комнату, мертвую и мрачную, давным давно заброшенную, в которой не было ни-ко-го. Ни опасности, ни отца, ни спасения. Только разный хлам в виде неиспользованных холстов, поломанных мольбертов, стульев, сложенных в один угол, заброшенных друг на друга столов и валявшихся на полу баночек с высохшими красками.

Последняя надежда превратилась в пыль, осевшую на мои плечи.

— Блядь, его здесь нет, — я не смогла сдержать ругательство, следуя за Николасом шаг в шаг и чувствуя, как на меня накатывает усталость. Знаете, наверное, с каждым такое бывает — когда ты слишком долго идешь до намеченной цели, когда почти видишь ее на горизонте, когда ощущаешь в себе волнение, этакий возрождающийся восторг оттого, что скоро, совсем скоро ты ее достигнешь, а потом, почти достигнув ее, скатываешься назад, понимая, что все это было лишь пустым обманом, иллюзией, твоей несбыточной мечтой.

Вот и я, наверное, просто устала, и именно из-за усталости моя уверенность насчет отца пошатнулась.

— Жаль, что я не отрезал тебе язык, — мистер мудак слегка споткнулся, и я успела пролезть под его руку, как и в первый день нашего знакомства предложив свою помощь, только на этот раз не под страхом смерти, а от чистого сердца. Он смог доковылять до стены и тут же обессиленно опустился на пол, вытянув ноги и прижавшись к ней спиной.

Его глаза были закрыты, а в попадающем в окно свете фонаря я могла рассмотреть как мелко трепещут его длинные ресницы, отбрасывающие тени на бледную кожу скул.

Ситуация становилась еще более херовой, и мне хотелось просто уснуть, а проснуться уже в своей кровати, где все это оказалось бы простым кошмаром.

Потому что реальность, если честно, меня конкретно заебала.

— А мне жаль, что у нас нет телефона, — я встала у окна, наконец перестав разглядывать Николаса и обняв себя за плечи. Здесь было не просто мрачно, но еще и подозрительно холодно, несмотря на вроде бы теплый вечер.

— У нас нет ничего, Лалит, кроме единственной пули в магазине, ах да, и еще... — Николас закопошился, в то время как я с пугающим безразличием провожала взглядом машину за машиной, которые проезжали мимо и не собирались останавливаться, пока... пока большой, просто огромный внедорожник наподобие нашего не подкрался к обочине и не притормозил около нашей машины.

Сердце забилось в два раза чаще.

Я затаила дыхание, почти впечатавшись в стекло и умоляя всех святых, чтобы это был папа.

Мистер мудак неожиданно ожил и даже попытался встать, правда тут же осев обратно и издав грозное рычание.

Я все еще не могла поверить своим глазам и радовалась как дурочка, совершенно забыв об опасности.

Ведь об этом месте больше никто не знал.

Ведь нас никто не преследовал и не мог выследить.

Ведь это не ловушка... не ловушка, не ловушка...

Все четыре дверцы внедорожника открылись как по команде, и я привстала на носочки, силясь рассмотреть знакомое лицо или хотя бы фигуру.

Тихое отчаяние приходило по мере того, как я понимала, что среди этих людей моего отца нет.

Я разочарованно ухмыльнулась и сделала шаг назад, чтобы не видеть, как эти люди озирались вокруг и поднимали головы, рассматривая здание, в котором мы прятались. Мне вдруг стало совершенно похер, и я, скопировав позу Николаса, опустилась на пол, специально устремив взгляд в противоположную стену, чтобы он не смог увидеть выражение моего лица.

Но этот засранец был на редкость проницателен.

— Что-то случилось?

— Папа приехал.

— Не вижу радости.

— Ты умираешь... — наконец, я нашла в себе силы посмотреть на него и даже выдавить грустную улыбку, которая отразилась в его фирменной ухмылке, в слегка приподнятых уголках губ, в пристально смотрящих на меня глазах. Льдисто-серых, но теперь уже не холодных, не равнодушных, не чужих. — А ты так и не рассказал мне, кто они.

— Потери в нашей жизни неизбежны, Лалит. Ты привыкнешь. А насчет всего остального: помни код ячейки. Там ты найдешь ответы на все свои вопросы.

Где-то внизу гулко хлопнула дверь, пустив звуковую вибрацию по всему зданию.

Я сжала губы в тонкую линию, едва сдерживая слезы и наблюдая, как дыхание Николаса выравнивалось, а сам он переставал морщиться от боли и постепенно расслаблялся.

— Надеюсь, ты выкарабкаешься, — он судорожно сглотнул, протянув мне сжатую в кулак руку и разжав ее перед моей ладонью. — Это твое, присмотри за ней, — на его раскрытой ладони лежали ключи от темно-синего Aston Martin, который мне так понравился. Того самого Aston Martin, что мы оставили на парковке погибшего Дейва. Того самого Aston Martin, салон которого пропах парфюмом Николаса, умирающего рядом со мной.

Умирающего...

Блядь, только не прощайся со мной. Не сейчас, ведь мы, о мистер упрямый мудак, можем уйти вместе.

— Знаешь, что было самое трудное, Лалит? — с трудом произнес он, когда я сказала тихое "спасибо" и крепко-крепко сжала ключи в руке. Я помотала головой, лихорадочно вспоминая детали нашего приключения, а в его глазах появился игривый блеск. — Ехать с тобой в одной машине и знать, что на тебе нет белья.

И знаете, меня прорвало. Так, что я истерично хохотнула, одновременно всхлипнув и даже не успев ответить на его последнюю реплику, потому что после нее он закрыл глаза и, обессиленно прислонившись к стене, затих.

Ты не исправим, мистер сама привлекательность.

А за дверью уже слышались осторожные шаги людей, приближавшихся все ближе и ближе и заставивших меня судорожно нащупать лежавший между нами скользкий от крови пистолет.

— Раз... два... три... — я с трудом дотянулась до руки Николаса и сжала его холодные липкие пальцы, наивно мечтая получить отклик. — Четыре... — пистолет ни в какую не желал смотреть на дверь, дрожа в такт моим всхлипам, и я плюнула на это дело, приставив дуло к основанию шеи, как раз под подбородком.

Оставалось найти смелость нажать на курок.

— Пять...

Дверь открылась внезапно, и по глазам резанул яркий луч фонарика.

— FBI. Не делайте резких движений и опустите пистолет.

— Получилось. У нас получилось, Ники, слышишь?..