Страница 73 из 79
Оставшись вдовцом, Фёдор всё, что мог, отдавал детям. Он был еще не стар, и вполне мог бы найти себе новую жену, но даже не помышлял о том, чтобы привести в дом мачеху. Каково было мужику с восемью детьми от шестнадцати до года, в лихое время? Но он держался, и никто из детей не умер, все выросли; все, кроме старшей дочки, на плечи которой легла немалая часть забот о семье, получили образование, младшая даже кончила институт в Ленинграде. Но об этом – в другой раз, а сейчас вернемся к Матрёне.
Впрочем, к этому времени она уже потеряла имя, данное при рождении. Дети Фёдора любили её, а она пыталась хоть как-то заменить им мать. Больше всего любила кудрявого Лаврика, ему не было и семи, когда Надежды не стало. Лаврик чаще других прибегал в гости в Алёше и Моте, играл с козлятами, с удовольствием пил молоко и ел вкусненькое, припасенное для гостя – блины, кусочек сала, сахар. А ближе к вечеру потихоньку собирался и направлялся к выходу. «Останься! – предлагала Матрёна, - поспишь у нас, утром покушаешь, поиграешь с козлятами, а после обеда домой пойдешь!» «Нет, я сейчас пойду! Меня папа искать будет!» - и Лаврик уходил, унося кусочек Мотиного сердца.
Именно Лаврик «окрестил» её Мамикой. Что за Мамика? Почему – Мамика? Может, в этом имени преломилось, сломалось такое родное – «мама»? Но с тех пор Матрёна стала Мамикой для всех, и скоро уже никто из детей не помнил, как её звали на самом деле. Даже Фёдор и соседи звали её этим странным именем.
Дети Фёдора вырастали, создавали свои семьи. Появилось новое поколение, Мамика превратилась в «бабушку Мамику». Они приходили к ним во двор – несколько мальчишек и только одна девочка, дочка Александры, пили козье молоко, смеялись, наблюдая, как новорожденные козлята встают на ножки, как потом озорничают в доме, куда Мамика забирала их из холодного сарая. Алёша ласково глядел на детей и одобрительно кулдыкал, а Мамика угощала их, норовив самый вкусный кусочек подсунуть девочке, своей любимице. Она была счастлива – это были внуки, её внуки, хоть и не было у неё детей…
О начала войны Мамике сообщила дочка Александры. Она прибежала прямо в сарай и возбужденно закричала: «Бабушка Мамика, бабушка Мамика, зачем вы у коз убираете, разве вы не знаете, что война началась! Война!» Мамика так и села рядом с козой. А потом пошла в дом и сообщила страшную весть мужу. Алёша молча смотрел на неё, потом закрыл глаза. По худой щеке сползла слеза. Она никогда раньше не видела мужа плачущим.
С того дня в Алёше что-то надломилось. В то утро, когда Мамика не смогла разбудить мужа, город подвергся первой бомбёжке…
Война разбросала семью Фёдора. Кто-то эвакуировался, младшая дочь Валя чуть не умерла от голода в блокадном Ленинграде, зятья, сыновья и старший внук Ваня, сын Захара, ушли на фронт. Фёдор, и три его дочери с детьми остались в оккупированном Сталино (так теперь называлась бывшая Юзовка), и Мамика пережила войну вместе с ними.
Два года оккупации, унижений, страха. Радость освобождения. Триумф победы. Впрочем, Мамика не испытывала ни страха, ни радости, ни труимфа. С того дня, когда не стало Алёши, в её жизни словно погас свет, который, собственно, и был жизнью. Лишь один случай запомнился ей из череды тусклых дней. Как-то вечером она, внезапно почувствовав усталость, присела на скамеечку у стены сарая и, незамеченная, услышала разговор двух баб в соседнем дворе.
- А как Мамика, все держит коз? - спрашивала та, что недавно вернулась из эвакуации.
- Держит, держит. Ей теперь полегче стало, как калеку своего похоронила, крест сбросила!
Мамику словно кипятком обдало. Не думая ни секунды, она распахнула дверь сарая и выпустила во двор Ваську – злого бодучего козла, которого боялась вся округа. Обрадованный неожиданной свободой Васька выкатился во двор и бросился на соседок. Если бы не забор, неизвестно, чем бы все кончилось. Перепуганные бабы кинулись бежать, козёл упорствовал в своем желании вырваться на свободу, гниловатые доски дрожали под ударами его рогов, а Мамика сидела в сарае, обхватив руками тележку, на которой тридцать пять лет возила своего Алёшу.
Потом она загнала Ваську в сарай и собралась было пойти к Алёше, на кладбище. Но прибежала зарёванная Миля, жена Лаврика. По иронии судьбы Лаврик, любимец Алёши и Мамики, получил на фронте тяжелейшее ранение в ногу. Врачи настаивали на ампутации, Лаврик не дался – ногу сохранил, но она мучила его всю оставшуюся жизнь незаживающими свищами и постоянными болями. Только Мамика одной ей известными припарками и мазями могла хоть немного облегчить участь страдальца.
…Не знаю, откуда пришла Мамика в Юзовку, не знаю, где её последний приют. В начале шестидесятых, когда она постарела и одряхлела, неожиданно появились никому ранее неизвестные дальние родственники. Они живо оценили ценность не столько двух старых домов, сколько участка земли почти в центре Донецка (так теперь называлась бывшая Юзовка). Быстро оформив необходимые документы, новоявленная родня продала дом и увезла Мамику. Робкие возражения детей и внуков Фёдора в расчёт не принимались. Письма от Мамики не приходили, она и в молодости-то не шибко с пером дружила, а в старости её сильно подводили глаза. Старая родня так и не дождалась ответов на свои письма. Лишь через полгода пришло короткое сообщение: Мамики больше нет.
Прошло еще полвека. Наверное, теперь только я, правнучка Фёдора и Надежды, помню это смешное имя женщины, которую я никогда не видела…