Джонни Странник

Клён строго отсчитал Джонни, пообещав за ещё одну подобную выходку упечь его обратно в темницу. Но горец видел, что за жёстко сомкнутыми губами прячется одобрительная улыбка, а в глазах блестят искорки восхищения. В тот вечер Джонни стал для эльфа кем-то больше, нежели просто хорошим массажистом и рассказчиком.

– 4 –

День тянулся за днём. Джонни всё сильнее привязывался к Клёну, который каждый день приходил к домику у озера. Однажды голову горца посетила мысль: а что если он возвращается ради него?! Вероятно, у эльфийского наследника должны быть куда более пышные хоромы, чем маленький деревянный домик. Но он каждый день возвращался к домику… Джонни быстро отмёл эту слишком смелую мысль.

Они гуляли вдоль озера или жгли костры на его берегу, как в тот вечер, когда отпор получил забияка Ясень. Горец развлекал Перворожденного рассказами о своих похождениях, не единожды повторяя одни и те же истории. Но эльф смеялся, удивлённо скидывал брови и восторженно бил в ладоши, как будто впервые слышал их. Возможно, они не надоедали Клёну потому, что он постоянно приукрашивал истории каждый раз новыми красочными подробностями. В конце концов, в этих рассказах осталось так мало правды, что горец почувствовал себя последним вралём и выдумщиком.

Несколько раз к их компании присоединялись другие эльфы. И хоть они ни разу не проявляли враждебности, Клён в присутствии своих сородичей напрягался, и вся его прежняя весёлость мигом исчезала. Когда кто-то из остроухих начинал слишком громко смеяться, Клён весь сжимался и тайком бросал на Джонни пронзительные взгляды. История с Ясенем здорово сблизила горца с эльфийским принцем. Клён видел в горце защитника, словно тот был не слугой… а другом.

Однажды эльф вернулся очень рано, когда на небе ещё висело солнце. Он молча поманил к себе Джонни. В руках Клёна белел загадочный узелок.

Их путь лежал по узкой часто петляющей тропке, которая вела в самую гущу леса. Однако вскоре пропала и она. Эльфу с человеком пришлось продираться через густой папоротник и жёсткие кусты с синими сморщенными ягодками.

Они вышли на маленькую поляну с низкой, будто постриженной травой. На её середине лежали три замшелых камня, из-под которых пробивался крошечный родничок, наполнявший всю полянку чистым хрустальным переливом. Над родником и камнями склонялась широкая листва благородного бука – почти такого же, как на Горе Висельника, но живого и всё ещё полного сил.

– Нравится? – улыбнулся эльф.

Горец восхищённо заморгал.

Клён развернул загадочный узелок. В нём оказались еда и нехитрая посуда.

Некоторое время они молча ели, поглощённые пищей и собственными мыслями.

– Как называется это место? – осведомился Джонни, пережёвывая последний кусок тушёной оленины.

– У этого места нет названия. Я называю его просто убежищем.

– У меня в Волчьем Доле тоже было убежище. Не такое прекрасное, как это – всего лишь малюсенький островок суши в зарослях камыша. Но он часто спасал от жестоких проделок моих сверстников.

Эльф пронзительно посмотрел на горца. Вымазанные в жире губы дрогнули, но он ничего не сказал.

– А вы часто бываете тут?

– В последнее время да, – ответил эльф и на мгновение мрачно нахмурился. Но туча, омрачившая красивое лицо, быстро сошла на нет. Клён приветливо улыбнулся и сказал:

– Вовсе не обязательно обращаться ко мне на «вы». Я не такой старый и уважаемый.

– Простите… Прости… – замялся Джонни, до глубины души смятённый таким доверием. – Наверное, мы с тобой ровесники.

Эльф отчего-то лукаво заулыбался, не глядя в лицо горца.

– Почти.

– Следующей весной мне исполнится 18… В таком возрасте многие мои сверстники на Годгоррате уже вовсю участвуют в военных походах. Впрочем, я их всех переплюнул. Моих приключений уже хватит на целых две жизни!

– Какое совпадение, мой день рождения тоже весной.

– Сколько же тебе исполнится?

– 58.

Горец ошеломлённо вытаращил глаза. Если бы Джонни в это время ел, он бы определённо поперхнулся.

Клён снисходительно улыбнулся уголками рта. Не поднимая глаз, он продолжал размеренно орудовать маленьким ножиком в своей миске.

Джонни подумал, как же всё-таки удивителен Аринар, где есть место существам, для одних из которых 58 лет всё ещё юность, а для других – глубокая старость. Он попытался вспомнить, кому в Волчьем Доле шёл шестой десяток лет. Но кроме старой ведьмы, жившей возле молельной рощи, никто и близко не мог похвастать такими летами. Жизнь на Годгоррате была суровой. Мужчин рано забирала война, а женщины, преждевременно высохшие от бесчисленных забот, жили немногим дольше.

«Интересно, – подумал горец, глядя на свежее юное лицо эльфа, – лет через 50 он и так же будет молод, или время оставит отпечаток на его лице?» Он представил, как через десятки лет Клён приведёт на эту чудесную поляну другого «Джонни», и как они будут за приятным разговором кушать такую же ароматную оленину, в то время как он, настоящий, «первый» Джонни, давно канет в небытие, а память о нём останется у эльфа только в виде слабого, призрачного воспоминания.

Горцем овладела необыкновенная печаль. Он посмотрел на Клёна мучительным, пронзительным взглядом, словно хотел запомнить и запечатлеть в памяти каждую его чёрточку.

Перворожденный поднял глаза на подавленного горца. В его взгляде читалось сожаление за неловкую ситуацию. Он как можно дружелюбно улыбнулся и очень мягко спросил:

– Ты скучаешь по Годгоррату?

– Не знаю… – неопределённо ответил горец, опустив голову, погружённый в невесёлые думы.