Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 49 из 82

Матушка точным движением разрывает пакет, и тот падает на пол. Проводит ладонью по ткани. Я была уверена, что она поможет. Как Верховная жрица, она могла увидеть энергию лишь тех, кто находился под покровительством Мудрейшей. И что-то мне подсказывало, что те, кто украл мой халат, находились.

 

 

***

 

 

Я опустилась в кресло, чтобы не мешать леди Сиенне. Ее зрачки сузились, вытянулись, будто тонкие иглы, мерцающие тусклым рубиновым светом, а змеиный взгляд застыл.

Матушка провела рукой вниз по ткани. Аккуратные ноготки легко разрывали нити, и пуговицы посыпались на пол с глухим звуком.

Тук.

Могла ли я подумать, что здесь, в госпитале, который за время обучения стал моим вторым домом, притаились враги, желающие причинить мне вред. Впрочем, вернее сказать так: могла ли я вообще предположить, что кто-либо пожелает причинить мне вред?

Тук.

Кто?

Тук.

Ты ведь просто сухарь. Он мог бы найти более подходящую женщину…

- Я слышу звон металла. Будто кузница, - в холодном шелесте голоса леди Сиенны явственно слышится удивление. - Я вижу сиреневый платок.

Закрываю глаза. Почему? Одри? Она что, действительно настолько ненавидела меня?

Это… больно. Но отрицать очевидное есть слабость, ведь правда?

Правда. Как правда и то, что соленый вкус крови из прокушенной губы бодрит гораздо лучше кофе или любого витального отвара.

- Эти знаки мне понятны, матушка, - я отерла осторожно кровь тыльной стороной запястья. - Мудрейшая указала на Одри Сален, она старшая медицинская сестра в госпитале. Ее род, насколько мне известно, имеет власть над металлом, обработанным и необработанным. А подобный платок был на ее шее в тот раз, когда мы в последний раз виделись.

- Я не понимаю, - матушка села в кресло по левую руку от меня. Леди Сиенна явно была обессилена, и биение ее сердца — тяжелое, гулкое. Беспокойное. Глаза ее стали уже почти обычными, но цвет все еще оставался слишком светлым. 

- Потому что она считает, что ее племянница Мерилл стала бы Аларику лучшей супругой, - тихо ответила я, глядя прямо перед собой. - А я просто сухарь, неспособный на чувства.

Все еще не глядя на леди Сиенну, я поднялась на ноги и направилась к двери.

- Принесу вам чаю с молоком из траттории.

Тихие, мягкие шаги за спиной. Матушка обняла меня, и ее объятия, такие родные, ее тепло лишили меня самообладания. Я повернулась, и, уткнувшись в плечо матушки, вздохнула.

- Что же, тем больше причин серьезно с ней поговорить, - спокойно сказала матушка, ласково гладя меня по щеке. - Твое счастье — это тот металл, который не может разрушить ржавчина ее слов. Аларик посмеялся бы, узнав, что кто-то считает, будто ты не подходишь для него.

Леди Сиенна насмешливо фыркнула.

- Только представь: однажды Аларик видит в постели не свою супругу - прекрасную, нежную, смелую, а эту… особу, Мерилл.

Мое воображение нарисовало столь ярко картину недоумения и злости на лице Аларика, что я против воли засмеялась. Вот уж действительно, забавная была бы ситуация.

- Так уже лучше, - довольно улыбнулась матушка. - Пойдем все же выпьем чаю, а затем спустимся в отделение патологической анатомии. Оставь глупые мысли. Уверена, сейчас ты нужна своему мужчине.

 

 

***

 





 

Матушка, как и всегда, дала мне мудрый совет. Горячий чай с молоком, купленный нами в траттории на другой стороне улицы, помог спокойно воспринимать холод нижнего яруса Центрального госпиталя, где находилось отделение патологической анатомии.

Я много раз ходила по этому длинному узкому коридору, стены которого выкрашены в белый, — цвет молока, которое любит Мудрейшая, - но холодный, резкий свет всегда царапал неким беспокойством, будто коготком. Здесь всегда против воли шаг замедлялся, становился тише. 

Мне прекрасно известно, за какой из этих одинаковых строгих дверей находится мортарий — третья слева. Подходя, мы с матушкой услышали приглушенные голоса.

Я повернула ручку, на которой была изображена сигилла «Застывшая смола». Эта гравировка дополнительно защищала покоящиеся в своих ледяных металлических сотах мертвые тела от тлена. Запах бальзамирующих веществ, дурманящий, тяжелый, касается моей кожи, будто старый знакомый.

-… прошу прощения.

Ванни сидела на простом табурете из дерева, покрытого тусклым лаком, совсем рядом с металлическими столами. За идеально ровной, болезненно напряженной спиной Камиллы — мертвецы, глаза ее закрыты, а щеки исчерчены солеными линиями слез.

Метресса Магдалин хмурится и смотрит раздраженно на Аларика, который нарочито небрежно облокотился о ближайший к нему секционный стол. Неужто толкнет его ради забавы? Я бы не удивилась. Но он, разумеется, не станет этого делать. Ради меня.

- Не я лишил ванни Камиллу дитя. Даю слово, - говорит мой принц, глядя на метрессу. Тон Аларика совершенно серьезен, но я вижу насмешку в его глазах. Его забавляет, что Магдалин считает его силу преступной. Грязной и отвратительной. 

- Так. Хватит, - негромко и властно говорит Альберт, поднимаясь со стоящей у стены скамьи, на которой он разместился рядом с моим отцом. - Нам пора начинать.

Он подходит к моему принцу, и под его шагами светло-серая плитка пола покрывается извивающимися змеями трещин.