Пыльными дорогами. Путница

- Не люба мне Чернава – вот и весь ответ. Да и чего таить – девок много, а я один.

- Ох ты ж гусь, - я скривилась и отвернулась.

Мы въехали на холм, откуда открылся вид на широкую, утоптанную повозками и копытами коней дорогу.

- Стало быть нам туда?

- Туда, - кивнул Ладимир. – До самой Трайты доберемся. – подстегнув коня, он снова ко мне обратился: - Ты-то не увиливай от ответа. Зачем из дома ушла?

- От замужества бежала, - сказала и гордо выпрямилась.

- Ой ли? - в который раз засмеялся Ладимир. – И кто ж позарился?

- Уж коли на тебя позарились, так отчего ж на меня не глянуть!

- Не шуми, я шучу. Значит, не хотела ты у печи стоять да детей растить?

- А чего мне печь? Мир вон как велик, а я что ж, весь век на нее смотреть буду? – не выдержала, честно сказала.

Думала, посмеется надо мной, опять какую пакость скажет. А вот и нет, даже согласился:

- Твоя правда. Негоже чародейке в глуши сидеть да дар свой губить. Дар ведь, если внутрь затолкать, вредить станет. Сжигать человека дотла, наружу рваться. Верно ты поступила, Вёльма. Не могу тебя судить. Только вот не боишься, что искать станут?

- Боюсь, Ладимир. Очень боюсь. Отец с братьями, может, уже клич пустили, что пропала их девка.

- На поиски-то выехать могут?

- Не знаю даже. Не шибко они любили меня, не шибко баловали. Разве что за молву людскую побоятся.

Он посмотрел на меня и как-то сочувственно произнес.

- Чудная ты, Вёльма, оттого и не любили. Вороны и те белых не любят, а люди подавно.

Отвернулась я от него. Вспомнила, как отец в сердцах говорил: «Послали же боги мне такое наказание! И что тебя ушедшая не заберет? Ох, сбуду тебя, Вёлька, со двора! За первого встречного отдам и имени не спрошу. Чтоб семью перед соседями не позорила!»

Хоть и родные, а не нужна я им была. На отца лицом не похожа, люди на меня все пальцем тыкали, а родные сестры помехой называли. Нет, верно, что ушла. Им легче станет, а мне… Не была я хорошей, такой, как другие, знать ввек не стану.

- Чего это ты, Вёльма?

- Ничего, - сказала, стирая слезу со щеки грубым рукавом куртки. – От ветра глаза болят.

Ладимир все понял. От него ведь не скроешься. Но виду не подал.

Указал куда-то в сторону от дороги, где темное пятнышко деревьев виднелось.

- Там заночуем.

- Там, так там.

***

Чудеса в решете – дыр много, а выскочить некуда.

(славянская пословица)

Остановились мы, в том самом месте, которое Ладимир указал. Не ошибся ведун – славно тут. И неприметно, и тихо, и от дороги далеко, да и колодец есть. Видать люди издавна тут стоянки устраивали и соорудили, чтоб путникам легче было.

Поснимали мы с наших лошадок сумки, расседлали их, стреножили и на травку, пастись, отпустили. Благо тут вся земля ею покрыта, мягкой да шелковистой.

Ладимир обошел нашу стоянку, что-то про себя бормоча. Потом вдруг на колено опустился, ножом по земле черту провел и с силой его воткнул.

- Чего это ты делаешь? – спросила я, издали за ним наблюдая.

- Это чтоб лихие люди к нам не приблизились.

- А-а-а…- только и протянула я. Кто ж их, колдунов-то, разберет?

Опустившись на колени перед сложенной кучкой хвороста, наскоро собранного мной же, я отчаянно ударяла кресалом о кремень. Искры вспыхивали и мгновенно гасли, будто издеваясь надо мной.

Ладимир недолго наблюдал за моими мучениями, даже не стараясь помочь. А чего ему-то? Вон как ехидно посмеивается. Думает, нашел себе развлечение.

Наконец, я бросила на траву и кресало, и кремень. Отлепила, налипшие на лоб, пряди волос, и поднялась.

- Вот что, - сказала. – Ты бы сам сел, да огонь развел. Мужицкое это дело!

- Да я бы и развел, - осклабился колдун. – Да только ты так старалась, так пыхтела. Я уже и мешать не хотел. Чего доброго и меня бы с трутом спутала.

- Ух, ты, злыдень! – крикнула я. – Вот сам теперь и разводи огонь.

Отошла поодаль, на одеяло свое села да руки на груди важно сложила. Ничего, пусть сам попробует. А то привык баб стравливать, да над ними же насмехаться. Злыдень! Слава богам, чародеи не женятся – одной несчастной девкой меньше будет. Попадется ж ведь кому такое несчастье – век все на свете проклинать будет. И чего в нем, бесстыжем, Чернава только нашла. Вон какие глазища наглые, так и норовит посмеяться над добрым человеком.

Ладимир тем временем, ничуть моего гнева не замечая, опустился возле костра, что я так и не подожгла. Посмотрел на него внимательно. Будто заговорить с хворостом решил! А после рукой над трутом – сухой листвой, что я поджечь собиралась – провел.

- Как же… - я даже вскочила на ноги, чтоб лучше рассмотреть – трут мигом гореть занялся. Огонь живо поглотил его и перекинулся на хворост. – Да как же ты сделал такое?

Ладимир взглянул на меня будто бы сверху вниз (хоть это я над ним и стояла) и проговорил:

- А ты ж в дар мой не верила – вот смотри.

Видать впрямь он колдун. А я то думала – так, прикидывается, вид важный делает. И ведь понял же, что не верила. Ой и Ладимир! Остер на язык, а как силен! Это ж надо – пламя живое вызвать. Никак сам Ларьян его дланью своей коснулся и даром наградил.

В прошлый раз-то он лишь угасающий огонь поднял, а сейчас – из ничего произвел. Не было огня и вот он! Чудеса!

- Ну чего ж перепугалась, лисица?

Я только головой мотнула.

- И не испугалась я. Не каждый ведь день перед глазами моими огонь вызывают. И мог бы сразу сказать, а то заставил мучиться!