Страница 71 из 79
Самые красивые черепки на поверку (её проводит археолог) оказываются кусками древних, но бракованных, а именно - пережженных посудин. Но мы нашли и куски хороших посудин, и разноцветные кусочки керамики и изразцов (даже с узорами), и кости людей и животных.
Снова садимся в автобус. Еле загнали нас! Несмотря на жару, азарт собирательства возобладал над инстинктом самосохранения. Едем по весьма условной дороге до раскопок. Тут трудятся полтора десятка молодых ребятишек (студенты) с двумя преподавателями. Мы рассматриваем остатки домов древнего города. Как, как они жили в этих крошечных каморках? Насколько далеко то, что мы видим, от моего детского представления о великой и могучей Золотой Орде! Сколько воистину адского труда должны еще приложить археологи, чтобы прошлое открылось, чтобы очертания древнего города стали «открытой книгой» даже для непросвещенного взгляда.
Мы, праздные зрители, покидаем место раскопок, а ребята работают, словно не замечая раскаленного добела солнца, горячего ветра, песка и пыли…
После посещения раскопок мы заехали в другой «Сарай-Бату» - созданный нашими современниками, киношниками. Здесь, в построенных в натуральную величину декорациях, снимали фильм «Золотая Орда». Издали – настоящий город. Но внутри, конечно, видна «невсамделищность». Двери, которые никуда не ведут, лестницы, кончающиеся тупиком. Впрочем, возможно, и в истории тоже так: победы приводят победителя к бесславной гибели, великие империи оставляют потомкам осколки керамики и засыпанные песком жалкие развалины.
Мы возвращались в Астрахань. От долгого пребывания на жаре голова просто раскалывалась. Я задремала и во сне увидела Золотой город. Он был одинаково не похож ни на то, что я могла нафантазировать, дорисовать из виденного на раскопе, ни на киношные декорации. Он был велик и красив, он подавлял и вызывал восхищение. И теперь, когда дома я перебираю найденные на холме у солёного озера обломки, я одновременно вижу и раскоп, и декорации, и прекрасный город из своего сна…
Дыхание Парижа
Я не была в Париже почти два десятка лет. Вернулась. Те же дома, те же улицы, но что-то пропало. Глобализация, что б её: в магазинах и ресторанах американская музыка, в забегаловках – пицца, суши, гамбургеры, люля-кебабы, на улицах и в музеях – толпы китайцев.
Где ты, Париж? Может, на Монмартре, после азартного, но короткого августовского ливня? Ты здесь, Париж? Это ты подмигиваешь мне лучом солнца из-за тучи, апельсином на натюрморте, что выглядывает из открытого окна затянутого плющом домика, где живут две старые художницы?
Ты здесь, мой Париж? Тебя не затоптали еще толпы любознательных туристов? Может, ты спрятался от них за алтарем собора, не удостоившегося внимания Гюго, а потому оставшегося в стороне от туристического маршрута? А, может, я смогу рассмотреть тебя с высоты Триумфальной арки, там, вдали, куда бегут улицы от площади Звезды?
Я хочу слышать тебя, мой Париж! Подай свой голос, я постараюсь его узнать в разноголосии города двадцать первого века. Может, это ты басовито гугукаешь горлицей, повторяешь и повторяешь незатейливый мотивчик, под который кружатся карусельные лошадки, выбиваешь ритм каплями фонтана?
Я искала свой Париж несколько дней. А потом ранним-ранним утром меня разбудил шум ливня. Он стучал по крыше, под которой был мой гостиничный номер, кидался в открытое окно пригорошнями воды и выводил нескончаемую мелодию в металлическом водостоке под моим окном. Это был он, мой Париж, я сразу узнала его голос! Я успокоилась – он здесь, ему не страшны перемены, он, как модница, может менять наряды до бесконечности, меняться сам, но оставаться самим собой.
Дождливый день сменился солнечным вечером, а наутро я опять проснулась рано, хотя никто, кроме далеких горлиц, не пытался меня разбудить. Рядом досматривала самый интересный сон, что всегда снится перед пробуждением, дочка. Я глядела в окно, на парижское небо, что было совсем рядом, прямо над моим окном. И тут я увидела, как Париж дышит. Да-да, я видела дыхание Парижа! Оно приподнимало кисею оконной занавески на выдохе, а потом опускало её на вдохе. Воздух был прохладен и свеж, и в какой-то миг мой озорной Париж дунул мне прямо в лицо. И за этот миг, за это мгновение, я бы отдала и экскурсию в плотно набитом туристами Версале, и Эйфелеву башню, и даже Лувр…
Тишина
Кижи. Первая встреча – почти четыре десятка лет назад. Холодный май, мокрый снег, серые церкви на продуваемом всеми ветрами берегу, детское восхищение мастеровитостью далеких предков. Ни единого гвоздя! Но холод и скудость природы окрашивают воспоминания в серый цвет.
Вторая встреча, через десятилетия, через поколение – рядом со мной дочка, ей столько же, сколько мне было при первой встрече. Август, солнце светит так, как будто хочет загладить вину за долгие месяцы непогод. Храмы сияют деревянными чешуйчатыми главами, разливая серебряный свет на синюю скатерть Онеги. И я, забыв об экскурсоводе, застываю в изумлении от этой красоты.