Страница 67 из 69
Все жертвы Джонни оказались напрасны. Ему казалось, что когда в прошлое ушли Мэг и маленький горец с кривыми ногами, у него – у Амунсола – начнётся новая жизнь. Но как бы ни был прям нос, стройны ноги и блестящи волосы, между человеком и Перворожденным лежало непреодолимое препятствие.
«Ч е л о в е к» – морщились и кривились золотоствольные деревья.
«Ч е л о в е к» – подозрительно щурились глазами-окнами эльфийские игрушечные домики.
«Ч е л о в е к» – презрительно брюзжали вычурные стулья, стол, резные ставни, зеркала и посуда домика у озера, вынужденные терпеть прикосновения низкого существа.
Встречи Джонни и Клёна становились всё реже и реже. Пока, наконец, совсем не сошли на нет.
– А наш-то господин совсем возмужал! – однажды раздался хриплый голос стражника-равнинника неподалёку у дома у озера. Сочно хрустнул хворост, и кто-то натужено крякнул, видимо, что-то взваливая себе на спину.
– Дааа… Настоящий повелитель. Теперь ему не глупостей, – проскрипел второй голос.
«Глупости… глупости…» – яростно прошептал Джонни, снедаемый обидой, ревностью и злостью, окончательно потеряв всякий покой.
Однажды, через три дня после невольно подслушанного разговора двух стражников, к нему явился Клевер. Через своего мрачного подручного Клён передал, чтобы Джонни на следующий день явился на поляну, где произошла их роковая размолвка.
Но Джонни не пришёл. Пусть помучается, пусть пострадает, решил он. Его сердце налилось сладким, щемящим чувством. Но эльф не прислал повторно Клевера и не пришёл сам. Он позабыл Джонни. Он перестал быть ему интересен!
Джонни всё же довелось увидеть Элендира. Это произошло у самой окраины эльфийского посёлка. Клён шёл в сопровождении Ясеня. Недавний насмешник и задира широко улыбался, доверительно заглядывая в глаза своему будущему королю. Верный соратник, крепкое плечо, закадычный друг детства. Клён время от времени вскидывал голову и смеялся высоким, непринуждённым голосом, что позволял себе только в присутствии Джонни.
Джонни неслышимо попятился назад и спрятался за дерево. Горло душили слёзы обиды, сердце, как раненая птица, рвалось из похолодевшей груди.
«Хлоп-хлоп» – бились на ветру косые ставни колдовского дома.
– Живому не пути с тленом, – назидательно сказал, гадко улыбаясь, Галериус.
Чёрный берет на голове Проклятого неожиданно полинял, лицо стало каким-то птичьим, маленьким, сморщенным.
– Смертному не по пути с бессмертным, – прогундосил магистр и расплылся в одни большие ярко-красные губы.
Когда шаги затихли, он, как в липком сне, побрёл в «убежище». Упав на середине поляны на колени, он поднял к свинцовым, непроницаемым облакам своё перекошенное болью лицо и страшно закричал, расцарапав в кровь нежные щёки и высокий чистый лоб.
Джонни покинул ставший неуютным и чужим домик у озера. Добровольно лишившись крова, он бродяжничал среди замерших деревьев, изредка согреваясь у чахлых костров. Его печаль отныне разгоняли только звёзды. Закутавшись в лохмотья, он целыми часами пронзительно смотрел на них. В их жизнерадостном мерцании Джонни пытался найти успокоение.
Иногда он встречал людей и эльфов. Первые, завидев его неприкаянную фигуру в лохмотьях, презрительно сплёвывали, вторые – с любопытством рассматривали его, как диковинное животное. Чужак. Изгой. Отщепенец. Призрак.
Он непременно должен был замёрзнуть или умереть от голода. Но магия Арноса сделала его тело необыкновенно стойким к внешним невзгодам. Но всему приходит конец. От осознания того, что он однажды не встанет с земли и ни одна живая душа не воспротивится этому, у него каждый раз открывалась на сердце кровоточащая рана.
Кагрецу, Мэг, Клён – три родных ему существа. Старик остался на Годгоррате и, наверное, уже умер. Мэг. Он убил её собственными руками. Клён… Своевольный эльфийский принц, бросивший его, как надоедливого щенка.
Смерть потихоньку подбирала свои ледяные ключи к телу Джонни.
– 7 –
Один месяц сменял другой. И вот, наконец, наступили дни, когда прежде стылые солнечные лучи налились нетерпеливым жаром. Зима позорно бежала, впопыхах оставив изъеденные солнцем снег в оврагах, глубоких рытвинах и на теневых сторонах холмов.
Первым от снежной пелены освободился Белый лес. Живительные соки мощно и неудержимо забурлили по могучим исполинским стволам, пробуждая к жизни буйную листву. Когда обычные деревья ещё стояли голые и немые, гиганты Большого леса уже оделись в зелёные пышные наряды. Поистине, это был волшебный лес!
Животные, люди, птицы, деревья, эльфы, разбухшая от пробуждающей влаги земля – всё было радо весеннему веселью. Лишь одно существо не внемлило всеобщему оживлению. Это был Джонни. Призрачной тенью бродил он меж деревьев, часто останавливаясь и вглядываясь то на очищенную от снега поляну, то в изгиб древесного сука, то в гладкую поверхность высокого камня, словно пытался оживить воспоминания, связанные с этим местом или предметом. Он страшно похудел и истончился, как восковая свеча. Всё, что от него осталось, это жуткие лохмотья, едва прикрывавшие тело, и глаза. Огромные печальные глаза, увидев которые лесная птаха прерывала свою трель, стихал ветер и начинали горестно шелестеть листьями деревья, словно оплакивали чьё-то горе.