Страница 41 из 69
Раздался сладчайший хруст испечённой корки, в нос ударил терпкий аромат диких горных трав, рот наполнился вкусом сочного нежного мяса. Он едва не вскрикнул от удовольствия. О, какое это было блаженство после долгих и бесплодных скитаний по чёртовому острову вновь впиться в эти благословленные пирожки! Горец непроизвольно зажмурился от удовольствия.
Внезапно Джонни почувствовал, как что-то зашевелилось и задёргалось во рту. Горячее тесто превратилось в холодную слизь. Зайчатина уступила место горькой тине. Запахло смрадом старого болота.
Он судорожно выплюнул остатки пирожка прямо на стол. Бархатистая скатерть покрылась раздавленными мокрицами, лягушачьими лапками, пережёванными пауками и кузнечиками. Мерзкая масса шевелилась и дёргалась, своя разум и нутро горца с ума.
– Вина? – участливо спросил человек-индюк, протягивая к Джонни бокал с красной жидкостью. От бокала густо разило кровью.
Из горла Джонни вырвался неудержимый поток рвоты.
Шут и слуга неудержимо захохотали. Их примеру последовали чёрные фигурки. Пехотинцы, бросив пики, попадали на спины, держась за животики и дрыгая ножками от смеха. Отрывисто затрубили фигурки с большими ушами. Раскатисто загремели тяжёлые башни.
Горец почувствовал неудержимое желание разметать по кочкам всю эту бесовскую братию. В нём закипала ярость.
Он схватил доску и с криком «В атаку!» швырнул её в лицо шуту.
Человек в колпаке отскочил назад и угрожающе ухмыльнулся. Он схватил коня, вцепившегося зубами в ткань камзола, и демонстративно медленно раздавил его в кулаке, не спуская с Джонни злобного, торжествующего взгляда.
Но тут с его колпака сорвался вниз белый пехотинец. Фигурка в последний момент успела ухватиться за ресницу шута. Показалась крошечная рука с малюсеньким кинжалом. И в следующее мгновение шут дико вскрикнул, зажав ладонью глаз. По щеке смехача стекала жёлтая сукровица, перемешанная с кровью.
Шут зловеще процедил сквозь зубы:
– Птичка жалко бьётся в силках,
– Птичка клювиком грозит.
– Птичке я подрежу крылья,
– Птичка будет в клетке жить!
Злобное порождение колдовских сил растаяло в воздухе. С ним исчезли и слуга-индюк, и фигурки с доской. Огонь в лампе ярко вспыхнул и потух. Джонни бросился к коридору.
Это был широкий коридор, одну стену которого занимали огромные картины, а другую – ряд одинаковых коричневых дверей.
Джонни потянул ручку первой двери. Его немедленно обдало жаром, а уши почти заложило от невообразимого гвалта. Перед ним раскинулась гигантская кухня! В огромных чанах что-то яростно булькало и исторгало зеленоватый пар. Люди с забрызганными кровью фартуками резали, бранились, чистили, кричали, скребли. Между рядами столов шмыгали официанты-индюки с блестящими подносами.
К горцу повернулся человек с головой медведя. Он указал на Джонни широким тесаком и весело вскричал, плотоядно скаля мокрую пасть:
– Клянусь Куриной жопкой, я нафарширую зад этого парня отборными яблоками!
Человек-медведь басовито захохотал, содрогаясь всем своим могучим телом.
Джонни поспешил захлопнуть дверь.
Открыв следующую дверь, он стал очевидцем удивительного зрелища. В нескольких широких тазах сидели прекрасные девушки, неспешно обмывая свои прекрасные обнажённые тела пушистыми мочалками. В воздухе висел лёгкий пар. Нос щекотали изысканные благовония. Весь пол был устлан чёрными перьями.
– Он за нами подглядывает! – вскричала одна из девиц, указывая изящной ручкой на обомлевшего горца, и тотчас же обратилась в огромного чёрного лебедя.
Горец заворожено смотрел, как на него несётся одна, потом две, а затем три величественные чёрные птицы. В последний момент он всё же закрыл дверь, оставив за ней рассерженное шипение и звук яростно бьющихся крыльев.
К третьей двери он приблизился с опаской. Немного подумав, он открыл и её.
Джонни увидел большую светлую комнату, посередине которой стоял человек с невыразимо печальным бледным лицом. Белый колпак, мешковатая одежда с огромными жёлтыми пуговицами и остроконечные башмаки придавали незнакомцу странный, комичный вид.
– Слава Алому Королю! – с надрывом воскликнул человек, высоко задрал голову и полоснул горло тонким кинжалом.
– Браво маэстро, браво! Какой артистизм, какая самоотдача! – восторженно прогундел огромный бобёр с густыми бакенбардами и захлопал широкими лапами.
В лапе бобра очутился бокал. Он подскочил к бледному человеку и подставил бокал под ручей крови. Когда он наполнился, бобёр высоко поднял его над собой, сощурился от удовольствия и опрокинул его содержимое в свой рот. Смачно крякнув, бобёр вновь наполнил бокал. Но на этот раз не выпил сам, а протянул его к Джонни.
– Будешь? – осведомился бобёр-кровопийца у горца.
К горлу Джонни подкатила новая волна дурноты. Он мотнул головой и захлопнул дверь.
Осталась последняя дверь. Горец прислушался. За тонкой деревянной перегородкой кто-то тяжело дышал. Слышались низкие утробные звуки, резко пахло разлагающимся мясом. Джонни отступил от порога.
Это была последняя дверь. Коридор заканчивался глухим тупиком. Горец почувствовал первый приступ отчаяния…
Одна из картин, изображающих голых совокупляющихся мальчиков, вдруг растеклась мириадами красок. Спустя мгновение на полотне проступили черты лица шута.
Губы нежити изогнулись в хищной улыбке, он со зловещим торжеством продекламировал очередную порцию своих стишков:
– Птичка, милая моя,
– Не шуми и будь смирна.
– Я с тобою развлекусь,