Страница 72 из 79
С тех пор я чуть ли не ежегодно возвращаюсь в Кижи. Увы, в последние годы тут многое изменилось. Храмы реставрируют, они застыли гигантскими «избушками на курьих ножках», и мне страшно – обретут ли они свой прежний вид. Туристы как саранча, но мне ли на них жаловаться, ведь я – одна из них. По всему острову расставлены таблички, на берегу выстроено большое здание МЧС. Еще немного – и упорхнет чайкой душа Кижей…
Но пока она еще здесь, я это знаю. Туристы послушным стадом бредут за экскурсоводом, а мы с дочкой идем в другую сторону. Туда, где мало людей, где деревня (пусть и со свезенными со всей округи домами), где на тропинке оближет мягкими губами дающую хлеб руку теленок, где две веселые собачонки обдадут вас необязательным лаем, где сложены аккуратно дрова в поленницу.
Мы никуда не торопимся, зачарованные красотой и тишиной: чуть пройдем - садимся на мостках у воды, сидим, слушаем тишину, любуемся... Только в таких местах осознаешь, что в Москве находишься все 24 часа в постоянной какофонии звуков, что шум стоит плотной стеной у тебя в ушах, ты его уже не замечаешь, почти не выделяешь отдельных звуков. А тут, в тишине, слышно, как где-то далеко проехал трактор, как вскрикнула чайка, как плеснулась рыба... Парадокс получается: шум мы уже не слышим, а вот тишину – слушаем!
Мы сидим на мостках, у маленькой деревянной баньки. Любопытная чайка поглядывает на нас, устроившись на торчащем из воды столбике. В небе – облако, похожее на крокодила. И мне кажется, что все это немного похоже на Японию (в которой, замечу, я никогда не была). Глупо: где Япония, и где Кижи? Но воображение уже захватывает меня, и тростник колышется в такт восточному напеву, и маленькая девочка, выглянувшая из крайнего дома, движется с какой-то несеверной грацией… Мы вслушиваемся в тишину и никуда не спешим…
Мамика
Её настоящее имя – Матрёна. Не знаю, откуда и как попала юная Мотя в Юзовку - молодой, бурно развивающийся промышленный центр. В Юзовке у Матрёны не было родни, значит, она пришла сюда в поисках работы. А нашла – Алёшу. Наверное, следовало написать «нашла счастье», но кто знает, что такое – счастье? Вот любовь нашла, это точно. С Алексеем стройным, с чистым добрым лицом, большими умелыми руками, которые могли быть нежными и осторожными, они были красивой парой.
Свадьбу играли в доме старшего брата, в семье которого Алексей жил. Фёдор (он так походил на младшего брата, что Мотя даже пугалась сначала – как будто в глазах двоится) и его темноглазая казачка Надежда встретили невестку радушно. И немудрено: у Матрёны любая работа спорилась. А работы было немало: Фёдор и Алексей спешно возводили пристройку для молодых, а женщины обихаживали трёх коров, коз, кур, двух свиней. За юбку Надежды держалось двое мальцов, третий был на подходе, а двух – мальчика и девочку – уже похоронили. Надежда до сих пор убивалась по детям на удивление соседок – Бог дал, Бог и взял, новых родит…
Матрёна Надежду понимала, сама не могла дождаться, когда Бог пошлёт им с Алёшей первенца. Но Бог готовил другое: началась война с японцами. Объявили призыв. Идти на войну должен был Фёдор, но Алексей решил – негоже отрывать отца от детей. Мотя не спорила, хотя сердце кровью обливалась. Она уходила плакать в сарай к козам, чтобы никто не видел, чтобы никто не подумал, что она против мужнина решения. И Алексей ушел на неведомую войну со странным желтолицым врагом…
Не зря говорят – беда не приходит одна. Через полгода после ухода Алёши в одну неделю дифтерия унесла жизни двух старших ребятишек Фёдора. Выжил только младший – Захар, Зоренька. А потом вернулся Алёша. Без ноги. С парализованной второй ногой. И без речи…
Надежда плакала, Фёдор не мог скрыть слёз, а Матрёна только обнимала калеку и глаза её сияли. Жив! Пусть без ноги и почти без второй, пусть не говорит, но жив, жив! Он тут, рядом, а не в той невозвратной мгле, куда ушли маленькие Андрюша и Феденька! Он с ней, Матрёной! Он всё понимает и пусть слабо, но обнимает её руками, здоровыми руками!
Фёдор всю оставшуюся жизнь считал себя виноватым перед братом. Это за его жизнь младший заплатил ногой, здоровьем, счастьем. Фёдор купил по соседству большой участок земли и построил два хороших дома. В одном жили Алёша и Матрёна, другой – сдавали жильцам. Мотя держала коз и кур, и денег им вполне хватало. Алёша начал говорить, правда, понимала его только жена, другие слышали однообразное «кулдык, кулдык». Детей у младшего брата, конечно, не было, зато семья старшего прирастала ежегодно: после возвращения Алёши смерть посетила семью лишь два раза, шесть ребятишек росли на радость отцу, тётке и полунемому, но доброму дяде…
Налаженная жизнь обрушилась в семнадцатом году. Революция, гражданская война, белые, красные, зелёные… Голод, разруха, болезни. Давно уже не было коров и кур, лишь Матрёна продолжала всеми правдами и неправдами свой «козий бизнес». Козы-то, вернее, их молоко, и спасли детей в самое трудное время. А детей теперь было восемь: младший мальчик родился как раз в девятнадцатом, а девочка – в двадцать первом.
В двадцать втором случилось страшное: Надежда заболела сыпным тифом, а младшая годовалая Валечка – оспой. Матрёна и старшая дочь, Александра, делали все, что могли, чтобы помочь метавшимся в жару больным. Все думали, что сильная Надежда выкарабкается, а вот тщедушная Валечка – умрёт. Но Бог рассудил по-другому. Худющая до синевы малышка с испорченным оспой личиком через месяц уже ковыляла по комнате, а Надежда лежала на кладбище рядом со своими детьми.