Цветок смерти

Возможно, увещевания Мантикора и убедили бы настоящего принца. Я же не принимал их с первой минуты разговора, и потому они не стали для меня искусом. Чересчур часто видел я пренебрежение к человеческой жизни, чересчур долго считал его одним из омерзительнейших проявлений естественного хода вещей. Я перестал бы себя уважать, согласись на предложение колдуна, а уважение к себе долгие годы было единственным моим достоянием.

- Дурной тон - устилать свой путь к власти мертвецами. Погибнут ли они от моего меча, падут ли от вашего, либо попросту замерзнут, это скверно пахнет, - отвечал я Мантикору. – Беседы о смерти утомили меня. Посторонитесь теперь, я желаю почивать.

 

XVII. Тучи сгущаются

 

Со всеми перипетиями я вернулся в свои покои за полночь. Камердинер в натянутой задом наперед ливрее, медлительный и неловкий со сна, вышел меня встречать. В ночной тишине каблуки моего богомола щелкали громче обычного. Я отослал его, но вскоре о том пожалел – в присутствии камердинера Сагитта относилась ко мне, как к особе королевской крови, если же рядом не случалось свидетелей, то и колдунья не брала на себя труд церемониться.

- Ты что творишь?! Разговаривал с Мантикором!

Я не стал отпираться:

- У нас состоялась довольно содержательная беседа о природе колдовства. Мантикор предлагает мне помощь в достижении трона, взамен он жаждет сделаться его лейб-магом.

- Чтобы узнать это, не стоило рисковать. Его намерения ясны, как день.

Сагитта отчитывала меня, точно нашкодившего мальчишку. Я разозлился:

- Ясны для тебя, однако меня ты просветить не торопишься. На кону моя голова, я не стану играть вслепую.

- Твоя голова была в гораздо большей опасности, когда остался с Шаулой один на один!

Беспокойство колдуньи было приятно мне, хотя я и не понимал его причин:

- Не ты ли уверяла, будто прежде убийства Мантикор попробует договориться? Так и случилось. Мертвец навряд ли сможет обеспечить его доходным местом.

Сагитта медлила с ответом, не желая признавать за собой ошибки. Она прошлась от стены к стене – от ширмы, расписанной теряющимися во мраке птицами, до украшенных затейливой резьбой дверей. Остановилась. Огладила львиную голову на дверной ручке, подергала кольцо в зубах зверя. Я ждал.

Нехотя колдунья молвила:

- Похоже, я просчиталась. Со дня своего приезда во дворец Шаула трижды пытался отравить тебя и дважды подсылал убийц.

- И ты скрывала?!

- Я обещала тебя защищать. Вы, мужчины, любите выставить себя героями, для меня же главное видеть тебя живым. Раздевайся.

С своей свободной от всякого тщеславия целеустремленностью Сагитта была истинной ученицей Альхага. Она говорила твердо, без намека на кокетство, однако я не удержался и поддразнил колдунью:

- Ты соскучилась за мной?

В гневе Сагитта была необыкновенно хороша. Свет дотлевавших в камине поленьев очерчивал ее четкий профиль, выхватывал грацию ее движений. Поднятая с постели, она облачилась в мою сорочку, небрежно застегнув ее на пару пуговиц, и я мог любоваться, как под тонкой тканью в такт частому дыханию вздымается грудь колдуньи. Отблески душевного волнения добавляли краски губам и блеска глазам Сагитты, а что до морщинки между бровей, я знал с десяток способов ее стереть. Мне отчаянно захотелось услышать из уст колдуньи, что я небезразличен ей, пусть исключительно в качестве будущего короля. Разумеется, я мог это слышать от кого угодно, кроме Сагитты.

- Не за мной, а по мне. Ты ранен. И я хочу увериться, что пока я отвожу от тебя мечи и стрелы, ты не скончаешься от яда и не подхватишь пневмонию, блуждая по подворотням Къертан-Къярна.

Похоже она даром времени не теряла. Что еще удалось ей выведать? Я бы хотел сохранить в тайне содержание разговора с Нинедетт. Колдунья была последним человеком, от кого я желал бы получить благословение на брак, а иного не приходилось ждать от ученицы лейб-мага, жизни не пожалевшего ради воплощения своей мечты.

Надеясь отвлечь Сагитту, я принялся разоблачаться, не переставая молоть языком:

- Раны зарастают на мне, как на собаке. Смотри, какой я живой. Еще немного, и я дойду до места, где жизнь прямо-таки кипит ключом.

Скабрезность была моим способом избавиться от напряжения - день выдался богатым на события.

 

Последствия не заставили себя ждать. В воздухе витала опасность. Я не видел ее, но безошибочно мог предсказать, как предсказывают ненастье старики или увечные. Что-то сдвинулось в окружающем мире, и где-то оголились пустоты, из которых тянуло стынью. Обращенные ко мне взгляды придворных сделались колкими, а приветствия их – прохладными, и вместе с тем я отмечал повышенный интерес, как было, когда я только пожаловал во дворец. Сам я с тех пор не завел новых привычек, а значит, любопытство придворных подпитывалось извне.

Гадать пришлось недолго. И шестидневья не миновало, как Услад, непосредственный и нетерпеливый, подступил ко мне с расспросами: